Император и Сталин (СИ) - Васильев Сергей Викторович - Страница 16

— И вот сейчас, в начале 20 века, мы имеем 15 миллионов крестьянских хозяйств, не производящих, а потребляющих добавленный продукт, и совершенно безумную экономическую реальность — 80 миллионов человек для экономики не существуют. Причём, для 25-ти миллионов из них уже сейчас нет ни работы, ни хлеба, и количество полностью обездоленных с каждым годом только увеличивается.

— Я представляю, как хохотал бы Маркс, если бы узнал, что русский царь и его министры позволяют себе, имея 25 миллионов свободных рабочих рук, добровольно отказываться от прибавочного продукта, который могут произвести эти руки. Мало того, они вынуждены тратить прибавочный продукт, чтобы хоть как-то прокормить эту преступно и халатно не используемую рабочую силу…

Министры пока ещё не могли переварить всю вываленную на них информацию, зато они хорошо знали, что означают слова «преступно» и «халатно», произнесённые самодержцем таким тоном, каким обычно произносят речь на суде обвинители. Панические мысли «отставка без мундира, ссылка, тюрьма» настолько явственно читались на их лицах, что император остановился, мягкой кошачьей походкой дошёл до стола и начал не спеша набивать трубку, любуясь результатами своей речи, разрушительной для психики чиновников.

— Хочу вас повеселить, — усмехнулся он в усы, когда министры преодолели оцепенение и начали понемногу приходить в себя, — когда внезапно упали цены на хлеб на международной бирже, вот что написали «Петербуржские ведомости»:

— Вы понимаете, какую выгоду нашли газетчики? Цены на хлеб упали — упали прибыли, а у нас огромное количество хозяйств, на которых это никак не отразилось, потому что они хлеб растят только для себя. А некоторым стало даже лучше — у нас добрая половина крестьянских хозяйств хлеб покупает. Получается, что наше сельское хозяйство демонстрирует полную невосприимчивость к колебаниям биржевых цен. Ну, разве это не успех?

Чиновники опять загрустили. Они уже поняли, что это совсем не успех и прекрасно уловили царский сарказм. Император тоже понял, что поняли его министры, но, очевидно, решил довести их до какой-то, известной только ему, кондиции. Посему взял со стола ещё одну заготовленную бумагу и с выражением прочёл:

— Комментируя такие катастрофические результаты хозяйственной деятельности, помещик М.С. Балабанов пишет:

Вопрос о налогах и недоимках — это был удар поддых. Обсуждением «как вытряхнуть недоимки, какие бы новые налоги ввести и как бы повысить имеющиеся?» — заканчивалось практически каждое заседание кабинета, когда речь заходила о необходимости где-то изыскать постоянно не хватающие инвестиции. Вот теперь министры были полностью готовы для заключительного резюме, которое император оставил «на сладкое»:

— Есть мнение, — ещё одна пауза и стальной взгляд, как каток, катящийся по сидящим за столом министрам, — что герои нужны там, где не хватает профессионалов. Я надеюсь, что присутствующие здесь являются профессионалами…

К сожалению, в России медленно запрягают одни, а вскачь должны нестись другие. Это неправильно. Есть те, кто создаёт проблемы, и те, кто их решает. Нам же нужны люди, которые делают так, чтобы проблем не было. Особенно, когда это уже угрожает существованию самого государства.

Тишина в салоне стала звенящей. В ней глухой голос императора казался эхом волн, перекатывающихся за бортом яхты.

— Как писал мне военный министр, — при этих словах все посмотрели на генерала Куропаткина, вздрогнувшего и попытавшегося стать ниже ростом, — когда земля стала плохо кормить население, это отразилось на снижении физических качеств рекрутов — уменьшением роста, замедлением физического развития, большей восприимчивостью к заболеваниям. Одним словом, ещё немного времени, и в нашем государстве некого будет не только эксплуатировать, но и некому будет воевать…

Как думаете, господин военный министр, генерал Куропаткин, мы заслужили, чтобы крестьяне за нас воевали? Молчите? Вот и я считаю, что не заслужили.

Если мы ещё не заслужили, чтобы наши подданные за нас воевали, надо сделать это срочно, отложив все остальные дела на потом, потому что, когда начнётся война, делать это будет поздно. Прошу всех присутствующих считать себя мобилизованными вплоть до выработки детального плана преодоления кризиса в сельском хозяйстве и отнестись с пониманием к некоторому ограничению вашей свободы. Лучше это сделать самим, чем это сделают те двадцать пять миллионов обездоленных. Когда низы сильно не хотят жить по старому, то и у верхов жизни не будет…

*Маресс Л.Н. Пища народных масс в России // Русская мысль. 1893.

Яхта «Штандарт». У побережья Поти. 4 часа пополуночи.

Когда в шторм низко, над самым морем, пролетают мрачные черные тучи и рассеянный солнечный свет еле просачивается сквозь них — среди дня наступают глубокие сумерки, и море может показаться совсем черным, хотя большую часть черноты к его цвету добавляет страх перед непогодой.

Вот так, вероятнее всего, и появилось название «Черное море». Ведь тюркские или персидские путешественники, давшие морю это имя, пришли сюда с берегов более солнечного Средиземного, где и зимы-то настоящей не бывает. Увидели переселенцы первый зимний шторм и сказали — черное море! Ашхаена — по древнеирански, Кара Дениз — по тюркски.

Однако сейчас море было отнюдь не чёрным. Его вообще не было. Вместо него за бортом — туман с сажей от постоянно работающих котлов. Аккурат под срез собачьей вахты он упал на яхту грязно-серым одеялом, как снег с крыши, устлав собой и спрятав под тоннами мельчайшей водяной взвеси. Иллюминаторы, надраенные бронзовые поручни, корабельная рында и полированная обшивка надстроек моментально вспотели, как стайер на сложной дистанции. Видимость нулевая.

Только что заступивший на вахту офицер вздохнул и, поёжившись, поднял воротник. Сырость безжалостно заползала под одежду. Новая, с иголочки, флотская шинель не грела. Ему всегда нравилось это атмосферное явление, хотя не помнил, почему именно. Возможно, какой-то особой тишиной. Или, может быть, безветрием. Штиль — штука нечастая и туманы сейчас бывают крайне редко. Почему? Во всём, наверное, виноват Гольфстрим…

Все-таки надо пройтись и хоть как-то согреться. Шесть шагов по мостику туда-обратно не спасают. Пять ступенек вниз. Смена поддерживает пары и палуба чуть подрагивает под ногами, как живая. Такое впечатление, что идёшь по спине громадного кита. Около талей какая-то возня и смутные тени. Кто-то из пассажиров страдает бессонницей? Пройти мимо неудобно. А вдруг нужна помощь?