Конец света в Бреслау (ЛП) - Краевский Марек - Страница 46

— Мне любопытно одно, — Мюльхауз потер руками уши, которые отморозил себе в окопах на российском фронте над Двиной. — Эти преступления появляются только во Вроцлаве? А если так, то как это объясняет фон Орлофф? Почему конец света должен наступить именно в нашем городе?

— Нет, — Мок внимательно следил за тем, как два закутанных в шинели человека загружают на воз замерзшие на камне куски конского навоза. — Не только во Вроцлаве, но и в Висбадене. Надо туда позвонить. Но вопрос хороший. Нужно его задать фон Орлоффу.

— Может ответить вам, что преступления совершает сатана или падший ангел, предвещающий конец света.

— Если на самом деле наступит конец света, то в особняке «У грифов» должен жить настоящий подмастерье литейщик. А так у нас своеобразная замена подмастерья, пьяного музыканта, которого ангел тьмы переносит в особняк «У грифов»… Этот ангел напоминает выпускника, который тянет на экзамене, хотя может на вопрос прекрасно ответить…

В «Свидницком подвальчике» царило обычное обеденное движение. В нишах у входа выстроились, как всегда, пекари и продавали булочки и сосиски. Официанты — одетые, как столетия назад, в сутаны — изгибались, как в укропе, и поднимали над головами подносы с тарелками, вазами, стаканами и кружками. Некоторые из них несли длинные деревянные подносы, на которых стояли старые чашки объемом две силезских кварты. Они были заполнены «белым» или «темным бараном» — так с незапамятных времен назывался продукт пивоваренного завода. В темном помещении белели их длинные до земли фартуки и салфетки, ровно перекинутые через предплечья. На стенах блестели квадраты обшивки. За одном из столов под гербами студенческих корпораций блестели белые манжеты рубашки — мужчина внимательно читал документы, после чего, на сколько позволял ему хирургический корсет, откинул голову и уставился в потолок. Он производил впечатление, как будто учил на память какие-то сведения. После одной из таких операций мужчина поднял кружку и выпил последние капли пива. Обер, который почти не спускал глаз с мужчины, сразу же отправил читающему документы молодого официанта с вопросом, не желает ли герр криминальрат Мок чего-нибудь. Он пожелал еще одного фабиана. Пожелание это было выполнено почти сразу официантом, который аж онемел от мысли, что вот он разговаривает с известным полицейским. Герой Вроцлава потянул большой глоток пива и снова посмотрел на подготовленный Домагаллой лист членов вроцлавских оккультных ассоциаций. Люди, присутствующие в нем, были отмечены лишь небольшими заметками: сколько им лет, какую выполняют профессию и были ли они занесены в полицейских записях. Подобные характеристики виднелись также на другом списке, подготовленном директором Городской библиотеки, Теодором Штайном. Однако те, кого выписал Штайн, отличались совершенно другой, гораздо безопаснее и более мирской страстью: были любителями Силезии и Вроцлава. Подозрительность Мока не позволяла ему отложить какой-либо лист и продолжала задавать вопросы типа: «Почему сорокалетняя владелица дома госпожа Кристель Бушхорн участвовала в деятельности розенкрейцеров», или: «Вытирание вроцлавских булыжников и наблюдение за городом было для тридцатилетнего почтальона Пауля Финка вдохновением присоединиться к Обществу Любителей Силезской родной земли?»

К ложе подошел Хартнер и поздоровался с Моком, прервав его размышления над истоками людской мотивации.

— В моей группе уже двенадцать человек. В основном профессора гимназии, — сказал он довольно, получив от официанта карточку блюд. — Никто не отказался. Искусил их, наверное, высокий гонорар. Фон Шрёттер позволил мне нанять только восемь экспертов. Мне пришлось потом придумать какие-то критерии отбора. Поэтому я потребовал от каждого из них краткую характеристику своей научной работы и список публикаций. Теперь решение за вами, господин советник. Для меня на перекус два кессельвурста, а затем телячью отбивную с яйцом и сарделька, — обратился он к официанту, который стоял вежливо, ожидая заказа Мока.

— Теперь вы…

— Таак… — пробормотал советник. — Для меня треска в горчичном масле и угорь в желе с жареным картофелем. Да, это все, — он посмотрел Хартнера. — Вы правы, теперь моя очередь. Я проверю их, а если результат будет неблагоприятным, мы не будем тратить на них деньги бурмистра. Но, но… Я не думаю, что мы не примем кого-то в группу. Я не знаю, что могло бы дисквалифицировать мирных учителей, которых вы собрали… Если же…

Мок посмотрел на список Хартнера, затем загрузился в списки публикаций и стал невосприимчивым к любым импульсам. Он не видел закусок, поставленных перед ним официантом, не чувствовал запаха табака, не слышал звяканья столовых приборов или шипения пива, наливаемого из бочек. Он видел только два имени, которые были общими на листах, лежащих перед ним, в этих фамилиях пересекался оккультизм с любовью к силезской родной земле, сложные человеческие мотивы становились простыми и выразительными, а человеческие цели — явными и преступными.

