Зов топи (СИ) - Зинченко Майя Анатольевна - Страница 60

Фридо в молчании сидел на сыром полу, присыпанным гнилой соломой. Гнев, разочарование, досада, безразличие, смешались воедино, покрывшись липким предчувствием смерти, медленно растекающимся по полу с кровью самоубийцы. Чувствуя, что часы жизни сочтены, бывший король пытался найти оправдания неудачам. В какой момент он свернул с широкой мощеной дороги власти и процветания на маленькую, петляющую тропу, приведшую его на этот гиблый берег?

Когда обращенные, брошенные змеем без присмотра, кромсали друг друга в безумии, а соратники ломали дверь, стремясь хоть ненадолго взять власть над жизнью в свои руки, Фридо был безучастен. Он готов был разрыдаться от жалости к самому себе. Беспрестанно вспоминал слова отца, любившего повторять: «Не пытайся проглотить кусок больше, чем в состоянии прожевать, иначе он застрянет у тебя в глотке». Именно это произошло: слишком большой кусок торчит в его жадной глотке. Он нарушил запреты, не имея ни малейшего понятия, что за ними стоит, решив, что готов овладеть древними тайнами. Может, выгони он взашей Рону с ее секретами, оставь в покое Рихарда, его трон и уцелел бы.

Дверь, наконец, поддалась, люди короля бросились прочь из башни, забыв про Фридо. Никто из них не сумел покинуть поселок, но каждый принял смерть достойно — свободным человеком с оружием в руках. Покачиваясь от слабости, Фридо добрел до выхода и присел в проеме разбитой двери. Никому не было до него дела. Кровавое буйство обращенных завораживало взгляд. У кого доставало сил — дрались до смерти, поедая плоть поверженных, совокупляясь с мертвыми. Прочие рухнули на землю, корчась в конвульсиях. Прежде обращенные напоминали единое существо — чужеродное, жестокое, наделенное холодным разумом и твердой волей, теперь же от их единства не осталось следа.

В грудь впилось что-то острое. Развязав ворот, Фридо с удивлением вытащил из-за пазухи кусок зачерствевшей ячменной лепешки, припасенной на крайний случай. Грязная, сухая лепешка напоминала о простой прежней жизни, о времени, когда посеянное на Золотых полях зерно собрали, обмолотили, стерли в муку и испекли в печи. Пожав плечами, король принялся жевать, пытаясь смочить слюной ее засохшие края.

Снегопад охладил ярость обращенных. Если бы Фридо захотел, он мог покинуть поселок, но идти было некуда. Прищурившись, он наблюдал за снегом, валившим из серой небесной бездны, кутался от порывов ветра в пропитанный чужой кровью плащ, продолжая скучать на ступенях башни. Снежные хлопья милосердно засыпали кровавые лужи и быстро остывающие тела, превращая их в чистые опрятные сугробы. Мимо медленно проехал Йохан Левша, придерживая тело Рихарда. Королю почудилось, что у трупа его лицо. Так и есть — на теле герцога была голова Фридо. Оцепенев от ужаса, он мог только моргать. Руки и ноги отнялись, он вдруг со всей ясностью осознал, что мертв. Или умирает и видит затяжной лихорадочный бред.

Это было ответом на его мольбы. Все, что он видит вокруг — бред умирающего. Не существовало ни бессмертных, меняющих тела, ни обращенных, ни завоевания островитянами Белого берега. Золотой город стоит как прежде, в Холодной крепости пирует Агнар с сыновьями, край Тысячи холмов в надежных руках Гибо, а Вечная топь медленно гниет под неусыпным надзором Рихарда. А на севере, на скованных льдом маленьких островах, где даже летом не становится теплее, живет жалкое сборище неудачников, не упускающих возможность пограбить Белый берег.

От этой мысли Фридо сразу стало легче дышать. Страх отступил. Он счастливо улыбнулся, поражаясь, насколько достоверны могут быть страшные видения. «На самом деле, это не может быть предсмертным бредом», — успокаивал он себя, — «это не смерть, а затянувшийся кошмар. Я не мог умереть. Возможно, я болен, съел несвежее жаркое. От того привычные сны стали столь… невероятны длинны и ужасны». Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы окончательно убедить себя в этом. Всем сердцем поверив в иллюзорность момента, Фридо возликовал. Не нужно более бояться, сожалеть о том, что потеряно, ведь все, что произошло — ничтожный прах, который рассеется с рассветом.

