Дочь княжеская. Книга 1 (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 1

За окном истошно заорала курица.

— Ы-ы, — простонала Христинка, натягивая на голову подушку, — в суп тебя, заразу, в суп!

Подушка не спасла: остервенелое "кудах-тах-тах" долбило по мозгам с яростью перфоратора, добравшегося до железной арматуры в бетонной стене. Христинка села, запустила подушкой в сторону окна. В сон клонило со страшной силой, но чёртова курица не унималась. Снесла яичко, не простое, а золотое! Куриную её душу в потроха…

Христинка обречённо нашарила смартфон на тумбочке, посмотрела время. Пять утра! Летом! Вторую подушку на голову и — спать, спать, спать, провались оно всё.

В дрёме плавно покачивало, как на волнах, когда заплывёшь подальше от берега, ляжешь на спину и смотришь в небо, жмурясь на солнце. И кажется, будто ты совсем одна во всём этом необъятном просторе… пока не пронесётся мимо на обезумевшем скутере какой-нибудь опьяневший от активного отдыха турист.

Сон, на то и сон, чтобы смешивать в одну кучу несмешиваемое. По волнам видений поплыла одинокая тонкая скала, почему-то на деревянной лодке, а за лодкой распускалось прямо на воде огромное море осенних хризантем удивительного синего оттенка. Выдвинулся из-за горизонта громадный корабль с гигантскими вентиляторами в корме… откуда-то из потаённых уголков памяти всплыло заумное название 'газотурбинные установки'… и ощетинившийся колючей сиреневой сетью защиты берег… но вслед за первым кораблём появлялись другие, перемешивая море и небо в единый грохочущий вал… и вал катился, подминая под себя пространство и время… сон наконец-то зашёл в тупик и умер.

Христинка раскрыла глаза, всё ещё ощущая всем телом страшный гул из уходившего сна. Но она уже видела, что потолок белый, а над окном в уголку сплелась сама собой тоненькая паутина, слышала, как над крышей дома чертит белую полосу высотный лайнер, а нос вбирал восхитительные запахи, влетавшие в полуоткрытую дверь.

Бабуля печёт оладьи. Пышные, ноздреватые оладьи на козьей простокваше, с мёдом и сметаной. Сон как рукой сняло. К оладьям полагался чёрный кофе с молоком и домашнее варенье из чёрной смородины.

Христинка села, потёрла лицо. Зеркало трельяжа укоризненно отобразило заспанную растрёпу с намятой о скомканную наволочку щекой. Трельяж был строгой, солидной вещью, — иные в бабушкином доме водились в очень ограниченном количестве и главным образом, на кухне, как-то: новый холодильник, новая печь и тонкий жк-телевизор. На кухонном гарнитуре "времён Очакова и покоренья Крыма", телевизор смотрелся мощно.

Нос не подвёл: на столе ждала горка тёплых оладьев и две плошки, одна со сметаной, другая с мёдом. Большая стеклянная миска радовала глаз крупной клубникой. На печи стояла здоровенная алюминиевая чаша с будущей пастилой из прошлогодних, вынутых из подвала, яблок.

— Проснулась, засоня? — бабушка строго поглядела на Христинку поверх очков-половинок. — Этак всю жизнь проспишь!

— Доброго утра, бабулечка, — Христинка обняла старую женщину, потёрлась щекой о её щёку. — Я тебя очень люблю!

— Ну, ладно, ладно… телячьи нежности… не маленькая уже, — ворчит бабушка, но ворчит именно для порядку, без раздражения или злости. — Садись ешь, чайник стынет.

Бабуля у Христины, надо сказать, замечательная. Из тех, кому возраст не помеха. Она никогда не носила платков и бесформенных платьев, не сворачивала седые волосы в неряшливый узел, не хоронила себя заживо в бесконечных разговорах с соседушками о саванах, гробах и прочих прелестях свежевырытой могилы. Соседки очень любили копить "похоронное" приданое и долгими летними вечерами собираться на лавочках, обсуждая это самое приданое. Христинкина же бабушка в этих беседах не участвовала. Она предпочитала жить здесь и сейчас, причём так, чтобы каждый день проходил не напрасно.

