Игра Ловца (СИ) - Каминский Андрей Игоревич - Страница 40

Оскверненная септа встретила их гнетущим молчанием. Стены внутри были столь же черны, как и снаружи, но здесь их покрывали россыпи светлых звезд, давших название строению. От них и внутренность септы становилась как бы светлее — точнее так было прежде. Сейчас же красота звездного неба осквернялась уродливыми символами, намалеванными поверх звезд. Семигранные кристалы горного хрусталя были сброшены с алтарей, — вместо них теперь стояли отлитые из серебра клыкастые черепа Душелова, с глазами-рубинами. Сама Душелов, в виде черного идола, занимала место Неведомого в том из семи углов, где раньше стояла статуя этого божественного Лика. Прочие Семеро также покинули септу, замененные идолами темных божеств. Иные из них были знакомы Адриану — место Отца занимал Лев Ночи, Воина заменил Бледный Отрок, а вместо Кузнеца красовался Черный Козел Квохора. Вместо же Матери, Старицы и Девы высились идолы женских божеств, неведомых септону, но не менее жутких.

Перед каждым идолом стоял черный алтарь, еще покрытый пятнами засохшей крови. Перед статуей Душелова горела еще и валирийская свеча — именно от нее исходило свечение, видневшееся из окон септы. Однако появилось и кое-что новое — на черном алтаре стоял столь же черный гроб, странной, нездешней работы. На нем, старательно умываясь, сидела черная кошка. При виде вошедших, она выгнула спину и зашипела, сверкая алыми глазищами.

— Сгинь, во имя Отца! — крикнул Адриан, бесстрашно шагая вперед, — сгинь демон!

Кошка злобно фыркнула на септона и вдруг исчезла, будто растаяв в воздухе. По септе разнесся злорадный смех, когда ворвавшийся неведомо откуда порыв ветра сорвал гробовую крышку. Адриан невольно отшатнулся — в гробу, на одеяле из синего бархата, убранном золотою бахромою и кистями, лежал мертвец в белом саване. В жуткой усмешке скалились острые зубы, лицо и тело отливали синими, словно труп успел пролежать тут несколько дней. Позади септона послышался сдавленный хрип, но Эдриан не успел оглянуться: мертвец вдруг зашевелился и сел в гробу. Распахнулись жуткие глаза, — слепые, лишенные зрачков, — поднялась синяя длань и костлявый палец поманил к себе Адриана. Длинные волосы, словно черная тина, растеклись по плечам и только сейчас септон понял, что оживший труп при жизни был женщиной.

Внезапно бельма вспыхнули алым, словно горящие уголья, в жуткой улыбке раздвинулись синие губы и новый взрыв хохота раскатился по септе. Мертвец начал произносить слова на незнакомом языке, от чего в септе поднялся ветер, снаружи послышался шум, как бы от множества летящих крыл и гроб вдруг взлетел на воздух, нарезая круги над оцепеневшими от ужаса людьми. Треснули окна, рассыпавшись по полу осколками цветного стекла, черной клубящейся тьмой подернулись ниши, где стояли изваяния божеств, а в следующий миг из них изверглось бесчисленное множество чудовищ. В слепом ужасе, сопровождавшие септона люди кинулись к двери, но перед ними вдруг выросло нечто черное, покрытое чешуею, с множеством тонких рук, сложенных на груди, и огромной синей рукой вместо головы. Эта рука схватила ближайшего человека и сдавила с такой силой, что из распахнутого в истошном крике рта вырвался поток крови, а кости захрустели словно яичная скорлупа. Еще двоих растерзало летавшая по септе тварь, напоминающая огромный пузырь, с тысячью протянутых из середины клешней и скорпионьих жал. Остальных сожрали не менее мерзкие твари: существо, напоминавшее таракана размером со слона и нечто красновато-синее, без рук, без ног, но зато с двумя длинными хоботами, разом оплетшими людей, утягивая их в ужасную пасть.

Адриан стоял посреди септы, бледный как полотно и пытавшийся читать молитвы не слушавшимися его губами, когда черный гроб с громким стуком опустился перед ним. Вылезший оттуда мертвец опустил руку на плечо септона с такой силой, что он рухнул на колени, словно подрубленный. Следующий хлопок опрокинул его на четвереньки и септон почувствовал как жуткое отродье вскакивает к нему на спину.

Саломея вернулась в Старомест той же ночью — не иначе подвластные ей демоны сообщили о мятеже, — во главе трех тысяч наемников. Сама Саломея, облаченная в полупрозрачную блузку из черного шелка и кожаные брючки для верховой езды, ехала впереди отряда на черном жеребце. На открытой глубоким вырезом упругой груди красовалось асшайское ожерелье, ставшее причиной сегодняшней бучи. Чуть позади Саломеи, на гнедом коньке ехал человек, носящий цепь мейстера, но внешне напоминавший скорей портового грузчика: невысокий, широкоплечий, с большим пивным животом.

