Любовь оборотня (СИ) - Коллектив авторов - Страница 28

Князь ненадолго замолчал, чтобы отпить чаю, которого ему услужливо подлил хозяин дома.

— Когда Мэйвей исполнилось четырнадцать, ее отпустили к людям насовсем. От рождения княжна обладает незаурядными дарованиями — силой, ловкостью, развитыми инстинктами. После того, как она стала все время жить с нами, мы поручили ее воспитание воинам-монахам. Всего за несколько лет Мэйвей достигла в боевых искусствах уровня, которого лучшие из обычных людей достигают лишь к середине жизни в результате упорных тренировок и духовных практик. Однако…

Князь снова помолчал.

— Она понимает речь и может говорить, но делает это крайне неохотно. Что касается наук, чтения и письма, то здесь ее успехи можно назвать… незначительными. И это не потому, что у нее нет способностей. А потому, что пока в ней сохраняется частица животного, пока действует проклятье и она продолжает каждую ночь обращаться, ее разум не будет способен развиваться, как у обычного человека, и останется разумом дикарки: полузверя, полуребенка. Что глубоко печалит меня, поскольку у княжны живой ум и доброе сердце.

Его взгляд потеплел, обратясь на дочь. Та, не замечая ничего вокруг, увлеченно возилась с прической Кина, и лицо ее разрумянилось от воодушевления.

— Как вы понимаете, такое положение вещей делает ее неспособной принять бразды правления, когда придет срок. Без образования, развитого ума и мышления взрослого человека она будет беспомощна как против внешних врагов, так и против интриганов и прихлебателей. Это сулит тревожное будущее не только ей самой, но и всему княжеству. Однако проклятье можно снять. И способ, как вы можете догадаться — единственный и древний, как сама жизнь, это…

— …поцелуй любви, — негромко договорил за него господин Мо.

Князь подтвердил, неспешно наклонив голову, и бросил взгляд на Кина, который снова ограничился сдавленным звуком, усилием воли сдержав крик.

— Моя дочь полюбила вашего сына, — обращаясь к хозяину дома, сказал князь Шу. — И я хочу осуществить для нее эту надежду.

— Разумеется, князь, — не спеша отвечал господин Мо. — Как я уже сказал, для нас большая честь принять это предложение. Можете считать дело решенным.

Они так говорили, как будто Кина тут не было. Его терпение лопнуло.

— А меня никто не хочет спросить? — осведомился он.

— Нет, — отрезал его отец. — Не хочет.

— А напрасно! — заявил Кин, отводя наконец руки княжны и поднимаясь на ноги. — Потому что я не собираюсь на это соглашаться.

— Еще раз повторю, твое мнение никому не интересно.

— Я не позволю женить меня на медведице!

От князя Шу повеяло холодком.

— Как я уже сказал вам, господин Мо, мое условие твердо. Не будет этого брака — не будет нашего договора.

— Не стоит беспокоиться, князь, — преспокойно потягивая чай, произнес господин Мо. — Прошу, не обращайте внимание на эти звуки. Должно быть, кошка визжит, потому что ей хвост прищемили.

И, пригвоздив Кина взглядом:

— Твое «хочу» или «не хочу» не имеет никакого значения. Ты просто сделаешь, что тебе говорят.

— Я вам шлюха, чтобы меня продавать? — взвился Кин. — Ты, — обернулся он к княжне, — хитрая маленькая нахалка. Возьми свои слова назад!

— Потому что ты и есть она, — ледяным тоном ответствовал господин Мо. — Хорошенькая бесполезная шлюшка. Наконец-то от твоих сомнительных дарований будет хоть какой-нибудь толк.

— Только через мой труп! Ты! — снова крикнул Кин княжне. — Забудь об этом. Поцелуй любви, как же. Ха! Я скорее поцелую лягушку!

— Должно быть, вы запамятовали, молодой господин, — сказал князь Шу. — Ведь вы уже сделали Мэйвей предложение.

— Я? — Кин едва не расхохотался. — Это когда?

— Когда подарили ей заколку. По обычаям Синьшэня, если молодой человек дарит девушке подарок, неважно какой, это означает, что он предлагает ей руку и сердце.

— Да ничего я не дарил ей. Я…

— Кроме того, — продолжал князь Шу, — моя дочь спасла вам жизнь. Это вы тоже запамятовали?