Больше всего бабушка любила цветы и вязание крючком. Вязала, кстати, потрясающие вещи. Иногда продавала, но чаще дарила многочисленной родне на всякие праздники. Красивые салфетки, одежду для малышей, всякие подстаканники-абажуры-кашпо. К весне подарила Христинке вязаное пальто, например. Ни у кого из подружек такого не было!

Вот и сейчас, рядом со стынущей чашкой кофе, лежал журнал по вязанию, а за стенами веранды томились в ящике саженцы полосатой, сиреневой, фиолетовой, красной и белой петунии. Саженцам предстояло украсить собой пирамидальную клумбу, с любовью обустроенную перед фасадом дома.

Христинка подцепила оладушек, макнула в сметану. Вку-у-усно!

— Стеф катер купил, — сообщила она с набитым ртом. — Умээс шестьсот крузэр. Вещь!

Бабушка отложила журнал и внимательно посмотрела на внучку. А та стала, захлёбываясь словами, рассказывать, какая замечательная штука — свой личный катер, и какой Стеф умница, что купил.

Стеф, он же Стефан Леониди, доводился Христине двоюродным дядей по матери. Высоченный красавец, два метра с кепкой, отслужил в своё время в десанте, выучился на инженера-программиста. Светлая головушка, как часто отзывались о нём учителя. Неплохо устроился в какую-то заграничную фирму, по специальности. О доходах не спрашивают, но судя по расходам, зарабатывал прилично. Настолько, что этим летом прикупил целый морской катер!

— А сегодня мы на Парус пойдём, шашлыки жарить. Тёть-Соня позвала, чтоб я за мелкими присмотрела…

Перспектива смотреть за мелкими отпрысками Стефа Христину, надо сказать, не особо прельщала. Мелочь пузатая, двойняшки-трёхлетки сопливые. Но — катер! Но — шашлыки на пляже возле знаменитой скалы Парус! И Олег. Олег там точно будет, он ведь тоже приехал к родичам на "лето-у-моря", как и Христинка к бабушке. Каждый год они так приезжали, виделись друг с другом, но почему-то именно в этот год и в это лето Христина старалась торчать у Стефа в гостях как можно чаще.

Трудно сказать внятно, что такого в Олеге особенного. Но факт, что Олежка — младший брат тёти Сони, а не Стефа, то есть, не кровная родня, этот факт сердце грел, что скрывать. Теперь как бы донести этот факт до самого Олега…

— Парус? — как-то осторожно переспросила бабуля. — Сегодня? Надо сказать, Аглая Митрофановна море не очень-то жаловала. Странноватое дело для коренного жителя курортного южного города, хотя, если вдуматься, что странного? Курортники приезжают и уезжают, а ты здесь живёшь. В любую погоду. Да, и зимой тоже…

Бабушка, к примеру, никогда не водила Христину на пляж, даже когда девочка была совсем маленькой. Предпочитала поручать это родичам, тому же Стефу хотя бы. Бабулин дом замыкал собой улицу и с самой верхней веранды бухту, конечно же, было видно. Синяя полоса у горизонта, отчёркнутая волной берегов — Толстый Мыс слева, Тонкий Мыс справа, а между ними — ровная далёкая гладь открытого моря. Аглая Митрофановна часто сидела на этой веранде в любимом кресле качалке, рядом с цветником, устроенным с большим вкусом и знанием. Сидела именно спиной к морю, вязала, подталкивала босой ногою котят, обязательно прыгавших на шевеляющуюся, "живую", нить…

— Ага, Парус, — кивнула Христинка, макая оладушек в мёд. — Бабуль, отпустишь?

Сам вопрос был формальностью, бабушка, всегда отпускала Христину. С одним только условием: внучка ставила в известность куда, с кем идёт и когда планирует вернуться. Если задерживается, значит, обязательно должна позвонить и предупредить. Не такая уж и страшная плата за свободу, если вдуматься…

— Нет, — коротко выдала бабушка и снова уткнулась в журнал.

Христинка поперхнулась кофе. Как это "нет"?! Как это так?

— Бабуля… — начала было она возмущённо.

— Море неспокойное, — получила ответ. — Сиди уж дома…

— Чего оно не спокойное? — возмутилась Христинка, хватая из кармана смартфон. — Вот! Геленджик, погода… Вот! Плюс тридцать, ветер — полтора, вода — плюс двадцать три!

— Скала Парус, — сухим академическим тоном выговорила Аглая Митрофановна, — находится рядом с Прасковеевкой.