Игра Ловца (СИ) - Каминский Андрей Игоревич - Страница 39

И все же Простор нашел силы для еще одного восстания. Искра полыхнула в Староместе, где под сводами Седьмицы, Портовой и иных младших септ, еще читали «Семиконечную звезду» и проводили обряды Святой Веры, несмотря на притеснения со стороны новых властей. На мощенных брусчаткой площадях, в порту и на рынках, босоногие люди, в рубищах из мешковины, с горящими от фанатизма глазами произносили речи, забытые еще с тех времен, когда королева Серсея взорвала Септу Бейлора. Дух Святого Воинства воскресал, находя все больше поддержки у всех униженных и обездоленных, жадно ловящих каждое слово о грядущем царстве справедливости, где не будет места Империи. Но до поры до времени такие речи произносились тайно, с оглядкой на власть имущих, скорых на расправу.

Так было, пока Бронн Черноводный, вступив в союз с Эуроном Грейджоем, — еще одним заклятым врагом Простора, — не усадил Южную армию на корабли, предоставленные Тремя Сестрами, дабы отправиться на далекие южные острова, неся им то, что уже полной мерой хлебнул Простор. Но и тогда Старомест восстал не сразу — ведь Саломея осталась, а ее колдовства горожане страшились еще больше, чем наемников Бронна. К тому же, пошел слух, что теперь рабов будут брать на Летних Островах — а значит, сам Простор вздохнет чуть свободнее. Но спустя два дня Саломея, прельстилась дивным украшением из Асшая — на цепи из белого золота красовались тринадцать черных опалов, в глубине которых, словно мерцали алые искорки. Купец из Лиса, знавший королеву еще до того, как она попала в Королевскую Гавань, назначил малую цену и Саломея, недолго думая, позволила лиссенийцу выбрать, по числу камней, тринадцать девушек Староместа, на свой вкус. Ударили по рукам и Саломея, красуясь новым ожерельем на полуобнаженной груди, убралась в Хайгарден. Лиссениец же, взяв в помощь с полсотни наемников, принялся прочесывать город в поисках обещанной платы.

Ночной туман неохотно расползался с улиц Староместа, оставляя за собой влажные камни брусчатки. Восстающее солнце осветило душераздирающую картину — плачущие девушки, в разорванных одеяниях, шли по узким улочкам, сопровождаемые невозмутимыми наемниками. Рядом ужом вился довольно потиравший руки купец, облаченный в разноцветные одеяния, сообразно обычаям Лиса. Выходившие из домов люди провожали процессию ненавидящими взглядами, избегая, впрочем, встречаться глазами с наемниками. Те не обращали на горожан внимания: приведенные еще Бронном они привыкли к безропотной покорности здешнего люда. Они не замечали, что оставленные позади горожане, дождавшись, пока наемники отойдут подальше, собирались в толпу, неотступно следовали за своими мучителями. А несколько проворных мальчишек, пробравшись узкими дворами, что есть силы устремились вперед, разнося по городу долгожданную весть.

По дороге в порт, где стоял корабль работорговца, наемникам и их пленницам предстояло пересечь Медовичку по большому каменному мосту. Однако на другом берегу их уже встречала толпа — не менее пяти сотен человек самого низкого люда. Впереди них стоял высокий статный мужчина, с всколоченными черными волосами, в которых пробивалась седина. Облаченный в рубище, лишенный даже самой простой обуви, он тем не менее, выглядел величественнее любого лорда, свысока смотря на наемников.

— Что тебе нужно? — раздраженно крикнул купец, — убирайся, святоша!

Толпа ответила ему возмущенным гулом, передние ряды подались вперед, но предводитель остановил их властным движением руки.

— Убирайся сам, торгаш, — спокойно произнес мужчина, — отпусти девушек и тебе позволят уйти. И никогда не возвращайся в Вестерос: таким как ты здесь больше нет места.

