Император и Сталин (СИ) - Васильев Сергей Викторович - Страница 7

— Список всех наших подданных, воюющих сегодня в Трансваале, а также тех кто воевал, но по каким-либо причинам уже вернулся на Родину. Затем список всех военных агентов, работающих на территории Европы, Азии, Африки. И главное — передайте графу Канкрину Александру Георгиевичу, что я хотел бы его видеть…

— Будет сделано, Ваше Величество, надо ли понимать это так, что вы прерываете свой карантин и возобновляете высочайший приём?

Император поморщился, словно от лимона.

— Просто приём, Владимир Борисович. Давайте говорить проще и скромнее. Каким он будет — пусть решат потомки. Приём — да, частично возобновляем, но принимаем пока не всех… вот кто, например, у нас на завтра?

Барон Фредерикс положил папку на стол и широким жестом распахнул её, выудив оттуда внушительный «манускрипт», усыпанный бисером фамилий, одновременно скосив глаз на записную книжку императора, где на открытой странице в поллиста красовалось всего одно слово: «Опричники», а ниже него — короткое, как выстрел, трижды подчёркнутое — «Кто» и три вопросительных знака.

Император пробежал глазами список и ткнул мундштуком трубки в первую же, украшенную самым длинным и пафосным титулом, фамилию….

— Вот с родственников и начнём…

Там же. На следующий день.

— Никки! Как я рад! Как я чертовски рад видеть тебя в добром здравии! — Великий князь Александр Михайлович излучал добродушие и оптимизм, — мне тут про тебя наговорили чёрт те что… даже то, что ты сошёл с ума… Честно говоря, я и сам так подумал, когда узнал, что ты выставил свою ненаглядную Аликс. Какая муха тебя укусила, Никки?…

Император с интересом рассматривал бравого молодца в военно-морской форме. Как не крути, а смотрелось чёрное обмундирование эффектно. Всё-таки правильно он сделал, что вернул тогда, в той жизни, в 1943-м погоны, с ними форма смотрится гораздо солиднее.

Впрочем форма сегодня интересовала императора гораздо меньше содержимого, которым был один из великих князей — Александр Михайлович, представитель самого шебутного и самого неприкаянного, в смысле должностей и влияния — «тифлисского клана» дома Романовых.

В Петербурге Михайловичей успешно и неизменно оттирал от власти и бюджета клан Александровичей, состоящий из трёх братьев императора Александра II — Алексея, Владимира и Сергея. Первый — генерал-адмирал, второй — командующий гвардией, третий — московский генерал-губернатор. На совести этого триумвирата было множество «славных» дел, начиная с ходынской трагедии, доведением русского флота до абсолютно не боеспособного состояния и заканчивая «кровавым» воскресеньем.

А ведь есть ещё кланы Николаевичей и Константиновичей. И у Николая II в силу его характера не было ни единого шанса справиться со всей этой разномастной великокняжеской вольницей, сытно жрущей, сладко спящей и полностью уверенной, что Солнце восходит исключительно для удовлетворения их потребностей.

Морально-волевых качеств монарха Николай II не имел от природы, поэтому, пока он сидел на троне, страной рулили не самые талантливые или, хотя бы, самые преданные, а самые наглые и циничные — тот же клан Александровичей, компания Витте, клика Безобразова и прочие, и прочие, за которыми маячили, особо не стесняясь, банковские дома Ротшильдов и Шиффов, разведки Франции и Британии, и даже «ветхозаветные» масоны, к началу ХХ века растерявшие большую часть своего влияния, но сохранившие апломб и веру в собственную значимость.

Впрочем, нахрапистых и циничных, подпёртых банковским капиталом, «обогащённых» связями с различными разведслужбами хватало и в революционном ленинском Совнаркоме. Интриги там плелись круглосуточно. Кровушка лилась рекой. Сталину, ещё совсем малоизвестному партийному клерку, пришлось учиться выживать и лавировать между такими мастодонтами подковёрной борьбы, как Свердлов, Троцкий, Красин, Зиновьев, Каменев. Было страшно. Азартно. Почти безнадёжно. Но он не просто выжил. Он победил, виртуозно сталкивая их лбами и вынуждая пожирать друг друга в то время, пока сам Сталин скрупулёзно, по кирпичикам, собирал собственную структуру власти.

