На боевом курсе (СИ) - Малыгин Владимир - Страница 47

А почему штурман молчит? Наклоняюсь вперёд, чтобы увидеть Фёдора и ничего не выходит, чей-то тулуп мешает. Только сейчас соображаю, что это рядом со мной великий князь топчется в этом самом тулупе. Отрываю правую ладонь от штурвала и просто отодвигаю князя назад в проход. Ах, ты!

— Штурман!? Живой?

Лейтенант страдальчески морщится, держится за правый бок, но головой в ответ кивает утвердительно. А-а, если морщится и кивает, то уж точно живой.

Тут же над ним склоняется наш инженер и великий князь. А Второв где? Его-то почему рядом с князем не вижу? Оглядываюсь назад. Прямые солнечные лучи пронизывают самолёт от носа до хвоста и в грузовой кабине всё прекрасно просматривается. Пространство так красиво прямыми лучиками расцвечивается… Это же сколько нам дырок в кабине наковыряли!? Сквозняк из открытых пулемётных окон быстро вытягивает кислый запах сгоревшего пороха, становится легче дышать и гарь перестаёт резать глаза.

Сразу отмечаю бледное пятно лица и слабо поблёскивающие глаза промышленника. Живой! Отлично! Выпрямляется Маяковский, делает шаг в нашу сторону, поскальзывается на рассыпанных по полу гильзах и теряет равновесие, но каким-то чудом удерживается на ногах — успевает уцепиться руками и повиснуть на конструкции бомбодержателя.

— Олег Григорьевич, что там?

— Ничего страшного. Бок зацепило. Сейчас перевяжем, — инженер даже не оборачивается. Вдвоём с князем занимаются штурманом. А я гоню назад Маяковского. Ничего ещё не закончилось! И его место у пулемёта!

— Осмотреться на рабочих местах и доложить обстановку!

Любая команда заставляет людей собраться. А уж вовремя поданная и подавно. Сразу и полностью прекратились разброд и лишние шевеления в кабинах. И замолк за спиной начавший было набирать силу пока ещё неразборчивый бубнёж. А то, ишь, обрадовались победе. Рано, хлопцы, рано. Вот спинным мозгом чую, что рано…

Даже засуетившиеся поначалу казачки великокняжеской охраны сразу же присмирели и вернулись на свои места. Молодцы ребята! Я сначала даже несколько опешил, когда назад в грузовую кабину глянул и никого из них на скамьях не увидел. Только потом, через мгновение, обратил внимание на звяканье об пол стреляных гильз. И к огромному своему удивлению увидел поднимающуюся с пола охрану. Вот кто, оказывается, у нас на борту самый грамотный и хитромудрый! Они же сразу сообразили, что безопаснее всего во время боя будет на пол брякнуться и схорониться от пуль за металлическими фермами бомбосбрасывателя с одной стороны, и конструкцией сидений с другой. Опыт…

Вот и сейчас на свои-то места они вернулись, расселись, но поглядывают издали на меня с понятной опаской. И нет-нет, а косятся краем глаза в окна. Да ещё и на ходу о чём-то Маяковского расспрашивают. Похоже на то, что снова примеряются на пол нырнуть. Ну, да, так оно и есть! Вон уже начали ногами гильзы в сторону отгребать. Ладно, эти сами лучше всех разберутся, где и как укрыться от обстрела. И я их при этом вполне понимаю. Хуже нет того состояния, когда в бою ничего от тебя не зависит и ты в нём лишь статист, никому ненужная декорация. Причём такая декорация, которую пули не огибают…

Выслушиваю бодрые рапорты стрелков и тут же напоминаю им, что они не только стрелки, но ещё и наблюдатели. За землёй и, главное, за небом! И буквально сразу начинаю получать от них уточнённые доклады об истребителях противника. Похоже, что напугали мы немецких асов здорово — держатся стайкой в отдалении, крутятся в карусели, но не уходят. Ждут чего-то.

