Школа прошлой жизни (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 42

Поверил Питер или нет, но он озадаченно кивнул, а вот я обмерла. Лэнгли был в Анселских Долинах? Но он промолчал, когда я сказала ему, что там выросла. «Разве он обязан перед мной отчитываться?» — тут же дала я себе окорот. Нет, я слишком много думала о своей персоне. И вгрызлась в ломоть хлеба зубами, памятуя о том, что крестьянская еда не требует манерности.

— Мы едем в другом направлении, — продолжал Лэнгли. — Не в новый храм, а в чем нужда, господин Фаррелл? Если ваша матушка крепка?

— Дороги, — вздохнул Питер. — Сами знаете, господин директор, как все развезло. А у меня того и гляди корова начнет телиться, мне отлучаться нельзя никак.

— Отправьте с ней брата? — как бы между прочим предложил Лэнгли. — Он выглядит сильным мальчиком.

Я замерла с ложкой у рта. Я, конечно, могла ошибаться, но мне показалось, что он исподволь пытается вывести разговор на эмпуса. Питер же только схватил новый ломоть хлеба и зачерпнул ложкой похлебку из своей тарелки.

— Он нужен мне здесь, — удрученно сказал он. — Не так много у меня рук. Так, может, вы хотя бы доедете с ней до развилки?

Лэнгли посмотрел на меня, но я не знала, что ему ответить. Я была в этих краях лишь один раз, с почтовой каретой, и почтовая карета отвозила меня обратно, и я не помнила, по каким дорогам мы проезжали. Но Лэнгли определенно ждал от меня ответ.

— Мы доедем с ней до развилки, — необдуманно пообещала я и тут же поняла, что ответ был неправильный. По лицу Лэнгли скользнула едва заметная тень и пропала. — Долго нам до нее?

— Часа три, — пожал плечами Питер. — На повозке, может, все пять. Если выехать с рассветом, как раз до полудня успеете, и матушка до темноты доберется до места.

Он напрягся, это было очевидно, вероятно, наше решение было важным. Он что-то скрывал? Лэнгли спокойно произнес:

— Мы планировали выехать позже. Что до того, что стемнеет, у нас есть газовый фонарь, да и лошадям темнота не помеха. Здесь разбойники?

Питер отставил тарелку в сторону, огладил тыльной стороной ладони редкую светлую бородку. Он мялся, не желая отвечать, но от пристального взгляда Лэнгли скрыться было непросто.

— Матушка опасается ерунды, — будто извиняясь, сказал он. — Крестьянин работать должен, когда у него работы нет, выдумывает всякое, ну, вы знаете, господин директор. Водится в темноте этих мест разное, ну, так говорят, лично я никогда не видел, а я ведь от зари до зари на ногах. И отец мой не видел, да даруют ему Сущие вечный покой и блага от щедрот своих, и дед не видел, да благосло…

— Вурдалаки? — понимающе перебил его Лэнгли. — О да, студентки тоже пытаются увильнуть от работы, пересказывая древние байки.

— Когда-то к нам приезжала травница из Школы, — поделился Питер словно секретом. — Коров в наших местах мало кто держит, дальше ехать только до деревни, а навоз, сами знаете, для трав средство дивное. Да вы пейте молоко, господа, это же не ваше, с травами да зельями, оно ведь теплое еще было пару часов назад.

Я благодарно кивнула. Мне уже давно не выпадала возможность выпить настоящее молоко, а не то, какое хранилось в погребах Школы. Оно не портилось месяцами, приправленное несколькими каплями алхимических препаратов, и, конечно, не имело ни вкуса, ни запаха свежего молока. Потом, мне казалось, что гостеприимство Питера искреннее, и он охотнее, чем словами, делится с нами куском насущного хлеба.

— Травница? — Лэнгли излучал обаяние и простоту. Человеку, который с ним общался впервые, он должен был казаться немного легкомысленным и беззаботным… франтом, сказала бы я, но наряд Лэнгли был не так уж и франтоват. У Питера, возможно, и сложилось о директоре Школы нужное впечатление, но только не у меня. — Вы говорите про госпожу Коул?

