Любовь оборотня (СИ) - Коллектив авторов - Страница 29

Поскольку в тот день господин Мо ничего не предпринял, Кин решил, что его отказ жениться на княжне (равно как и форма, в которой он был сделан) сошел ему с рук. Однако на рассвете следующего дня, не успел он открыть глаза, к нему ворвалась пара стражников из числа охраны поместья. Прямо в нижних одеждах его выволокли во двор и поставили на колени на холодные плиты.

Отец уже был здесь и держал кнут в черно-оранжевую полоску.

Это был знаменитый Тигриный кнут для наказаний, которого страшились все в Журавлиной Долине. Трех-четырех ударов хватало, чтобы на десять дней лишить дееспособности крепкого мужчину.

Своему сыну господин Мо назначил двенадцать ударов. Он наносил их размеренно и метко, не меняясь в лице, пока Кин стоял на коленях с прямой спиной.

Он выдержал шесть ударов, прежде чем согнулся пополам и выхаркнул кровь. Дальнейшее заволокло туманом.

Что случилось потом, рассказала служанка. По-чиньяньски она говорила с акцентом, но лучше, чем ее госпожа. Княжна влетела во двор, когда господин Мо велел облить сына водой и приготовился возобновить наказание. Она разметала стражников и слуг и выхватила Кина из-под седьмого удара, пихнув господина Мо в грудь так, что он отлетел и ушибся головой о стену. Не прошло и часа, как князь и княжна покидали Журавлиную Долину, увозя бесчувственного Кина с собой.

Место, где сейчас находился Кин, называлось Туманные Вершины. Летняя резиденция правящей семьи Синьшэня, где князь и его близкие укрывались от изнуряющего зноя равнин. Теперь была осень, и ночи здесь становились холодноваты. Но княжна все равно захотела привезти Кина сюда, в это тихое уединенное место, где волны тумана плыли средь молчаливых гор, шелестели густые леса, пели водопады, и время от времени крик хищной птицы разрезал тишину.

Больше десяти дней княжна не отходила от его постели, два лучших лекаря княжества лечили его. Ему давали снадобье, которое вводило его в глубокий целительный сон, и каждые несколько часов меняли повязки. Таким образом, Кин все это время проспал, не чувствуя боли. Благодаря искусному лечению рубцы на его спине затянулись и уже почти не беспокоили — всего лишь слегка саднило, когда он поводил плечами.

— Я принесу вам суп, — сказала служанка. — Княжна велела накормить вас, как только вы очнетесь.

Она принесла крепкого мясного бульона. Не успел Кин прикончить его, как явилась Мэйвей с лекарями. Те принялись осматривать его: щупать пульс, заглядывать в глаза, проверять спину. Это заняло не меньше получаса, после чего они уверили княжну, что с молодым господином все в порядке, разве что несколько дней он будет немного слаб. Но раны затянулись, жара больше нет. С этого момента ему больше не нужно пить снотворное — а вот выходить на прогулки, напротив, будет полезно.

В большую бочку натаскали воды. С помощью двух слуг Кин выкупался и вымыл голову, сразу после этого почувствовав себя бодрее. После того, как он переоделся в чистое и выпил чашку горячего чая, в голове у него окончательно прояснилось.

«Спасибо, что позаботились обо мне, а теперь мне пора», — собирался сказать Кин, но не успел. Княжна отдала какой-то приказ, и в комнату зашла целая вереница служанок с подносами. Поставив их на пол у кровати, они удалились. Перед Кином красовались горы добра. Шелковая одежда и пояса, шкатулки с заколками и шпильками, ручные зеркала, какие-то украшения…

— Что это такое? — спросил он.

Княжна опустилась на колени и принялась пихать ему в руки шелка, побрякушки, зеркала — завалила его вещами.

— Тебе, — повторяла она. — Всё тебе.

После этого устроилась перед ним на полу и сказала, взяв за руку и глядя ему в лицо:

— Живи здесь. Будь счастливым.

Некоторое время Кин молча посидел, не находя слов, затем резко встал и покачнулся. Княжна вскочила, хотела поддержать его, но он оттолкнул ее руку и, пошатываясь, направился к выходу на террасу. Голова еще кружилась от слабости и многодневного сна. В дверях Кин остановился на мгновение, ухватившись за притолоку и щурясь на свет, затем пересек террасу и уселся на низких ступеньках.

