Неизменная любовь (СИ) - Горышина Ольга - Страница 3

Мне нравилось, что он не использует английское «мэм» — иначе бы я сразу представила себя в образе жирной афроамериканки. А «сеньора» — это нечто воздушное, как раз для моих пятидесяти шести килограмм, из которых половина веса приходится на волосы. Они совсем скоро дорастут до пояса. Я начала их отращивать после заявления моего сына-подростка, что у девочек обязаны быть длинные волосы. Сын уехал, а я так и не дошла до парикмахера. Так что отлично, если длинные волосы, сейчас закрученные под шапку, будут у сеньоры. Лучше, чем слышать в свой адрес чужое имя — Ана. Хотя, кажется, парень просто забыл имя. А свое вообще не сказал. Паясо! Точно клоун.

— Не надо сдачу. Я согласна.

Он быстро положил флейту на колени, стер салфеткой следы белил, раскрутил, взял из футляра длинную спицу и с ее помощью начал пропихивать в трубу нежно-голубую тряпочку. И в эту минуту мое лицо сравнялось с ней по цвету: на что я только что согласилась? Остаться в запертой комнате с первым встречным, немного тронутым на голову, мальчишкой? Нет, я просто хочу, чтобы он взял деньги. После ресторана мы с ним расстанемся.

— Ты музыкант? — спросила я, чтобы хотя бы немного понять, кто же такой сидит передо мной.

Что творится в голове у русских детей, не поймешь, а что у американских — и подавно!

Парень нервно дернул все еще белым ртом — это он, наверное, так улыбнулся.

— Да что вы, сеньора!

Нет, нет, в голосе звучало именно — «ты». Что ты, что ты, что ты… Обращение «сеньора» не особо помогло: похоже, я расписалась в своем музыкальном профанстве.

— В школьном ансамбле играл. Никогда не думал, что пригодится. Но играющий на флейте клоун — шикарный образ, не находите?

Я кивнула.

— Вот у сестры взял на лето инструмент. Что-то кое-как вспомнил.

Что-то! Ничего себе — что-то!

— А чем ты вообще занимаешься? — начала я наступление.

Мне действительно стало интересно с ним общаться. Будет, о чем потрындеть с Алкой, а потом и со Славкой.

— Учусь в Беркли в бизнес-школе на маркетинге.

— А вот это вот все?

Я снова крутила кистью в воздухе.

— Это? Фан. Прошлым летом я «вуфером» был.

— Кем? — переспросила я.

— Это такой волонтер, который живет на ферме и помогает хозяевам с животными. За это хозяева его кормят и дают место, где спать. Ну и знаниями делятся. Больше ничего — никаких денег. Только опыт и хорошая компания. Мне хозяева вообще улетные попались. Они чуть старше вас, им лет сорок, ну максимум сорок пять…

Боже, а это уже комплимент — мне сорок один будет в этом году.

— Кэрри и Майкл. Оба инженеры из Бостона. Оба бывшие городские жители, которые долго мечтали о собственной ферме. И вот наконец они купили в Калифорнии кусок земли и завели коз и свиней, — парень, видимо, проснулся, потому что заговорил быстрее. — Теперь хотят сыр на продажу делать. Пока у них только для себя хватает, ну и гостям. И, конечно, ветчину к Рождеству. В общем, классные ребята. Мы с другими вуферами построили дом на дереве. Качающийся. Набросали туда подушек и вечерами, после работы, собирались там с гитарой и в «уно» заодно поиграть, а порой там же и спали. Когда лень было палатку ставить.

— На ферме даже дома для вас не было?

Картинка жизни вуферов все никак не желала прорисовываться в моей голове.

— Не, не было. По правилам они и не обязаны нас в свой дом пускать. Они просто предоставляют землю под лагерь. Это так работает. Вам странно, сеньора, да? Так у нас же тепло летом. Даже жарко.

Я кивнула — что уж там, действительно странно!

— Так вот, этот Майкл на полгода в Антарктиду уезжает, сети им настраивает и еще какие-то инженерные работы делает. А потом Керри его заменяет на следующие полгода. Они реально классные ребята. Им бы детей, а они свиней завели…

Так и хотелось ответить: а когда им детей делать, если они на разных континентах живут? Но парень опередил меня с вопросом:

— У вас есть дети, синьора?