— Послушайте, доктор Хартнер, — Мое восстановил контроль над своими чувствами. — Вы помните, что, кроме Гельфрерта, восемь мужей позаимствовали в Городской библиотеке «Antiquitates Silesiacae» Бартесиуса. Это были viri Leopoldini[20]: Урбан Папст, то есть папа Урбан VIII, Франц Венцл, Питер Канисиус, Иоганн Кармер, Карл фон Хойм. А теперь у нас есть интересный кандидат в zespołu команду: профессор Эрик Хокерманн, член Общества любителей Силезской родной земли и автор монографии о знаменитых мужах, чьи портретами можно полюбоваться в Леопольдинском зале. (Как хорошо, что вы велели кандидатам составить библиографии своих работ!) Имена этих мужей указаны в реестре выдачи. Почему они там оказались? Они могли выйти из-под пера кого-то, кто о них думает, кто ими занимается. А кто может больше ими заниматься, чем автор монографии о них? — Мок одновременно почувствовал колющую боль в шее, царапанье в горле и стискивание корсета. — Я думаю, что Хокерманн читал Бартесиуса в читальном зале, а не дома и подписывался именами леопольдинских мужей. Если бы Хокерманн хотел одолжить Бартесиуса домой, он мог бы сделать это намного проще, чем Гельфрерт, подписавшись своим именем. Он же профессор гимназии! Объяснение одно: он не хотел, чтобы кто — то знал, что он изучает эту старопечатную книгу, — Мок с сожалением посмотрел на остывшего угря и вывод продолжил шепотом. — Но в случае сотрудника городского архива Вильгельма Дильсена, не стоит слишком напрягаться, чтобы считать его подозреваемым. Он является членом оккультного объединения Вроцлавское Общество Парапсихических Исследований, как следует из списка Домагаллы.

Мок прервался и занялся к остывшей рыбой.

— И что нам с ними делать? — Хартнер смотрел на своего собеседника, сильно ошеломленный. — Мы не примем их в группу?

— Напротив, — во рту Мока таял угорь в густых каплях желе, — чтобы внимательно следить за их экспертизой. Мои люди не будут спускать с них глаз. Как и все ваши эксперты. Если есть что-то общее с преступлениями, они будут стараться обмануть нас, ввести другую дату, чтобы мы никого не могли расставить ловушки. Кому-то придется каждый день, медленно и тщательно проверять их результаты… В тайне, вне часов работы группы… И это сейчас, перед праздниками…

— Моя жена сегодня уезжает в Польшу, к своим родителям, на праздники, — с улыбкой сказал Хартнер, зажигая послеобеденную папиросу. — Я к ним присоединюсь в сочельник. Для меня еще одно пиво, — приказал он официанту, который приблизился к столу. — Для вас тоже?

— Нет, — Моку казалось, что он слышит чужой голос. — Два хватит на сегодня. Кроме того, я иду на лекцию и не могу быть пьян.

Окрашенный в белый цвет лекционный зал в «Вроцлавской монистской коммуне» на Грюнштрассе не мог вместить всех слушателей, верующих или сомневающихся в скором наступлении апокалипсиса. Те первые приветствовали лектора, вышедшего только что на трибуну, те другие презрительно поджимали губы или свистели. Мок, хотя определенно отождествлял себя с противниками апокалипсиса, бил браво с умеренным энтузиазмом и наблюдал за публикой. Большинство составляли женщины в бальзаковском возрасте, сердитые и надутые, постоянно повторяющие «это правда», утвердившиеся в собственной неприязни ко всему, что нарушало каркас их принципов и привычек. Немногие мужчины, в основном пенсионеры, смеялись громко, а в мыслях повторяли сформулированные уже много раньше обвинения против лектора. Было также несколько особ, которые проявляли признаки психического заболевания. Молодой человек, укутанный меховым воротничком измятого клетчатого пальто, все еще поднимал руку, а поскольку никто не хотел давать ему голоса, он резко садился на кресло, сгибался, выталкивал вверх узкие покатые плечи и отделял себя от остальной толпы стеной сердитых взглядов. Один сидящий рядом с Моком седоватый человек с выдающим семитским взглядом просматривал свои заметки, зашифрованные сложной системой знаков, и мягко смотрел на соседа, ожидая восхищения. Поскольку Мок сохранял каменное лицо, мужчина презрительно фыркнул и пытался заинтересовать таинственными записями соседку — тучную старуху, чью двухъярусную прическу украшала шляпа величиной с парусник. В углу, возле пышущей жаром печи, толкались два гимназиста в вытертых мундирах, покрытых под мышками угловатыми линиями соли. Мок чувствовал, что отличается от публики фон Орлоффа, и лихорадочно размышлял над какими-то попытками маскировки. К счастью, все взгляды были устремлены на Алексея фон Орлоффа.