Но и нас потрепали хорошо. Фюзеляж с крыльями в пулевых пробоинах. Чудом моторы не побили…

И штурмана вдобавок ко всему зацепило. Но рану ему быстро обработали и перевязали. И в тёплую одежду заново упаковали. Лежит бедолага на полу — кривится, но глазами бодро хлопает, в ответ на мой вопросительный взгляд улыбку на побледневшее лицо натягивает. И тоже виляет взглядом на окно — отчего сразу же теряет контроль, забывается и морщится. Больно, видать. Да конечно, больно. У него даже крупные капли пота на лбу выступили. И у меня рана разболелась. Казалось бы — пустяк, ничего особенного, а покоя не даёт. Вроде бы уже притерпелся за это время, попривык даже, а тут снова бедро словно огнём прижгло. И печёт, и печёт, хоть вой. А нельзя…

Второв наконец-то до нас добрался, с лица бледность пропала. Уже гипсовую маску не напоминает — порозовело, начало краски приобретать. С Александром Михайловичем заговорил, спиной ко мне повернулся… А там тулуп в двух местах мехом наружу пушится — пулями кожу разрезало. И аккуратно так чиркнуло, просто с хирургической точностью. Что странно — у него же за спиной защита из листовой стали, специально для пассажиров установленная. Как так умудрился? Или на месте не сидел? А я-то думаю, что это казаки по полу ползают? А они это дело сразу просекли и предпочли к земле прижаться. Ну, в данном случае, к полу…

И у нас в кабине, кстати, точно такая же защита стоит. К внутренним бортам прикреплённая. А штурману вот прилетело, да и Второву тулуп попортило… Нужно будет обязательно позже посмотреть и разобраться, что там за стальные листы нам поставили? Как умудрились их пробить? Это из чего же они по нам стреляют? Или сталь такая? Ладно, эти вопросы пока отложим.

— Олег Григорьевич, штурманскую карту мне передайте, пожалуйста.

Подхватываю протянутую инженером «гармошку», бросаю несколько быстрых взглядов на нужный лист, сравниваю с реальной картинкой внизу, под нами. А что под нами? Море. И сравнивать особо не с чем. Вот впереди да, там земля, суша. Подлетим ближе и будем по очертаниям береговой линии определяться, куда это нас в круговерти боя занесло. Вряд ли далеко, поэтому сейчас даже гадать не буду.

— Сергей Викторович, позвольте? — и князь настойчиво тянет у меня из руки сложенную карту.

Уступаю этой настойчивости. Да и попробуй не уступи — великий князь всё же. Пусть посмотрит. Глядишь, и поможет чем. На нашего штурмана пока особо надеяться не стоит. Хоть и говорят мне, что ранение у него пустяковое, но это бок. От малейшего шевеления всё тело здорово болит, даже просто лежать и то трудно. По себе знаю.

— Игнат, перезарядился? — успеваю задать вопрос казаку, пока Александр Михайлович рассматривает карту.

— Обижаете, Сергей Викторович, — тянет в ответ казак.

— Игнат! — добавляю в голос строгости.

— Так точно! Перезарядился! — отчитывается подхорунжий. Похоже, сообразил, что тут вам не там. Да ещё и в присутствии великого князя лёгкому панибратству не место. Ну, да, это тебе не ночью по аэродрому на пузе ползать.

Не успеваю оглянуться, как из грузовой кабины прилетают ещё два доклада о полной готовности к открытию огня. Сориентировались грамотно мои стрелки. Теперь бы ещё сообразили и ещё разок доложили о противнике. И, словно услышав мои мысли, сначала Маяковский, а следом за ним и Сергей докладывают:

— Возвращаются!

Ну, хоть такой доклад — и то хорошо. А над ошибками мы потом поработаем, позже. Главное, потихоньку соображать начинают.

— Приготовиться к бою! — вот этого возвращения немецких самолётов я подспудно и ждал. Не отпустят нас просто так после подобной наглости. Да ещё и «умыли» мы немецких пилотов хорошо, все мозоли им пооттоптали. Поэтому у нас один выход — огрызнуться сейчас так, чтобы напрочь отбить у немцев желание даже приближаться к нам. О чём тут же и оповещаю экипаж.

А Второв быстренько на своё законное место пробирается. Уже научен промышленник горьким опытом. Правда, успеваю заметить, как он в сторону казачков, занявших место на полу, косится. Примеривается рядом с ними умоститься? Ну и правильно. «Бережёного бог бережёт…»

Александр Михайлович только не пошевелился, остался в кресле Фёдора Дмитриевича. На мой вопросительный взгляд тут же ответил:

— За штурмана буду. Можете на меня положиться, — и вниз посмотрел, на лейтенанта.

— Хорошо. Постарайтесь тогда с местом определиться, — скосил глаз в ту же сторону. Лежит наш флагман на полу между креслами, отдувается.