Невеста эльфийских кровей - Караюз Алина - Страница 3

Так было легче.

Взяв за руки, служанки подвели ее к порожку кровати. Одна из женщин откинула полог и край одеяла.

Ринка машинально забралась в постель. Легла, вытянувшись на холодных простынях как покойник. Разве что руки на груди не сложила. Служанки аккуратно укрыли ее до самого подбородка. Расправили пряди волос по подушке, рассыпали сверху горсть жасминовых лепестков — символ невинности.

— Доброй ночи, леди Тамаск.

В их тоне не было издевательства или насмешки, лишь сдержанное уважение к новой госпоже.

Сделав книксен, женщины удалились.

Оставшись одна, Ринка рвано выдохнула. Напряжение внутри завязалось колючим узлом. Девушка вцепилась руками в край одеяла, прислушалась.

В доме царила полнейшая тишина. Но вот откуда-то из-за стены послышался шорох.

Шаги…

Скрипнула дверь…

В стене появился проем, залитый тусклым светом, и сердце Ринки затрепыхалось пойманной птичкой, забилось в приступе паники.

На пороге возник эрл Тамаск с канделябром в руке. На этот раз на нем была ночная рубашка, украшенная пышным кружевом. Старое, дряхлое тело просматривалось сквозь ткань. Из-под подола торчали сухие волосатые ноги, перевитые синюшными венами, и раздутые артритом колени, а голову прикрывал белый колпак.

Теперь он выглядел не столь грозно, сколь жалко и мерзко. Просто старик, позарившийся на юную плоть.

— Ждешь? Это хорошо. Я уже не такой прыткий, милочка, чтобы самому скакать на тебе, — прокряхтел он, подходя к столику и оставляя там канделябр.

Потом уселся в кресло и поманил Ринку высохшим пальцем:

— Иди-ка сюда. Выпей, расслабься. Да и я выпью, чтоб кровь разогнать. Небось никогда не пробовала дейренского вина? Я для такого случая приказал откупорить бутылку.

Ринка лежала, стиснув в потных ладошках края одеяла. Таращилась на него широко распахнутыми глазенками и не могла осознать смысл этих слов. Разум не желал их воспринимать.

Поймав ее взгляд, эрл гнусно хихикнул:

— Да не бойся, не съем.

И вдруг изменившимся тоном:

— А ну встала, я сказал! Или мне позвать слуг, чтобы они тебя за стол усадили?

На подгибающихся ногах Ринка вылезла из-под одеяла, проковыляла к столу и почти без сил рухнула в кресло. Руки тряслись. Пришлось зажать их между коленок. Но вместо того, чтобы исчезнуть, дрожь перешла на все тело.

— Вот так бы и сразу, — удовлетворенно отметил Тамаск. — Да не трясись, как заячий хвост. Чай, я не насильник какой, а твой законный супруг. Может, тебе даже понравится.

От последнего предположения Ринку слегка замутило. А может ее замутило от запаха старческой плоти.

Наполнив оба бокала, Тамаск протянул один девушке, из второго сделал глоток, откинулся на спинку кресла и блаженно сощурился.

— Великолепно, — причмокнул губами. — Ничто не согревает кровь так, как хороший рислинг.

Открыв глаза, он строго глянул на Ринку:

— А ты чего же не пьешь?

— Не хочу… — выдохнула она едва слышно.

Эрл нахмурился, сведя к переносью кустистые брови.

— Что еще за жеманство? Ты мне это оставь! Я, милочка, я не люблю, когда мне перечат. Давай-ка ты будешь послушной девочкой и не станешь сердить старика?

Бормоча последнюю фразу, он одним глотком допил свой бокал и придвинулся к девушке.

Ринка вздрогнула.

Рука, обтянутая сухой морщинистой кожей, легла на ее колено, поверх сорочки. Старческие пальцы сжались, твердые ногти впились в нежную кожу.

— Будь послушной, моя красавица. Выпей глоток, а потом я тебя уложу в постельку. Вот увидишь, я еще не забыл, как сделать женщине хорошо…

Девушку передернуло от этих слов. Чтобы не сердить старика, она взяла свой бокал и чуть пригубила. Вино оказалось холодным и кислым на вкус.

Эрл втянул носом, раздувая крупные ноздри, из которых выглядывали пучки седых волос. Такие же пучки торчали у него из ушей.

— Как же сладко ты пахнешь! Я уже чувствую, как мой петушок поднимает головку. Древние книги не врут!