— Спасла жизнь? Когда?

— Разбойники, лес, Сунь Хун, который собирался сделать вас своей девочкой… Не припоминаете?

В голове завертелись воспоминания. Дерево, веревки, девушка — серебряный вихрь… Кин застонал, запустив пальцы в волосы.

— Вот именно, — сказал князь Шу. — Не стоит пренебрегать подобными знаками, второй молодой господин. Сама судьба свела вас с моей дочерью. По западным традициям, в таких случаях спасенный женится на спасительнице. Или спасенная — выходит замуж за того, кто ее спас.

Кин цеплялся за соломинку:

— Мы же не будем следовать обычаям этих дикарей!

— Некоторые из них весьма разумны, — усмехнулся князь. Они с господином Мо обменялись понимающими взглядами и выпили ещё чайку, находясь в полной гармонии друг с другом.

— Вы сами очаровали мою дочь, господин Кин, — продолжал князь Шу. — Кто заставлял вас дарить ей подарок, улыбаться и любезничать? Мне казалось, она тоже приглянулась вам. Ведь вы провели немало времени вместе. Играли в мяч, гуляли по городу… Кажется, вы даже угощали ее. Разве не так?

— Не так! Совсем не так!

— А как? — спросил, в свою очередь, господин Мо. — Если княжна не интересует тебя, зачем было давать ей надежду?

Его сын снова застонал, вцепившись себе в волосы.

— Должно быть, в прежней жизни я предал свою страну, раз в этой Небеса покарали меня красотой и добрым сердцем, — сокрушался Кин. — За что я так наказан? За что?..

Наконец ему надоело причитать. Он почувствовал, что задыхается в этих стенах. Будто на шее у него медленно, но верно затягивается петля. В ярости второй молодой господин пронесся по залу и вылетел за двери. Однако тут же сунулся обратно, чтобы, вне себя от гнева и раздражения, прокричать княжне:

— Не для тебя крыжовник зрел, не для тебя эта слива расцветала! Я скорее умру, чем женюсь на тебе, сумасшедшая!

И снова исчез.

Князь Шу и господин Мо поглядели друг на друга, со значением покачав головами. Каждому было что сказать. Первый взглядом выражал надежду, что вспыльчивый молодой человек образумится, второй печалился, что плохо воспитал сына. Но благородные мужи не опускаются до перепалок, поэтому оба мужчины воздержались от того, чтобы порицать поведение Кина вслух и вернулись к обсуждению брака как делу решенному.

Кину снилось, что его ест огромная панда. Пожирает, откусывая кусок за кусочком. Однако это было не больно или омерзительно, а почему-то даже приятно. Одна за другой, части тела растворялись в воздухе, и оно становилось все легче и легче.

С трудом разомкнув тяжелые веки, он взглянул на мир точно сквозь туман. Он лежал на постели у большого окна с раздвижными ставнями. Они были открыты, и в комнату лился прохладный воздух, пахнущий водой и травой. Из окна открывался вид на зеленую лужайку и горы. Где-то неподалеку негромко бурлил ручей.

Кин решил, что все еще спит. Место было ему незнакомо, однако почему-то здесь повсюду были его вещи: настольное зеркало, шкатулка с шпильками и лентами для волос, висящая на ширме одежда, даже картина «Рассвет на горе» — все это принадлежало ему. Однако саму эту комнату, с простым и строгим убранством (белые стены, кровать из черного дерева, гравюры с изображением рек, гор и бегущих облаков), Кин видел впервые.

Однако ощущения вполне материальные сообщили ему о том, что он все-таки проснулся. Рядом с кроватью сидела княжна Мэйвей и терзала его руку. Она то брала в рот палец за пальцем, слегка прикусывая их, то целовала изящные, четко очерченные костяшки, то переворачивала руку внутренней стороной к себе и льнула губами к запястью — а то пару раз лизнула, точно желая знать, каков Кин на вкус.

Притворившись спящим, Кин высвободил руку. И тотчас после этого снова уснул.

Когда он опять пробудился, лужайка перед домом окрасилась золотисто-розовым. Солнце клонилось к закату. Мэйвей не было. Вместо нее у постели Кина дежурила служанка.

— Что случилось? — спросил Кин.