Если рассвет в этом жутком кошмаре так и не наступит, он приблизит его сам. Преисполненный решимости прервать затянувшееся сновидение, Фридо полез на верхний ярус башни. У него был кинжал, но неудачное чужое самоубийство отвратило короля от намерения убить себя с его помощью. Фридо хотел сделать все правильно.

Ступеньки от налипшего снега стали скользкими, он дважды срывался, но лишь кряхтел, потирая ушибленные места, и настырно лез наверх. «Удивительно… Даже кровь течет из пореза как настоящая», — размышлял он про себя, — «чудный сон. Прикажу повесить повара, как проснусь. Его стряпня истинное зло».

С верхнего яруса дозорной башни открывался вид на поселок. Рядом горели какие-то постройки. Обращенные вяло, словно через силу пытались тушить, но только мешали друг другу, бестолково роняя ведра с талым снегом. Посмеиваясь над их бесполезностью, Фридо перегнулся через перила, с любопытством изучая место под башней: замерзшая земля, твердая как камень, хоть и прикрыта снегом, но недостаточно, чтобы смягчить падение. Он отстегнул плащ, пояс, избавился от ножен и куртки, мешающих воспарить над кошмаром. «Спящий проснется», — уверенно прошептал король и прыгнул.

Когда обращенные отправились на поиски Фридо, они нашли лишь искалеченное тело с раскроенной головой. Змей приказал разрубить останки на куски и кинуть в мусорную кучу.

Чем дальше от моря, тем сложнее управлять обращенными. Связи как нити в прялке истончаются, путаются, превращаясь в бесполезный спутанный клубок. Сплоченные отряды воинов становятся разношерстной толпой, которая не в состоянии позаботится о себе. Если бы не добровольцы, принявшие в себя частицу змея, вести наступление на болота было бы невозможно. Йохан Левша оказался полезным сосудом. Неглупый помощник, умело направляющий человеческие тела, дающий простые, понятные цели. Обращенные шагали не чувствуя боли, не зная усталости и твердая земля под их ногами вскоре сменилась на зыбкую, ненадежную. Болота, лишенные защиты в виде губительного тумана, все еще были полны кровожадного зверья, но Йохан не терял бдительности: твари лишь немного потрепали войско.

В первый раз они продвинулись настолько далеко. Вторгаясь в топь, морской змей чувствовал сопротивление. Он не был желанным гостем. Хозяин болот лишенный разума, но не сердца, незримо присутствовал в каждой частичке коры, увядшем листе, капли воды и не был рад обращенным. Змей не сердился на столь неласковый прием — никто не желает перемен, даже если они идут на пользу. В горьком лекарстве нет ничего приятного, но оно приносит выздоровление. Змей намеревался стать тем самым лекарством, ему лишь нужно было отыскать растущее тело Рихарда в сырой утробе болот.

Знания Роны пришлись очень кстати. Благодаря «мышам», собравшим воедино все слухи о таинственной персоне герцога, змей приблизительно знал, где искать. Неспроста символом топи было дерево с мощными корнями и облетевшей кроной. Подсказка всегда была на виду, Хозяин болот и не старался скрыть место своего перерождения.

На пути Йохана встречались пепелища, присыпанные снегом — жители предпочли сжечь свое добро перед уходом, навсегда отрезая себя от прошлой жизни. Змей был только рад этому. Болото давно пора было избавить от людей. Конечно, Рихард должен был сам прогнать паразитов, пивших из него соки, но ослабев, он стал считать себя одним из них. Змею было не сложно оказать ему услугу — если Йохан обнаруживал уцелевшие дома или другие постройки, он обязательно предавал их огню, истребляя человеческое присутствие как тяжелую болезнь. Вечная топь должна быть очищена.

Отряды обращенных прочесывали лес, ища старые деревья. Особенно их интересовали кряжистые дубы, с большой раскидистой кроной. Когда дерево находили, его рубили на части, не забывая выкорчевать пень и жгли. Если вместо дуба на поляне возвышался старый ясень, клен или орех, их ждала та же участь. В каждую яму, оставшуюся от пня, засыпали морскую соль. Тащить огромные запасы соли по бездорожью, укрывая от дождей и снега с самого с побережья было нелегко. К счастью, безропотных носильщиков хватало с избытком.