— Как думаешь, Мервин, — не оборачиваясь, бросила Саломея, — те видения в валирийской свече означают, что скука кончилась?

Мервин, архимейстер Цитадели, задумчиво потер сломанный в нескольких местах нос и пожал плечами.

— Скоро узнаем, моя королева, — усмехнулся он.

Войдя в Старомест, наемники настраивались на уличные бои, однако к их удивлению, город был почти пуст, а те немногие люди, что попадались на улице, бросались только что не под конские копыта, многословно выражая свое почтение королеве. Наемники все же вздернули с десяток человек, которых им сдали, как зачинщиков мятежа, но в остальном они двигались по городу почти без задержки.

— Протрезвели что ли? — усмехнулась через губу Саломея, — или это ловушка?

— Вроде непохоже, — сказал Мервин, оглядываясь по сторонам, — скорей похоже на то, что кому-то удалось их напугать даже больше чем вам.

— Это похоже на оскорбление, — покривила губы Саломея и с силой хлестнула черного жеребца, — к Звездной Септе!

Площадь перед храмом, еще совсем недавно полная народу, сейчас почти пустовала — лишь из соседних домов, из-за закрытых ставнями окон, виднелись испуганные глаза, смотревшие на странное существо, скачущее на площади. Точнее даже два существа, при виде которых оторопела даже видавшая виды Саломея. Первым была женщина — точнее женский труп, опухший и посиневший, вместо одежды окутанный в иссиня-черную гриву. Тощие ноги крепко сжимали тело тяжело дышавшего старика, с всколоченными седыми волосами и налитыми кровью безумными глазами. На покрытом синяками и кровоподтеками теле еще виднелись остатки мешковины. Лишь по ним можно было опознать в скачущем, не хуже козла, человеке сурового аскета Адриана, чьи проповеди подняли на восстание Старомест.

Узнала его и Саломея и ее губы расплылись в довольной усмешке.

— Кто бы она не была, — рассмеялась ведьма, — она оказала нам неплохую услугу. Эй, девочка, бросай эту дохлятину. Поиграй со мной!

С этими словами она бросила поводья Мервину и легко спрыгнула с коня, идя навстречу резвящейся парочке. Покойница также заметила ее — глаза ее вспыхнули алым светом, верхняя губа вздернулась, обнажая крепкие острые зубы и ее пятки с новой силой врезались в бока несчастного септона. Тот сделал совсем уж немыслимый прыжок, на восемь футов в вышину и тут же наездница спрыгнула с его спины — прямо на Саломею. Ее незадачливый скакун рухнул замертво, но обеих ведьм уже не интересовала его судьба — их ждало кое-что куда интереснее.

Тощие руки мертвячки изорвали в клочья наряд Саломеи, острые ногти впились в белую кожу, оставляя кровоточащие царапины, ноги намертво оплели стройную талию. Но и ведьма не отстранилась, прильнув к неожиданной гостье всем телом, обвив ее руками и ногами. Из оскаленного рта покойницы вырвался раскатистый смех, но Саломея заглушила его, впившись в синюшные губы жадным поцелуем. Не устояв на ногах, обе покатились по земле, пока их руки продолжали сновать по телам друг друга, не то терзая, не то лаская самые «стыдные» местечки. Саломея в результате этой борьбы оказалась сверху: оторвавшись от губ — теперь уже не синих, а красных, будто рубины, — она принялась спускаться вниз быстрыми жадными поцелуями. С каждым прикосновением ведьминых губ рассасывалась мертвенная синева, уступая место мраморной белизне девичьей кожи. Да и само тело менялось, на глазах наливаясь живой, соблазнительной плотью. Вот Саломея спустилась ниже, целуя подрагивающий плоский живот, а спустя мгновение извивающийся язык коснулся розовых лепестков, уже сочившихся влагой. Гостья — уже не страшный живой труп, но нагая прекрасная девушка, — вскрикнула, приподняв стройные бедра. Язык и губы Саломеи действовали в унисон протяжным стонам, срывавшимся с губ девушки, изливавшейся влагой, пахнувшей землей и тиной, прямо в жадный рот Саломеи. Вот девичье тело забилось в сладостных конвульсиях, она издала оглушительный крик и, выгнувшись дугой, бессильно опала, не в силах пошевелить и пальцем. Саломея, приподнявшись на руках, принялась осыпать округлые груди своей любовницы, быстрыми, похожими на укусы, поцелуями.