Вельтаншаунг. Уровень второй (СИ) - Никора Андрей - Страница 1

Локация: вход в лабиринт

Меня зовут Сашкой. Я – агент русской разведки, засланный с особой миссией на территорию Польши, внедрившийся в их армию накануне Второй мировой войны.

После разгрома под Варшавой, солдатразбросало по всей Европе. К слову сказать, многие поляки продались Гитлеру, обещавшему шляхте вольности. Сопротивление стало малочисленным и слабым.

Но мне повезло. Я попал в английскую диверсионную школу, как и задумывалось, – в изодранном мундире несуществующей к тому времени армии с нашивкой «В.-J. Blazkowicz». Для британцев я был польским офицером, жаждущим отомстить за поруганную отчизну.

Несколько заданий в тылу врага – и вот уже мое имя становится синонимом неуязвимости. Вскоре меня вводят в состав элитной диверсионной польской группы и отправляют в сердце мистической Германии. Нас десантируют под пологом ночи недалеко от древнего замка. Но проблема в том, что в Великобритании многие разделяют нацистские идеи. «Кроты» здесь окопались не только в Адмиралтействе, но и в правительстве, и даже в контрразведке.

Нас предали.

Не спасли: ни ночь, ни лес.

Никто из товарищей не выдержал пыток, все погибли на разделочном столе сумасшедшего нацистского доктора Хирта. Мне чудом удалось избежать уготованной судьбы.

И теперь мой путь – лабиринты коридоров. И не факт, что отсюда есть выход!

Мне все время слышатся голоса. Меня преследуют странные видения смерти. Но я, как Озирис, выныриваю из океана забвения и снова двигаюсь вперед, подбирая, точно сорока, любые странные предметы и записки. Меня ведет за собой черный свет солнца, пылающего где-то в сердце замка. Я даже ощущаю его холод и притяжение.

Впрочем, именно это помутнение рассудка и спасает. И я уже не знаю, жив ли на самом деле. Стоит лишь на секунду задуматься – и догонит шальная пуля…

С боем прорываясь вперед, пройдя по секретным лабораториям, обнаружив тайник с древним алтарем силы, о котором не подозревали и сами нацисты, я добрался до лифта. Вот только подняться наверх мне не удалось. Стальные канаты оборвались, унося меня в нижние чертоги.

Кто мог представить, что фашисты сумели скрытно выстроить под древним замком несколько этажей подземных бункеров?

Лифт плюхнулся на дно шахты. Может быть, он застрял посередине, – этого я не проверял.

Отделавшись синяками и испугом, я уже собирался вскрыть эту «консервную банку» изнутри, прикидывая, как бы срезать пулями невидимые изнутри петли и не повредить при этом каркас.

Но выйти из этого склепа мне неожиданно помог… бесплотный дух ангела с опаленным крылом.

Да, так не бывает. И бескрылые вестники – это демоны, сброшенные с небес. Именно так нас учили в лицее еще до февральской революции. И красный цвет – всегда дьявольский, особенно, если он сочетается с черным. Все так, но враг моего врага, спасающий меня от гибели, достоин уважения.

Я не понимаю, какая сила раздвинула створки поврежденной кабины, но я жив и это главное!

Подозреваю, что немцы здесь всюду распыляют неведомые газы, от которых их самих заранее привили. Думаю, некоторые вещи мне мерещатся именно под воздействием этих галлюциногенов.

Боюсь, что всего этого просто нет. Возможно, я побывал на столе доктора Хирта, а теперь валяюсь в коме. Сознание отчаянно цепляется за знакомые понятия, создавая иллюзию побега из того болевого шока, из которого я никак не могу вынырнуть.

И если я сейчас лежу, точно овощ, сорванный с грядки, то скоро моим мучениям придет конец. Фашисты не станут искусственно поддерживать жизнь обреченному врагу, даже если он – шпион.

Возможно, образ начищенных немецких сапог победителя перед моими глазами – это сигнал мозга, что необходимо очнуться. Я уже дважды засыпал на ходу и видел этот жуткий сон с бесконечными рядами бегущих столбиков цифр. Эта же галлюцинация мучила меня во время падения лифта. Боюсь, что еще один такой сон наяву может оказаться последним.

