Свидетель канона (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич - Страница 82

– Отбой, – Привалов опускает бинокль с наверченными здоровенными фильтрами. – Звездное небо успокоилось. Можно отойти от приборов.

Стажеры утирают лбы.

Возвращается звук: шелест храмовых деревьев, с истинно японской аккуратностью подстриженных зеленых стен.

А потом радостный гомон и слитное приветствие толпы из главного двора.

– Ну да, – Игорь жадно глотает воду из нагретой фляжки, проливая на куртку, плеская в лицо, – ритуал же. Призыв. Александр Иванович, а как в другие дни Призыв проходит? Не всегда же попадает именно на Танабату.

Александр Иванович вертит головой:

– Все не так. Никто ничего не подгадывает и ничего никуда не попадает. Событие прошивает всю историю разом. Если по причинно-следственной связи, то сначала квант События появляется у нас в реальности – и только вследствие прохода этого кванта, в его зоне действия, а это от суток до микросекунд, смотря по энергетике… Так вот, кто-то там, в кого сильнее попало, принимает решение: пора проводить очередной Призыв. Или там бозон Хиггса ловить. Или еще какую пассионарность проявить.

Благодарно кивая, Привалов берет у Сергея пластмассовую бутылку холодного чая:

– Химия и есть, но хоть вкусная… В отеле настоящего заварим. Вот, коллеги, именно этот промежуток времени и есть фуга. Темпоральная фуга. Ни увертюры, ни коды, ни прочих частей симфонии мы, к сожалению, видеть покамест попросту не умеем.

– Передохнули? – Виктор Павлович уже деловит и спокоен. Сгоревший ноутбук он сложил в специальный кофр: вдруг получится снять хоть какие-нибудь следы?

– Давайте, парни, оборудование в машину. Пока там из храма толпа не ломанулась. Сначала по аллее не пройдем, потом отъехать не дадут, пока пол-города на нашей "буханке" не перефоткается. И наверняка уже брови пририсовали над фарами.

– Виктор Павлович, а давайте сами там брови нарисуем? Если нельзя предотвратить, возглавь.

– Игорь, Сергей, отличная идея. Завтра утром принимаю работу.

– А че так быстро?

Виктор Павлович на глазах оборачивается Витькой Корнеевым, без пижонских ударов оземь или попсовых кувырков через пень с дюжиной ножей. Витька хмурит низкий лоб и рычит:

– А че нет? Или вы еще и ночью спите?

Аспиранты переглядываются, хмыкают и принимаются складывать приборы в ящики, ящики в рюкзаки. Научный руководитель идет на поиски храмового смотрителя, с которым надо уважительно попрощаться и поблагодарить за помощь. Вальяжный Виктор Павлович (Куда девался рыкающий Витька Корнеев? Не знаем такого и не ведаем!) смотрит направо, сквозь арку ворот, словно кот в окно.

В окне видно: из большого храма высыпали свежепризванные канмусу и теперь церемонно кланяются родителям.

Родителям Тереза поклонилась как положено – ну, разве только самую чуточку нетерпеливо и потому совсем чуть-чуть быстро. Но чуть-чуть же, а чуть-чуть не считается.

Родители переглянулись. Папа выдохнул:

– Вот и хорошо, а то я ведь в самом деле боялся.

Мама разгладила на дочке юкату – синюю "счастливую", из очень давних времен. Отошла на полшага, осталась довольна дочкиной аккуратной внешностью.

И кинулась обнимать ее, напрочь смяв бережно уложенные складки:

– Зато я начинаю бояться!

– Да чего тут бояться! Сейчас войны нет. Патруль, мелкие стычки… Что там той Атлантики!

Полковник Сагара Сосуке нахмурился, поглядел на стремительно темнеющее небо, прищурился на полотнища света со всех сторон: освещенные окна, громадные рекламные щиты, просто фонари, где там те звезды? Притянул дочку к себе и взъерошил ее платиновые волосы – как маленькой! Как десять лет назад! Но курсант Сагара Тереза почему-то не обиделась на детские нежности.