Я кивнула.

— Это очень хорошо.

— Почему?

— Потому что вы очень красивая. И ваша дочь, должно быть, такая же.

— У меня сын.

Он замер, но лишь на минуту.

— Вам нужна дочь. Обязательно.

Я кивнула. Просто так. Славка никогда не хотел второго ребенка. Говорил, одного не поднимем. Куда он его поднимать собирался, я никогда не понимала — если только на Олимп? А сейчас… Пару лет назад мы по обоюдному желанию подняли разговор о втором ребенке и пришли к общему мнению, что нам это не нужно. Не потянем уже физически — не хватит сил ни родить, ни вырастить. Как-то поздно спохватились!

— Так ты хочешь есть? — решила я прекратить дурацкий разговор.

Парень мотнул головой и придвинул ко мне полную бутылку пива.

— Вам теперь никуда ехать не надо. Можете спокойно пить. Вы все равно заплатили за это пиво.

Я смерила его долгим взглядом — клоун не улыбался. Просто поднял свой бокал и чокнулся с моей бутылкой. Странный он, но, кажется, нормальный — и я не иду с ним в палатку в поле. Мы в городе, где толпы людей. Это у меня просто синдром лихих девяностых, всех во всем подозревать.

Я не стала выливать пиво в бокал. Хлебнула прямо из горлышка. Уже теплое. Какая гадость… Но под пристальным взглядом клоуна я пила, пила и выпила все до последней капли. Что это — жадность? Ну да, я ж заплатила за пиво.

— Сеньора, почему вы все пытаетесь меня накормить? Я же сказал, что не хочу есть.

Мы завернули в крохотную лавочку за питьевой водой, которая по невыносимой, особенно ночью, жаре будет нашим единственным спасением. На нас в париках оборачивался каждый второй: кто с улыбкой, кто с недоумением. Но только от одной пары я услышала — вот же придурки! Думаю, не надо объяснять, на каком языке был сделан подобный комментарий?

— Мне кажется, ты просто стесняешься попросить, — попыталась я объяснить свой материнский инстинкт.

— Если мне что-то понадобится, я непременно попрошу вас. Знаете, на ферме рабочих собак кормят только рано утром. В одно корыто для всех псов насыпают корм и засекают десять минут. Кто сколько успел съесть, тот столько и съел, а в течение дня им дают только воду, — и парень потряс в воздухе двухлитровой бутылкой. Вторую он зажал под мышкой.

— Но ты же не собака! — я попыталась улыбнуться, но заразиться позитивом от некогда грустного клоуна у меня все равно не получилось. — И у тебя дома сейчас как раз завтракают.

— Вы правы, но я не хочу есть. Я хочу спать. Но вы можете купить что-то себе на завтрак. Если вдруг решите завтракать не в кафе.

Ну вот, малыш, так-то лучше. Просить открыто ты не умеешь или тебе просто стыдно. Но я понимаю твои намеки. Хотя мой сыночек свои желания выражает всегда довольно открыто. «Мам, есть что пожрать?» — в старших классах долго служило ему единственным приветствием в мой адрес.

— Я не стану завтракать одна. Так что выбирай, пожалуйста, на свой вкус. Я всеядна.

Он взял хлеб, мягкий сыр, йогурты и… Оглянулся спросить, нет ли у меня на что-то аллергии. Нет, можешь покупать и молоко, и сок. Он резво открыл дверцу холодильной камеры, но тут же закрыл.

— Я не уверен, что в хостеле есть холодильник. Оставим только хлеб.

— Бери йогурты. Не будет холодильника, съедим на месте.

Ну, ты же голодный! Хватит притворяться!

— Не надо. Утром сходим в магазин.

Но я все же заставила его взять огромную гроздь крупного винограда и ветку бананов. А на кассе меня уговорили купить еще и черную черешню: кассир слезно уверял, что конец сезона и такой сладкой мы нигде больше не поедим. И не надо смотреть, что ягода чуть помята… А я и не смотрела в стоящий на прилавке ящик, я искала глазами терминал для кредиток. Фу, он имелся. Иначе пришлось бы возвращать на место не только йогурты и сыр.

— Как тебя все же зовут? — спросила я, когда на улице парень присел подле рюкзака, пытаясь запихнуть бутылки в боковые кармашки и освободить руки для пакета, который несла я.