Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk - Страница 33

Мила как-то враз съежилась и поникла. К Ивану не поворачивалась, упрямо глядя в окно. Но, подумав, она разлепила губы и негромко сообщила:

- Мне все понятно.

Согласие ее значило немного. Настроение, по синусоиде зашкаливающее из депрессивного в радостно-повышенное, принуждало творить подчас необъяснимые вещи и давать невыполнимые обещания. Иван с некоторым сожалением глянул на мать и вернулся к дороге.

Дурацкое чувство обиды не менее иррациональное, чем «ура, я нужен маме!», задергалось узлом в горле. Ее покладистость – не принятие помощи, а страх потерять тот уровень жизни, к которому она привыкла. Подобные обещания когда-то она давала и отцу, но совсем по другим причинам. А здесь – с самого начала все ясно. Отец был для нее всем. Даже сейчас. Ваня – лишь источник существования.

«Источник существования» махнул головой и проговорил, подслащивая пилюлю:

- Я тебе на счет денег кинул. Должно хватить до моего возвращения. С врачом тоже договорился – обследуют по высшему разряду. Может быть, придется недельку полежать в стационаре. Но Анна Николаевна о тебе позаботится, пока я не закончу свои дела. Если хочешь, буду звонить, чтобы не скучала.

- И без того одолжений выше крыши, - попыталась Мила проявить чудеса дипломатии.

- Как скажешь, - усмехнулся Иван с демонстративным облегчением. И въехал во двор элитной новостройки напротив Соломенского парка. – Приехали! – сообщил он матери.

Она вышла из машины и огляделась. Внешний вид жилого комплекса позволял предположить, что и квартиры домов будут такими же новыми и современными. Кинув взгляд на машины, припаркованные во дворе, она удовлетворенно кивнула и вдруг спросила совершенно невпопад:

- Ты не знаешь, отец один живет?

- С Лоркой, - совершенно серьезно ответил сын.

- Странно, - недоверчиво хмыкнула Мила.

- Ма, я его полтора года не видел, - устало пояснил Иван и выгрузил ее вещи из багажника. – Не дури давай, пойдем.

- Ну пойдем-пойдем, - согласилась она и потянулась за ним следом.

Анна Николаевна, симпатичная ухоженная женщина под сорок, с приятной ненавязчивой улыбкой встречала их на пороге квартиры. У нее был ключ от нового жилища матери. Иван арендовал его пока на полгода, но понимал, что, скорее всего, Мила переехала насовсем. Чем черт не шутит – может, ей и правда следовало сменить обстановку. И целую жизнь. Когда-то его спас Торонто.

В большие окна комнат заглядывало солнце, резвившееся на мебели и обоях шоколадного цвета. Здесь было просторно. Спокойно. И здесь не было чертова «алтаря», если мать не приволокла все с собой. Во всяком случае, сейчас, нетронутая, эта квартира Ивану нравилась. Запах травяного чая и выпечки усиливал это ощущение.

- Холодильник у тебя на ближайшее время затарен, но это вы сами разберетесь, - продолжал информировать Милу Мирош, кивая на «компаньонку». – Если что-то будет нужно – говори, пожалуйста. Я все сделаю. Что-то еще забыл?

Мила уволокла сына в сторону и заговорщицким тоном спросила:

- А если эта твоя, - кивнула она на Анну Николаевну, - надзирательница, будет со мной плохо обращаться?

- Ну телефон же я у тебя не забрал. Ноутбук, кстати, у тебя в комнате есть, интернет проведен. Звони – решим.

- Да? – Мила подумала и, наконец, сдалась. – Ну ладно. Клиника точно хорошая?

- Там немцы стажируются. Налажена программа обмена. Хочешь, найдем тебе какого-нибудь герра?

- Чтобы совсем избавиться?

- Я исключительно о твоем лечении, а ты о чем подумала?

- А что бы ни подумала – лишь бы избавиться!

Иван помолчал, глядя ей в глаза. Он от многого избавлялся. От отца. От здоровья. Даже от самого себя. У него в этом большой опыт.

- Знаешь, Мила, - наконец, разомкнул он сжавшиеся в нить губы, - для этого есть куда более простые способы.

- Ты хочешь поругаться? С родной матерью?

- Я хочу спокойно жить. Без взаимного выноса мозга.

- Вот и вали в свою Германию. Там тебе будет спокойно! – выкрикнула Мила.