Все-таки теперь она канмусу Токийской Школы. Завтра с вещами на Залив, а День Совершеннолетия Тереза встретит уже "на железе", как это называлось в фильмах. То есть, на плавучем носителе канмусу, корабле Тумана "Хосе". Из фанатских форумов Тереза знала, что правильно говорить "У Хосе-сама", потому что "в гостях"…

Вышли из храма и вместе со всеми побрели по аллее, под желтыми красивыми светильниками, под сине-алым небом Токио-три, вместо звезд залитым светом реклам и уличных мощных ламп. В прохладном вечернем воздухе тепло нагретых плиток ощущали сперва лодыжки, потом ноги под коленями, а потом уже и ладони.

Сегодня призвались ровно десять канмусу, и каждую ждали несколько человек. Родственники, друзья. Тереза видела, у кого-то даже парень пришел… Бедный, как он теперь? Только в кан-сенен, получается, а то же и не обнимешься толком…

За большими ториями, за главными воротам храма, отстали запахи цветов и влаги. Отсюда и дальше по аллее пахло уже городом: камнем, резиной и топливом, а еще подгоревшим жиром из той самой забегаловки-стекляшки на углу. Скоро сквозь гомон толпы прорвались молодые, звонкие голоса официанток:

– Один удон, два риса, четыре темпуры!

Отвечал разноголосый хор поваров, подтверждающих, что приняли и поняли заказ:

– Ха-а-ай! Один удон, два риса, четыре темпуры!

Тереза представила басящих поваров – потных, нагнувшихся над сковородами, либо тянущимися к банкам на высоких полках, жмурящихся в белые квадраты потолочных светильников. Припомнила официанток – она сама несколько недель подрабатывала в кафе, и еще ничего не забыла. Ни гудящих уже к середине дня пяток, ни голода от постоянной беготни. За ужином как рука из горла вылезала: ухватить побольше, до того жрать хотелось!

Тереза поежилась: а привычка перед каждым зеркалом поправлять волосы, проходить по лицу салфеткой и по губам помадой… Ведь подавальщица должна выглядеть, выглядеть, выглядеть! Напихать брюхо можно и на бегу, купив с лотка мелочевку, разжаренную до потери вкуса. В кафе ходят провести время, ну и на девчонок посмотреть, ясное дело. Или на тех, что с собой привел, или на тех, что бегают вокруг с подносами…

Ну и, конечно, нельзя облажаться перед посетительницами – те-то не парни, девки примечают не только сиськи с ногами, потекшую тушь тоже. А потом в сети распишут, а тетенька из отдела пи-ар прочитает отзыв, сунет в нос распечатку и срежет зарплату. За неаккуратность во внешности. Сколько раз Тереза так пролетала, даже думала пойти в мэйд-кафе, где работать надо в костюмах, и погрешности можно списать на образ персонажа, да и плата в косплей-кафе здорово больше… Но туда ходит слишком уж много ушибленных на голову; а их за последние годы, от всех войн и переворотов, и без того уже можно встретить за любым углом.

Тереза вздохнула и выбросила из головы работу. Теперь она канмусу, больше не нужно ходить опасаясь каждого чиха, как одолженный кот.

Посмотрела вокруг: яркие светильники, глаз режет. Обернулась – там лучше, храм выставил целую стену золотистых фонариков, с именами Призванных, четко прорисованных тушью на светящейся бумаге…

От храма все еще шли и шли люди.

Следом за толпой, выдерживая почтительно дистанцию, несколько гайдзинов тащили на себе коробки, длинные чехлы, рюкзаки и сумки. Один из них, высокий, светловосый, обменялся с папой короткими поклонами, и вроде бы при движении блеснуло на отвороте гайдзинского пиджака что-то знакомое – Тереза не поняла, что. Сумрак, и свет со всех сторон, блики так и прыгают.

Наконец, повернули к микроавтобусу. Папа открыл дверцу, снял с лобового стекла чехол из фольги, завел мотор и сразу включил кондиционер.

Мама поместилась на привычном левом сиденье, разгладила складки церемониального костюма, и опять уставилась на Терезу, отчего та смутилась. Мама не плакала, чем Тереза немножко – буквально пару секунд – успела погордиться. Да, такая вот у нее мама. Сагара Канаме, "убьет раньше, чем заплачет". Ох, сложно расти ребенком живой легенды, и на каждую свою ошибку слышать от одноклассников презрительное-гайдзинское: "на детях героев природа отдыхает".

Ничего. Как там дальше ни сложись, а теперь она сама.