Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk - Страница 41

Встречал их вечный, как домовой, Генка. Он раскрывал ворота, настаивая на том, что надо загнать ее трактор во двор, потому что «соседу вчера гвоздик в шину вогнали». Весело бегал вокруг, бдя, чтобы Лёнька не угодил в гущу событий, а потом подбрасывал заливисто смеющегося мальчишку в воздух, как если бы тот был его собственным внуком. Иногда Полине казалось, что ее матери сойтись бы уже с этим балбесом Генкой, разведшимся еще несколько лет назад с женой, едва сыновья свалили из отчего дома. Ясно же, что полжизни по ней вздыхает.

Галка, собиравшаяся приехать не раньше начала мая, потому что после своей мочекаменной первый раз за двадцать лет запросилась в отпуск и теперь на законных правах отдыхала, сейчас примчалась тоже. Куда же, как же без нее, если Полька дома? И теперь она воодушевленно хлопотала на кухне и радостно запихивала свежеиспеченное печенье во всех проходящих мимо нее членов их странной затокской семьи.

Кроме Лёньки. Лёньке – галетное. Но он не особенно унывал по этому поводу.

И только мать при всей внешней видимости удовлетворения и радости, то и дело тревожно поглядывала на дочь, и грусть в ее глазах неизвестного происхождения, казалось, готова была выплеснуться слезами, хотя она и скрывала это как могла.

А потом Лёнька нашел в По?линой комнате пианино. И его глухие, престарелые и вместе с тем звонкие звуки беспорядочно полились по дому.

- О! Еще один! – деланно раздраженно заявила Галка и рассмеялась, разливая по чашкам чай.

Полина зашла в комнату и подошла к сыну.

- Инструмент не любит, когда его обижают.

- Но я же не обижаю! – звонко ответил мальчик, на всякий случай подозрительно покосившись на клавиши.

- Я знаю, - она присела рядом и взяла несколько аккордов, - но лучше, чтобы пианино звучало музыкой.

Лёня широко раскрытыми глазами завороженно смотрел на ее пальцы. И даже рот был чуть приоткрыт, вытянувшись буквой О. Маленькая шутка природы. Каждым ноготком – ее. И при этом Штофель до мозга костей.

- А можно еще? – попросил он, прикоснувшись к ее ладони и тут же убрав руку.

Она сыграла несколько пьес из Детского альбома и спросила:

- Нравится?

- Ага!

- Хорошо, - Полина закрыла инструмент, поднялась и протянула руку Лёне. – Пошли бабушке помогать.

Его пальцы вцепились в ее, а обожающий взгляд застыл на лице в ожидании чистого детского счастья.

- А на море пойдем? – осторожно спросил сын, старательно выводя букву «р», которую ему поставил логопед совсем недавно – Стас хвастался.

- Ну идем на море, - согласилась Полина.

Уже очень скоро они оказались на пляже и медленно шли вдоль кромки воды, пока не очутились у лодки. Она все еще была здесь и, казалось, никуда не исчезнет. Ничего не останется, а она все еще будет. Старая, брошенная, забытая и никому не нужная.

Полина привычно оперлась на нее спиной. Лёня пристроился рядом, отказываясь от любого предложения – поискать ракушки или посмотреть чаек. Но море всегда сильнее человека. Спустя некоторое время мальчишка все же почувствовал вкус свободы, и Поля следила глазами за носившимся по берегу ребенком. Равнодушно и отстраненно, как все эти четыре года его жизни. Скорее уговаривая себя, что это ее плоть и кровь, чем осознавая.

Она не хотела его с самого первого дня как поняла, что беременна. Убеждала Стаса, доходя до самых невероятных аргументов вплоть до нелюбви его родителей к ней, а значит, и ее ребенку. Впрочем, здесь она не слишком ошиблась, как оказалось впоследствии.

Вполне ожидаемо Стас не принял ее точку зрения. Неплохо зная ее упрямство, он контролировал каждый шаг, принеся в жертву даже любимую работу. Штофель увез жену на курорт на несколько недель, что было беспрецедентно за все годы его карьеры.