— Коул? — переспросил Питер. — Я не знаю, как ее звали. Но, по-моему, она умерла еще до того, как скончался мой отец. Я ее уже столько лет здесь не видел, а она и тогда была стара. Так вот она приезжала, забирала навоз и пугала моих работниц глупыми байками. А те, в свою очередь, пугали мать. Не со зла, конечно, но деревенские бабы — дуры!

Звучало грубо. Но я понимала Питера: о своей матери он заботился как умел, и, разумеется, ему не нравилось, что кто-то рассказывает ей истории, которые ее тревожат.

А эта история тревожила меня… Травница из Школы?

— Дурная была та травница, да простят меня Сущие, — продолжал Питер. — Местная, а училась еще у школьной травницы-монашки. Но я про то точно не знаю, это старая Энджела говорила, да упокоят Сущие ее душу. Ох и ругалась она! Старая Энджела, я имею в виду, господин директор.

«Меня этой байкой пугала наставница, когда я только сюда пришла. Вот уж была суеверная старуха», — вспомнила я слова госпожи Коул. Госпожа Джонсон тоже что-то говорила про травницу?

— Вурдалаки, деревья какие-то, волхвы! — распалялся Питер. — Старая Энджела через то потеряла место! Был какой-то скандал с монашками, и всю прислугу разогнали…

Нэн упоминала про это. Волхв, который поклонялся Вещему Древу. И именно тогда в Школе стали трудиться девочки, а не прислуга со стороны. Я поймала взгляд Лэнгли и прикрыла глаза, давая понять, что знаю эту историю. Я не могла ему сейчас рассказать, но надеялась, что он правильно истолкует мое многозначительное и выразительное молчание.

Но что же с травницей?

— Школа Лекарниц, так ведь оно же наука! — Питера это злило всерьез, но голос он не повышал. Ему хотелось выговориться, и Лэнгли ему не мешал, а я и подавно. — А работниц моих пугала, что наши красные куры от черного петуха василиска высидят! А тот, как ему и положено, ночью задушит младшую дочь!

Лэнгли сдерживал улыбку. Питер снова ничего не замечал, а я подумала — как же хорошо смогла узнать его, раз понимаю эти едва дрогнувшие губы… Когда я успела его изучить? Сколько времени мне понадобилось?

— Монашки любят пугать мирских, — согласился Лэнгли.

— Да не монашка же то была! — сдвинул брови Питер. Он возмутился нашей непонятливости. — Деревенская старуха! У монашки она поучилась чему-то, когда прислуживала, да как бы монашка и та была такой же мерзавкой. Когда учитель хороший, и ученик как подобает. Вот я, так я в ноги отцу за науку поклониться должен. А что та монашка девок нестриженных гоняла, что наша деревенщина! А все без работы настоящей потому что! Баба, когда деревенская, должна жать да за скотиной ходить, как деды заповедали! Ну или молиться!

Его слова оскорбляли, но много ли можно требовать от крестьянина? Из рассказа Питера я смогла уяснить, что травница, о которой мне говорила госпожа Джонсон, та самая, которая пугала девочек эмпусом, и травница, которая обучала госпожу Коул, — разные. И это точно не сама госпожа Коул, она была не настолько стара. Кроме того, я не представляла, чтобы она куда-то скакала на лошади.

— Так ваша матушка боится Зла-Из-Тьмы? — сочувственно спросила я. — Которое если увидишь, так долго не проживешь?

Питер уставился на меня так, словно я ему спела арию. Наверное, мы все больше и больше казались ему чудаками. Потом он вздохнул, перевел взгляд на Лэнгли. Он как будто собирался с духом, прежде чем что-то сказать, или подыскивал слова, боясь показаться грубияном, а Лэнгли молчал.

И улыбался так, что только я одна видела его улыбку.

— Так вот… работать или молиться, — протянул наконец Питер растерянно и покосился на меня. Потом снова погладил бородку. — Про зло такое я, слава Сущим, не разу слышал. Не хватало еще и этого зла. А вот про упырей, господин директор, не раз. Ну и мало мне было, что матушка к Марте, тогда почитай младенцу еще, по пять раз за ночь вставала, так она до сих пор Образы каждый месяц к Всеблагому отцу благословлять ездит…

Он встал и старался на меня не смотреть. Я тоже прятала взгляд, не столько от него, сколько от Лэнгли. Выходит, что простоватый крестьянин и меня причислил к дурным на язык бабам! И мне от этого было смешно.