Секретарша генерального (СИ) - Зайцева Мария - Страница 12

И уже через пару минут пожалела, что согласилась. Мало того, что новый знакомый (как его зовут, кстати? не  запомнила) оказался болтливым, так он еще и повез меня самой длинной дорогой! Хотя я несколько раз указывала ему верный маршрут! Поразительное нежелание логически мыслить и действовать! Неужели все мужчины такие? Вот взять, к примеру, гоблина... Нет, не буду его брать, даже в качестве примера! Ни в каком качестве!

В итоге мы приехали к офисному зданию на пять минут позже, чем я планировала. Новый знакомый оказался джентльменом, и вышел из машины, чтоб открыть мне дверь. А потом еще и пальцы мои в своей ладони задержал, выпрашивая телефон. Тщетно, конечно же. 

Просто поблагодарила и зашла в здание. 

Я как раз цветы поливала, сняв туфли и забравшись на маленькую, специально для этого купленную табуреточку, когда двери приемной распахнулись и со стуком ударились о стену. 

Гоблин, ну а кто же еще мог себе позволить такую бесцеремонность, выглядел так, словно у него из-под носа увели любимый горшочек с золотом. Или это лепреконы горшочки с золотом прятали? А гоблины тогда чем дорожили? Меня это вопрос занял совершенно некстати, потому что нормально отреагировать на вторжение я не смогла. Так и застыла на верхней ступеньке табуреточки с открытым ртом и лейкой в руке. 

А гоблин меня таким взглядом обшарил, что еще чуть-чуть - и одежда бы точно загорелась! Напрягся, выдохнул и... Двинулся ко мне. Медленно и неотвратимо. А я даже звука никакого не смогла издать от удивления. Только смотрела, как он приближается, не замечая, что вода из лейки струится прямо на пол. 

И сердце отчего-то стучало сильно до невозможности. Никакого дзена. Не помогла йога. Совсем. 

Гоблин подошел близко, так, что я практически смотрела на него сверху вниз, а затем просто дернул меня к себе в объятия. Я только ахнуть успела. Уронила лейку и опрокинула табуреточку. 

Машинально уперлась в широченные плечи, чувствуя себя опять маленькой и хрупкой в его медвежьих лапах. 

А гоблин, удобно перехватив меня под попу одной рукой, второй прижал к себе и уткнулся лицом в блузку на груди, фыркая и вдыхая совершенно по-медвежьи. 

- Сучка, - неожиданно пробормотал он, - холодная тварь, убила меня, бл*, весь мозг выжрала...

Говоря это он все сильнее сжимал меня, и, кажется, зубами дернул застежку на блузке. 

И вот тут я пришла в себя. И показала, что значит говорить гадости обо мне! Каким-то там гоблинам! Зверям!

Ногти у меня, конечно, не особенно длинные, но свои. И потому острые. Царапины на толстой шее получились красивые, эстетичные, я бы сказала. А еще рука у  тяжелая. Пощечины удались на славу. Гоблин, не ожидая, похоже, такого активного сопротивления, выпустил меня из рук от неожиданности, я тут же отпрыгнула как можно дальше, запнулась о рабочее кресло, еле удерживаясь на ногах и с ненавистью глядя на захватчика.

Он провел пальцами по царапинам, глянул на кровь. Потом на меня, застывшую в полной боевой готовности, и неожиданно усмехнулся. 

- Кошка царапучая...

- Не подходи, гоблин проклятый, - прошипела я, полностью оправдывая неприятное прозвище. Волосы у меня вылетели из укладки и теперь страшно мешали и отвлекали,  а еще, судя по тому, как похотливо гулял взгляд гоблина по груди, там тоже все было не в порядке. Зверь какой! Блузку разорвал! Зубами! 

Не выдержав, я попыталась прикрыть грудь, стянуть разъезжающиеся края пальцами, и в этот момент он меня подловил. Скользнул вперед так плавно и изящно, что даже глазу не удалось зацепиться за внезапное движение. И я сама не  поняла, как оказалась снова в его лапах. 

Зашипела, награждая его пощечинами, наверняка не принесшими ни малейшего физического урона, но, может, хоть моральный? А он держал, крепко, не давал вывернуться, и смотрел на мое бешеное лицо с такой яростной одержимой мукой, что отбиваться становилось все труднее. Невозможно бить человека, когда он так на тебя смотрит. Когда от его рук, от его взгляда внутри все переворачивается! Все горит! Я, конечно, старалась, ладони жгло от ударов, кровь от царапин уже испачкала рубашку у него и блузку у меня. А он держал. Просто держал. Прижимая к себе, даже не скользя руками никуда, но не давая свободы. И с каждой проведенной в его руках секундой, мое желание сопротивляться перерождалось в другое, совершенно противоположное. 