Полька истерила, Штофель, в заботе о будущем наследнике, вынужден был многому потакать, только чтобы она успокаивалась, а Лёнька, в первые же мгновения своей жизни проявив характер, появился на свет в положенный ему срок, легко и быстро. И вопреки всем законам природы пошел в Полину. Стас лишь однажды высказал надежду, что цвет волос может измениться со временем. И она бы не удивилась, если бы причиной таких мыслей стала его мать – та могла наговорить на неугодную невестку любых гадостей.

Полина не лукавила, когда утверждала, что Лёне повезло с отцом. Штофель обожал мальчишку за них двоих. Единственный наследник, первенец от любимой женщины, появившийся в его жизни сознательно и ко времени, – Стас в нем действительно души не чаял. В то время как Полина не испытывала к собственному сыну никаких чувств. Все сводилось лишь к пониманию, что за маленьким человеком, который теперь тоже живет в их доме, надо ухаживать, его нужно одевать и кормить. Впрочем, с последним оказались проблемы. Молоко у Полины так и не появилось. Но, наверное, и это можно было преодолеть, если бы каждый раз, как Поля брала малыша на руки, в голове ее не вибрировала мысль о том, кто отец этого ребенка, и чьего ребенка у нее никогда не будет.

А сейчас, глядя на маленькую мальчиковую фигуру в темных джинсах с модными заплатками и ярко-зеленой ветровке, она почему-то никак не могла понять, чего не хватает этой картине. Может быть, собаки? Чушь.

Лёнька подхватил камешек, швырнул его далеко в море, а потом повернулся к ней и, что было силы, помчался к лодке с радостным криком:

- Мама! Мама, ты видела, как полете…

И сам полетел. Лицом в песок. А радостный голос, оглашавший пустынный пляж, сменился испуганным вскриком.

Следом Полина дернулась к нему. Помогла подняться и стала рассматривать детские ладошки, которые он ссадил, когда падал. На правой оказались два заметных пореза, наверное, от ракушек.

- Испугался? Больно? – спрашивала она, доставая из сумки платок и воду.

- Не больно, – вскрикивал он, когда она прикасалась к нему, но глядел на нее испуганными глазами, в которых стояли слезы. – Не больно, плавда, честно! Я не уда?лился.

От волнения Лёня снова потерял свою красивую долгую букву «Р» и стал прятать от матери руки.

- Подожди, - она устроилась прямо на песке и усадила мальчишку себе на колени, уговаривая и его, и себя: – Надо помыть и обработать.

Смыла песчинки, выудила из сумки духи, смочив им платок, легонько прижала к порезам.

Он дернулся только раз и едва слышно захныкал. А потом вдруг прижался головой к ее плечу и затих, продолжая терпеть жжение. А ведь ему было и больно, и страшно.

Полина отняла платок и подула.

- Сейчас пройдет, - приговаривала она.

- Я не плакал, - шмыгая носом, в ответ твердил Лёнька. – Я не плакал. Ты же приедешь еще?

- Ты молодец, - подтвердила Полина и погладила его по голове. Ей вспоминались странные картинки о брошенном мальчике. С ним что-то произошло, а она никак не могла понять – видела она это на самом деле или ей все приснилось. – Ты молодец.

- Ты приедешь еще? – взволнованно, немного сбивчиво, но упрямо продолжал гнуть свое маленький Штофель. – Я хочу с тобой. Я не буду падать.

- Все иногда падают, - она все так же медленно гладила его по голове. – От этого бывает больно, потом проходит, - «Но иногда остаются шрамы», - промелькнуло в голове. – Болеть перестанет, и ты забудешь. Потом поедешь с папой. Тебе будет интересно.

- Я хочу с тобой.

- Я приеду к тебе еще.

- Обещаешь?

- Да, - выдохнула Полина, глядя в море.

- Ур-р-ра! – вытягивая свою «р», прокричал Лёнька, обхватив ее за шею и позабыв про ссадины на ручках. – Завтла?

- Завтла, - повторила за ним Поля, - я тебе позвоню. И мы будем разговаривать.

- Долго? – нахмурился он.

- Долго!

- Ур-р-ра-а-а! – снова понеслось к морю, на другой берег, под небо, к линии горизонта, распугивая чаек, которые привыкли хозяйничать здесь в эту пору года. Но что ребенку до птиц? Он сполз с ее коленей и вновь защебетал, будто бы и не падал, и не плакал, и не вымогал: – А ты видела, как далеко камень летел? Как я его кидал? Да?