Иван легко пожал плечами, развернулся и пошел к двери, напоследок махнув рукой Анне Николаевне. О том, что будет непросто, компаньонка была предупреждена. Оплата ее трудов соответствовала сложности поставленной задачи.

Но, дойдя до двери, Мирош остановился и снова взглянул на мать. Вопрос, который давно его мучил, с подросткового возраста, все-таки сорвался с губ. У Ваньки четырнадцатилетнего не сорвался. А этот здоровый лоб позволил себе, наконец, спросить:

- Не скажешь, а нафига ты меня вообще рожала? Тебе же тоже было бы проще…

Мила в замешательстве уставилась на сына, но быстро отвела глаза и с вызовом ответила:

- Ничего я тебе не скажу!

- А я скажу, - каждое слово падало с уст под оглушительный грохот сердца. – Он бы ушел от тебя еще тогда, сразу, если бы не я. Да?

- Я плохая, да? Я? Он – хороший? Что же ты с ним, таким хорошим, полтора года не виделся?

- Поэтому, - мрачно улыбнулся Иван и вышел из комнаты.

Вызвал лифт. Спустился вниз в кабинке, ограничивающей всякую возможность крушить стены. И выскочил на улицу, сбежав по ступенькам с крыльца.

Каждый раз он считал, что перегорело, и каждый раз ошибался. Оно не могло перегореть. Но и фитилем, от которого последовал бы взрыв, не было. Тлело себе – годами. И он тлел, не сгорая до конца.

Больно, но терпимо – знавал Иван в своей жизни и посильнее боль, давно научившись с нею справляться.

Так и сейчас – все, как всегда. До того времени, как доехал до дому, Мирош отключил ту часть собственного сознания, которая все еще была четырнадцатилетним сыном алкашки. Нервы действительно ни к черту, но с ними разговор короткий. Газануть по окружной сколько надо и на скорости переключиться в другой режим.

Карамбу еле отыскал. Черный уродец спрятался под кровать, откуда выкуривать его пришлось шваброй. Да, в его квартире была швабра, и Ванька даже знал, где она находится. С тех пор, как у него появился кот. Каким-то местом, не иначе тем, что под хвостом, зверь всегда чувствовал, что хозяин намерен сбагрить его на несколько дней либо знакомым, либо вообще в гостиницу для животных. Конкретно сейчас Иван замыслил второе, а значит – совсем недоброе.

Карамба вырывался, выдирался, дрался, как лев, жутко расцарапал Мирошу запястья, наплевав на то, что это запястья фронтмена одной из самых популярных отечественных рок-групп, и чуть не расцарапал еще и рожу, которая в данном случае была ценным товаром. Но, в общем-то, коту-то что?

Когда его запихивали в переноску, он изображал корчащегося в судорогах умирающего. Но все эти спектакли Иван знал наизусть. За полгода их совместного проживания на одной жилой площади обоим хватило приключений.

- Может, бабу тебе найти, хоть подобреешь? – ржал Иван, забираясь обратно в машину вместе со своим питомцем. – Говорят, все добреют!

Впрочем, отдать бедолагу, потрепанного жизнью, на растерзание Миле было бы еще менее гуманно, чем тащить его в «Зверополис». Радиоведущие радостно бормотали что-то про погоду, обещая чудеса чудесные в ближайшие дни, а потом погнали один за другим музыкальные треки. К этому Иван прислушивался – скорее по привычке. Даже спустя столько лет всеобщего обожания что-то в нем в тревоге замирало: поставят что-то из «Меты» или нет?

Несколько групп-однодневок – на «Роксе» миксовали свежак и старые хиты. «Volens-nolens» - из последнего. То, что делал с ними Тарасик. Пожалуй, сейчас они – намба ван. «Мета» несколько уступила им позиции, но Мирош отдавал себе отчет в том, что сам виноват. И знал, что они обязательно вернутся на свое первое место. Вопрос времени и не больше.

Вайсруба перебила «Девочка…» Ну да, конечно, как без нее? Будто ничего другого нет.

Не студийная – живая запись. «День стадионов» - так обозвали субботнюю программу на радио, периодически вставляя отрывки из концертов.

- Заткнись! – в очередной раз рыкнул Мирош вновь разбушевавшемуся коту, делая звук погромче. Карамба рвался из переноски, расшатывая собственное равновесие на заднем сидении. При этом опять начинал покрикивать.