- Отпустите меня, животное! Как вы смели? Как вы смеете? Отпустите!

Я уже на автомате повторяла эти бессмысленные слова, просто упираясь в его плечи, стремясь отвоевать хотя бы маленькие доли независимости, и понимая, что проигрываю. Гоблин смотрел на меня и смотрел, дышал, тяжело и горячо. И это дыхание, этот взгляд делали меня беспомощной. Жалкой. И глупой. И я предприняла последнюю попытку спасти себя. 

- Слабак! - выплюнула ему в лицо с ненавистью, - только и можете, что с женщиной воевать! Так и знала, вы - слабак!

Не дрогнул. Сжал только крепче, наклонился к лицу. И тогда дрогнула я. 

- Слабак! Даже поцеловать первый  не можете!

И резко сократила расстояние между нашими губами, впиваясь в его рот яростно и отчаянно. 

Он тут же, словно получив от меня зеленый свет, облапал своими широченными ладонями везде, где достал, а, учитывая его габариты, достал он много где, отвечая на мой поцелуй не менее напористо и жарко, моментально перехватывая инициативу, поглощая все невольные стоны, вздохи, не давая даже глоток воздуха сделать. Голова закружилась сразу. Поэтому поверхность рабочего стола под спиной была очень даже кстати. Блузка, тоскливо задребезжав пуговками, распахнулась, и гоблин на полсекунды застыл, даже дыхание, кажется, задержал, разглядывая мою грудь в скромном по покрою, но не по цене бюстгальтере. Пробормотал что-то вроде: "Нереально, бл*, быть не может...". И неожиданно мягко прихватил губами сосок прямо через кружевную ткань. 

И тело мое словно только этого и ждало, чтоб сойти с ума. Потому что удовольствием прострелило буквально до кончиков пальцев. 

Я выгнулась, не в силах терпеть происходящее, и обхватила своего противника ногами, прижимая к себе, приказывая быстрее разбираться уже со всем остальным, ведь ждать дальше абсолютно нереально! 

Низ живота уже даже не сводило, как в самом начале, когда только увидела бешеного быка, раздувающего ноздри, в дверях приемной. Нет, там все пульсировало, горело, молило его внимания с такой силой, что, казалось, если прямо сейчас он что-то не сделает, я с ума сойду. Умру просто. 

И он понял мой голод, опять выругался, но у меня не было сил и желания делать ему замечания на эту тему. Какие замечания? Какие ругательства? У тебя не тем занят рот! Быстрее! Быстрее! 

Похоже, что-то из этого я ему все же прохрипела, потому что в следующее мгновение уже проехалась спиной по гладкой поверхности стола к краю, а еще через секунду закричала от невозможной, полной, острющей до боли наполненности! Мама моя!  Совершенно забыла, насколько он огромен! Насколько он тяжел! 

Я запрокинула руки за голову, цепляясь за край стола, чтоб получить хоть немного устойчивости, потому что меня, как игрушку , просто дергали по всей поверхности вперед и назад с такой бешеной силой, что, казалось, еще чуть-чуть и не удержусь, слечу вниз. Само собой, никуда бы я не слетела, кто бы мне еще позволил, но, когда ухватилась, стало легче. И к тому же появилась возможность смотреть на своего любовника. 

И это было зрелище! От одного него можно было кончить! 

В расстегнутой  белой рубашке, с темной порослью на груди, невероятно огромный и крепкий, как бык, налитой сплошными мышцами, он не останавливался ни на секунду, скользя руками по моему распластанному телу, изучая его, выстраивая так, как ему хотелось. Его взгляд то упирался в мои искусанные, раскрытые в стоне, губы, то в подпрыгивающие в такт его движениям груди, то ниже, туда, где он соединялся со мной, и в эти моменты движения были особенно резкими и сильными, а я уже не стонала, а кричала. Мне впервые было абсолютно наплевать на то, что подумают сотрудники, которых в этот ранний час принесет в офис, что решат уборщицы, наверняка уже моющие полы в коридоре на этаже. Все это не имело никакого значения для меня в тот момент. Только мое пульсирующее все сильнее желание, только яростные движения внутри, только этот невозможный, грубый, бесцеремонный мужчина, наконец-то показавший свою суть и сделавший то, чего так сильно хотел все эти годы. Чего я , оказывается, так сильно хотела.