Победил тогда — победит и сейчас. Поэтому к первой встрече с первым «родственником» у императора был уже готов план действий, написанный накануне, под бормотание пришедших на ум стихов Есенина:

«…Мне противны и те, и эти,

Все они — класс грабительских банд

Но должен же, друг мой, на свете

Жить как-то Рассветов Никандр…»

Великий князь Александр Михайлович совсем недавно вернулся на флот из отставки, куда его «по-родственному» вышвырнул генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович. Поводом для отставки была, якобы, некачественная программа усиления Российского флота на Тихом океане, в которой Сандро предсказывал неизбежность войны с Японией.

Причина отставки была другая, насквозь меркантильная и циничная. Если бы программу одобрили, то выполнять, скорее всего, поручили бы её автору. А, значит, через Сандро потекли бы бюджетные деньги, которые генерал-адмирал давно считал своей собственностью. Николай II, кстати, повёл себя в этом конфликте как последний малодушный негодяй. Это ведь он попросил Александра Михайловича написать злосчастную программу. А потом сдал его на растерзание дяде при первых же признаках генерал-адмиральского гнева.

Вернулся Сандро на флот через три года на крайне скромную для великого князя должность старшего офицера броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин» (С мая 1900 — командир броненосца «Ростислав») и сидел тихо вплоть до ливадийского комплота, где только его решительное «нет» остановило отстранение Николая II от власти (а, может, и от жизни) «в связи с тяжелой и скоропостижной болезнью».

На личном деле великого князя, которое представляло пока только листок в блокноте императора, красным карандашом были дважды подчёркнуты слова: «фаталист и мистик, увлекается эзотерикой и спиритизмом».

— Сандро, — медленно произнёс император, как будто пробуя на вкус домашнее прозвище Великого князя, — Сандро, как всё-таки красиво звучит твоё семейное имя, не находишь?

— Никки, раньше тебя оно вообще не трогало, что случилось?

— Понимаешь, Сандро, иногда, для того, чтобы взлететь, требуется получить приличный пинок под зад, не так ли? Тогда, неожиданно для себя самого, ты начинаешь обращать внимание на такие мелочи, которые до этого вообще не замечал.

— Ты хочешь сказать, что твой «se quereller» с Аликс…

— Я хочу сказать, что мы с тобой вообще не о том разговариваем, — император, кряхтя, поднялся с кресла и, чуть подволакивая ногу, подошёл к князю. Только сейчас Сандро заметил, как изменила болезнь взгляд самодержца. Вместо голубых беспечных глаз Никки на него смотрела холодная сталь, в которой растворялось без остатка скупое осеннее Солнце.

— Ты спас мне жизнь не так ли, Сандро? — глухим голосом то ли спросил, то ли утвердительно произнёс император…

— Ты преувеличиваешь, Никки…

— Не перебивай…

— Ого, — ёкнуло сердце у Александра Михайловича, такого резкого тона он от Николая не слышал никогда.

— Мы же оба знаем, что это был заговор, не так ли? — остановившись прямо напротив князя и испытующе глядя ему в глаза, продолжил император, — и тебе было достаточно просто не мешать, чтобы корона слетела с моей головы. Но ты вмешался, зная, что ни Аликс, ни те, кто стоят за ней, тебя не простят. Почему? Я же предал тебя, Сандро… Я предал, когда тебе пришлось уйти в отставку…

— Никки, мне кажется, ты слишком строг к себе, к Аликс… да, она… — князь покрутил рукой, подбирая нужное слово, — ambitieux (честолюбива фр.), но не настолько, чтобы… и, в конце концов, разумный компромисс…

— Сандро, давай говорить только то, во что веришь, а не то, к чему тебя обязывает придворный этикет, — усмехнулся в усы император, очередной раз удивив князя непривычной реакцией. — Компромисс — это мягкая форма предательства. В то же время, предательство — одна из форм компромисса. Что же касается Аликс…Человек, выросший при английском дворе, никогда не сможет быть абсолютно самостоятельным…