Выпятив влажные губы, Тамаск вдруг подался вперед. Его лицо оказалось так близко, что Ринка, едва сдерживая рвотный рефлекс, инстинктивно отпрянула.

Бокал выпал из ее рук. Часть вина выплеснулась на эрла, потекла по его подбородку, закапала вниз, за ворот сорочки.

— Ах, ты ж!!! — взвизгнул старик, брызжа слюной. — Мелкая дрянь!

Визг перешел в хрипение. Выпучив глаза, Тамаск вдруг схватился за горло. А Ринка вскочила, в ужасе оттолкнув его от себя.

Челюсть эрла задергалась, словно он хотел сказать что-то еще, но вместо слов изо рта полилась белая пена. Глаза расширились, завращались, едва не вываливаясь из глазниц. Подернулись мутной пленкой. Руки заскребли в воздухе, будто пытаясь что-то схватить.

— По… по-мо-ги… — пробулькал старик, захлебываясь собственной рвотой. — Вра-ча!

Его рука, дрожа, потянулась к сонетке, но, не удержавшись, безвольно упала. Все тело забилось в конвульсиях и, булькнув в последний раз, эрл затих в кресле сломанной куклой.

Все произошло так стремительно, что Ринка не успела ничего осознать.

Она стояла, застыв от стола в трех шагах. Все происходящее казалось ей диким сном. Липким кошмаром. Одним из тех, что посещали ее в раннем детстве.

Она смотрела, как он умирает. Смотрела, не в силах двинуться с места. Не в силах отвести взгляд. Не в силах даже зажмуриться.

С последней конвульсией эрла на нее обрушилась тишина. Плотная, тяжелая, не дающая сделать вдох. Она накрыла ее с головой, отрезая все звуки, кроме биения собственного пульса в висках. Этот пульс громыхал все громче, превращаясь в тревожный набат. Он гремел у нее в голове точно молот по наковальне.

Пока внезапно не стих.

И тогда она закричала. Завизжала во всю силу легких, до боли зажмурив глаза.

Дверь с треском распахнулась. В спальню влетела толпа слуг в ночных рубашках, вооруженных кто чем. Кто-то сжимал в руке тяжелый канделябр, кто-то кочергу, кто-то щипцы от камина. Но увидев Ринку, сжавшуюся посреди комнаты, они невольно притормозили.

А потом увидели своего господина. И на их вытянутых от удивления лицах отразился внезапный страх.

— Что здесь происходит? — знакомый голос громыхнул со стороны коридора.

И, раздвигая толпу локтями, в спальню вошел еще один персонаж.

Герхард.

Ринка почти обрадовалась, увидев его.

В отличие от остальных, он все еще был в костюме. Больше того, от него разило табачным дымом, женщинами и спиртным. Шелковый шейный платок был небрежно сдвинут на сторону, а в петлице торчал помятый цветок.

— Ваша светлость, — пробормотал кто-то из слуг, — леди кричала.

— Хм. Неужели мой папенька так вас напугал? — Герхард перевел взгляд на Ринку.

Этот взгляд охватил ее хрупкую фигуру в полупрозрачной сорочке. Руки, прижатые к груди. Бледное лицо. Темное озеро глаз.

Та стояла ни жива ни мертва, не зная что делать.

— Он… — прошептала она одними губами. — Он… кажется мертв…

Вздернув брови, молодой повеса развернулся к креслу, вокруг которого уже топтались смущенные слуги.

Вид покойника заставил его нахмуриться.

Герхард склонился над телом, несколько бесконечно долгих минут вглядывался в лицо, искривленное предсмертной маской. Затем двумя пальцами сжал сухое запястье.

И все это время на лице единственного отпрыска эрла Тамаска царило странное выражение.

Наконец, он выпрямился и обвел присутствующих озабоченным взглядом.

— Та-а-ак, — протянул, вытирая руки салфеткой. — Вызовите врача. И кто-нибудь отправьте мальчишку к гробовщику. Похоже, папенька и в самом деле скончался. Мир праху его.

— Мир праху, — зашептали слуги, кланяясь и совершая знамение во славу Пресветлой. — Пусть богиня примет душу его.

Его глаза задержались на девушке. Та тряслась как осиновый лист, то ли от холода, то ли от страха. Ей хотелось крикнуть, что старик умер не просто так, что его отравили. Неужели никто не видит засохшую пену на его губах? Никто не чувствует кислый запах рвоты? Неужели никого не смущает гримаса покойника?