Трава золотилась в лучах заходящего солнца. Горы таяли в туманной дымке. Под легким ветерком качались цветы. Дом стоял в отдалении от других построек, черные черепичные крыши которых виднелись за пышными кустами жасмина.

Мэйвей присела на корточки в двух шагах от Кина, уставившись на него с любопытством и сочувствием. Ее черные глаза блестели. Сейчас на ней была синьшэньская одежда: длинное прямое платье с разрезами по бокам, сшитое из темно-серого шелка, с узорчатой каймой по круглому вороту, подолу и манжетам. В разрезах виднелись штанишки из той же ткани. В этой одежде Мэйвей было явно удобно и привычно, и двигалась она куда грациознее, чем в чиньяньских нарядах, которые ей так не шли.

Кин искоса глянул на нее и отрывисто сказал:

— Сядь как следует.

Княжна послушалась и села, свесив ножки.

Кин еще помолчал, борясь с нарастающим гневом, и наконец зло бросил:

— Тебя это забавляет? Думаешь, это смешно?

— ….

— Думаешь, это заставит меня жениться на тебе? Благодарность?.. Я не благодарен тебе! Я в состоянии сам разобраться со своим отцом и решить, что мне делать.

— Живи здесь. Будь счастливым, — как заклинание, повторила княжна.

— Нравится строить из себя дурочку? — спросил Кин. — Хватит повторять одно и то же. Ты могла обмануть меня прежде, но не сейчас. Я думаю, что ты не так глупа или наивна, как хочешь казаться. И понимаешь все гораздо лучше, чем желаешь показать. Тебе хватило ума понять происходящее на переговорах. И встрять в решающий момент, чтобы потребовать, чего тебе хотелось.

— …

— Но ты не можешь показать на человека и сказать, что «он мой». Не можешь следить за ним и трогать без разрешения. Не можешь обращаться с ним как с игрушкой. Не можешь просто взять и привезти его сюда, просто потому… просто потому, что можешь. Думаешь, тебе все позволено? Думаешь, можешь просто вот так распоряжаться мной, потому что все вокруг потакают твоим капризам? Думаешь, получишь все, что захочешь, просто потому, что ты та, кто ты есть? Потому что ты такая? И я ничего не смогу возразить? Но знаешь что. Мне есть чем ответить. Я знаю, как сделать так, что ты будешь слушаться меня, как собачонка.

Кин повернулся к ней, взял за руку. Глядя ей в глаза, прикоснулся к запястью губами и легко скользнул по тонкой коже кончиком языка.

Княжна вспыхнула и попыталась отнять руку.

На губах Кина мелькнула улыбка. Он крепко держал Мэйвей, не позволяя ей отстраниться, и мягко поцеловал в губы. Княжна попыталась отвернуться, но он не позволил, взяв ее за подбородок. Поцелуй, вначале легкий, как трепет крыльев бабочки, стал глубоким, тягучим и нежным.

В первое мгновение Мэйвей хотела оттолкнуть его, но тут же сдалась, почти сразу растаяв и запылав. Когда Кин отстранился, ее было не узнать. Сама не своя: глаза блестят, щеки пылают, дыхание сбилось, сердце бьется, точно у пойманной птички. Растерянно моргая, она, будто не веря случившемуся, прикоснулась к своим губам. Затем робко потянулась пальцами к губам Кина.

Он мягко отстранил ее руку.

— Видишь? — с усмешкой произнес он, наблюдая за ней. — У меня тоже есть власть. Я могу управлять тобою. Могу сделать так, что ты станешь воском в моих руках. Могу использовать твое желание против тебя же. Но я не стану так поступать.

Подождав, пока Мэйвей немного придет в себя, продолжил:

— Потому что это нечестно. Я не стану этого делать просто потому, что могу. Потому что это неправильно. Нельзя так обращаться с людьми. И я точно знаю, что ты, сколько бы ни пыталась строить из себя дурочку, это понимаешь.

— …

— Вот тебе поцелуй, — сказал Кин. — Сегодня же и убедишься, что толку от него никакого. Ты можешь заставить меня на тебе жениться. Вы все можете. Рано или поздно меня все равно женили бы. Не на тебе, так на ком-то еще. Но я никогда не буду чувствовать к тебе того, чего ты ждешь. Никогда.