Но страхи и предчувствия живут где-то параллельно со мной. Мне некогда копаться в этом декаданском мусоре. Пусть Блоки умирают от сифилиса, а Гумилевы от пуль – это неизбежная жертва тому Молоху революции, которого подняли из забытья большевики. Якобинская революция повторилась и в Баварии, и в России.

Я убежден, что, расправившись с белым движением, повергнув нацистских оккупантов, Сталин впоследствии примется за «предателей» социализма с удвоенной силой. Это неизбежно.

История – она как прибой. Нужно просто знать лунный календарь и во время прилива держаться подальше от берега. Но все это будет потом, в другой жизни. А сейчас, в германском замке, мне кажется, что я подвешен в нигде, что мной управляют подростки, поспорившие на какие-то «скины»; и им все равно, выйду ли я отсюда живым или нет.

Но кто-то проник в мое сознание и перерезал невидимые путы на руках и ногах. Я был марионеткой, а сейчас – свободен. И это страшно. И в то же время радостно. Это означает, что некие силы вмешались в ход истории, чтобы вернуть меня из опиумного сна назад, в реальность.

Я понимаю, что очутился в зоне, где галлюциногенные газы вовсе не распыляли, потому что проникнуть в эти подземелья, в принципе, не возможно. Но червячок сомнения постоянно гложет душу. Я не уверен, что вырвался из-под тотального контроля неведомых сил.

Но точно одно: жизнь – это движение. Остановка – это смерть. И мысли – предатели. Только инстинкты могут вывести к свету.

Сейчас передо мной простирается очередной новый коридор, полностью отделанный под орех. Всюду развешаны ненавистные полотнища со свастикой. Средневековые латы занимают ниши, словно они и есть охранники мистического духа замка.

Коридор уходит от выпотрошенного чрева лифта и влево, и вправо. Паркет блестит – его недавно натерли. Лампы под потолком светят ярко и торжественно. И кругом: ни соринки, ни фантика. Нет даже мусорных корзин.

Не знаю, куда я попал, но до выхода из проклятого замка, мне, видимо, придется долго еще пробиваться с боем.

Хочется курить. В последний раз так невыносимо хотелось затянуться именно тогда, когда меня чуть не убили.

Да и табака нет. Лишь обрывок тонкой газетной бумаги для «козьей ножки» и спички.

Ну, пресвятая Матерь Богородица, выноси меня из адских лабиринтов. Я оглянулся и торопливо перекрестился. На всякий случай «двумя персты», как дед. В церкви я всегда скрывал свою принадлежность к старообрядцам, справедливо полагая, что Христу все едино как крестятся в его доме, лишь бы жили по совести.

Никто не должен видеть моей слабости: ни попы, ни красные комиссары, ни шляхтичи, ни саксы, ни, тем более – нацисты.

Я вздохнул, мотнул головой, разгоняя несвоевременные мысли, проверил предохранитель на автомате, двинулся, куда глаза глядят. Вдруг лампа под потолком мигнула. Перепад напряжения? С чего бы это? Неужели здесь нет дополнительных аккумуляторов?

Где-то гулко брякнула дверь:

– Якоб, подержи автомат. Да быстрее, муха сонная!

– Эй, Ганс, далеко собрался?

– Отвяжись, Якоб. Без тебя тошно! – об пол глухо ударилось оружие.

– Что, Хирт опять зверствует? Как тебе его сыворотка правды? Сильно крутит?

– Да отцепись ты, балабол! О-о-о!!!

– Беги, Ганс, беги! А то потом опять подштанники стирать придется. Вонищи разведешь, не приведи Вотан!

– Черт! Черт! Черт!!! – топот каблуков ускорился. Где-то недалеко хлопнула еще одна дверь. И Ганс испустил в туалете таких злых духов, что на этот звук раздался ответный смех часового.

Весело им тут, как я погляжу! И, как всегда, за всем стоит неуловимый профессор. Как бы его прижучить?

– Пух-пух-пух-пух-пух! – пулеметной очередью неслось из туалета.

Итак: один занят самопознанием на толчке. Второй – злорадствует. И это – только начало.

Я короткой перебежкой оказался у двери с табличкой «М» и ухмыльнулся. Туалет был служебным. Ключ торчал в двери снаружи: бедолаге некогда было вытаскивать его из скважины. Ну что ж, пусть благодарит Хирта и сыворотку, что останется в живых. Я осторожно прикрыл дверь и дважды повернул ключ в замке. Первый – обезврежен. Пусть «медитирует» дальше.