Купец, казалось, задохнулся от такой наглости. Красный как рак он повернулся к наемникам, уже потянувшим мечи из ножен, но отдать приказ не успел: вылетевший, казалось бы из ниоткуда камень, смачно врезался ему прямо в лоб. Купец охнул, нелепо взмахнув руками и, пошатнувшись, рухнул с моста в реку. Какое-то время все стояли, словно остолбенев, — и наемники и горожане, — а потом толпа взорвалась воинственными криками. Такие же крики раздались и позади наемников — шедшее за ними сборище числом даже превосходило тех, кто стоял впереди. Душегубы, ощетинившись мечами, пытались прорубить дорогу, но озверевшие люди, вооруженные чем попало, устремились на врага с небывалой яростью, презрев смерть. Староместцы вымещали на наемниках накопившийся за годы гнев и страх, забивая их палками, сбрасывая с моста и мозжа головы выковырянными из брусчатки булыжниками.

За вымещением праведного гнева все уже забыли про плененных девушек — лишь когда на мосту не осталось ни одного живого наемника, выяснилось, что те, в бессмысленной злобе, успели перерезать пленниц. Однако их судьба уже никого не волновала — мятеж, распространявшийся словно лесной пожар, уже не нуждался в дальнейшей подпитке, поднимая все новые кварталы. Убивали наемников, убивали купцов имевших дела с работорговцами, септонов-отступников и всех, кто хоть раз отметился сотрудничеством с врагом. Некоторые солдаты из гарнизона, спасая свою жизнь, перешли на сторону восставших, обзаведшихся теперь оружием. Вскоре мятежники добрались до винных погребов, после чего в городе началось твориться настоящее погромное безумие.

К вечеру у Седмицы стоял невероятный шум — на ступени септы, один за другим поднимались новоявленные вожаки, выкрикивавшие противоречивые призывы к толпе, Одни предлагали идти на Цитадель и перебить «мейстеров-колдунов», другие, — правда таких было заметно меньше, — предлагали брать штурмом Высокую башню и убить поселенную Саломеей тварь, были и такие, кто призывал слать гонцов ко всем лордам и организовать совместный поход на Хайгарден. Их старались перекричать те, кто орал, что все лорды ничем не лучше Бронна и Саломеи, поэтому надо перебить их всех, устроив в Просторе Землю Святой Веры, где не будет ни знати, ни простолюдинов.

Но все эти крики смолкли, когда на ступени септы взошел септон Адриан: тот самый босоногий пророк, что преградил путь наемникам лиссенийца и поднял город на восстание. Сейчас он по праву мог считаться некоронованным королем Староместа.

— Не в Цитадели, не в Высокой Башне и даже не в Хайгардене, таится корень зла, — сурово молвил он, — или вы забыли с чего начались наши беды? Саломея — лишь бледная тень злодейки, что принесла скверну в Вестерос, чье изваяние и по сей день стоит в Звездной Септе, питаемой кровью невинных жертв. Уничтожим черного идола, очистим Септу от мерзости — и весь Вестерос поднимется, очнувшись от наваждения!

Последние его слова потонули в одобрительном гуле. Кто-то ударил в колокол — Саломея, в свое время, приказала снять колокола со всех септ, но кто-то сумел припрятать несколько главных символов Староместа, ныне оглашавших город давно забытым звуком. Воодушевленная толпа, увлекаемая сошедшим со ступеней септоном, устремилась к Звездной Септе. Но по мере приближения к святыне, воинственные возгласы становились все тише, а шаг мятежников заметно замедлялся. Робость горожан стала еще заметней, когда впереди выросли черные стены Звездной Септы. В ее закругленных окнах виднелся отблеск слабого свечения — будто внутри здания что-то горело.

А на ступенях Звездной Септы сидела, умываясь, большая черная кошка, казалось, совсем не обеспокоенная количеством собравшегося народу. Вот она вскинула голову и протяжно зевнула, обнажив острые клыки. Презрительно посмотрела на толпу, блеснув горящими как уголь глазами, и вдруг обернулась клубком черных ниток, с необыкновенной быстротой укатившимся в распахнутые двери септы.

Толпа ахнула и подалась назад.

— Демон! Бес! Ведьма! — раздались испуганные крики.

— Стыдитесь, маловеры, — гневно промолвил септон, — или не оберегают нас Семеро от всякого зла? Я сам изгоню эту тварь из святого места и сброшу с пьедестала идол, что навевает на нас морок. Кто со мной?

Он обвел взглядом толпу из которой неуверенно поддалось вперед с десяток человек. Коротко кивнув им и бросив презрительный взгляд на остальных, Адриан принялся подниматься по ступенькам септы. Следом двинулись и его добровольные помощники.