Отморозок (СИ) - Лакки Дэй - Страница 13

- Я же сказал – не двигайся.

И этих его слов, произнесённых хриплым низким голосом хватило для того, чтобы я замерла. Теперь я не осмелилась бы ослушаться.

Его пальцы скользнули между моих ног, бесцеремонно раздвинув складочки. Одно, второе, третье движение – и я уже не могла сдерживать стон. Впрочем, у меня получается сделать его тихим и сдавленным. А пальцы мистера Джефферсона всё продолжали хозяйничать там – в самой интимной зоне, куда я ещё ни разу никого не допускала. Нет, ничьих пальцев, кроме моих собственных, там ещё не бывало. Но сейчас я почувствовала разницу – огромную. Его руки творили там что-то невероятное. От каждого движения я задыхалась, умирала, для того, чтобы через несколько мгновений возродиться вновь и вновь ощутить странное блаженство, которого я ни разу не испытывала. Сейчас я забыла обо всём. О том, насколько развратно и непривычно выгляжу. О том, что меня касается чужой посторонний мужчина, а я, вместо того, чтобы это прекратить, жадно впитываю эту ласку. Сейчас мне было не до чего – каждую клеточку моего тело, каждую мысль заполняло невозможное удовольствие, и единственное, о чём я могла бы просить этого мужчину – только о том, чтобы он не останавливался.

- Ещё! – тихо всхлипнула я, и сама не могла поверить, что сказала это вслух. А его пальцы, пальцы дьявола, продолжали свою пляску, заставляя меня жадно глотать воздух и выдыхать стоны, прогибаться в спине, подаваться ему навстречу, чтобы получить чуть больше – ещё, ещё и ещё. С каждым движением всё сильнее, острее и прянее, когда кажется, что лучше уже быть не может – а в следующее мгновение становится лучше. Удовольствие, которое идёт по нарастающей – выше, выше, ещё выше – и наконец разрывается яркой вспышкой, заставляющей сокращаться мышцы внизу живота, разливающей по телу наслаждение, удовольствие и странный покой.

Не знаю, сколько минут понадобилось мне, чтобы вынырнуть из того сладкого, ленивого морока, в котором я оказалась. Я так и продолжала лежать на столе распластанной тушкой. Но потом вспомнила, что мы не где-нибудь, а в офисе, и стала медленно подниматься. Свои трусики я обнаружила где-то в районе каблуков, одёрнула юбку и развернулась к мистеру Джефферсону. Сейчас, когда морок удовольствия схлынул, мне снова было неловко смотреть ему в глаза. Одно дело, если я, как и обещала, позволяю ему всё и совсем другое – когда я изгибаюсь и бьюсь в его руках, умоляя не останавливаться. Но во взгляде мистера Джефферсона я не увидела осуждения – наоборот, он, кажется, был воодушевлён тем, как всё обернулось.

- Вот значит ты какая, Моника, - сказал он.

Я не слишком поняла смысл этих его слов. Впрочем, сомневаюсь, что я вообще сейчас могла хоть что-нибудь соображать. И поэтому сказала лишь одно:

- Сделать вам кофе, мистер Джефферсон?..

День сурка прошел как обычно. Алекс уехал править империей, я немного послонялась по дому, к полудню, когда ворованный тост перестал с укором крутиться перед глазами, с удовольствием пообедала. Потом поела еще раз, и к назначенному ужину была совершенно сыта. Впрочем, какая разница. Этого все равно никто не заметит. Мудрить с платьем больше не стала, слегка причесала волосы и, бросив расческу к зеркалу, вышла из комнаты.

Подходя к гостиной, я готовилась обнаружить там традиционно накрытый стол и традиционного Алекса, традиционно уткнувшегося в планшет.

Но…

Стол был, планшет был, Алекс был. Вот только не за столом. Он стоял у окна, всматриваясь в густеющие сумерки. Такой большой, знакомый и… На мгновение почудилось, что передо мной тот самый, давний, мой Алекс… Кольнуло странной тоской, взгляд невольно пробежался по ладной крепкой фигуре. По волосам, чуть отросшим сзади, по белоснежной рубашке с заломами на спине, какие бывают у тех, кто долго сидит за рулем. По широким плечам, по мускулистым рукам в закатанных по локоть рукавах, по длинным сильным ногам… Поднялся обратно и залип, словно приклеенный, на вбитых в штаны крепких ягодицах. Щеки вспыхнули, дышать стало трудно.

– Ты хочешь есть? – раздался в полной тишине хриплый голос.

– Что? – я сглотнула, с трудом приходя в себя.

Алекс по-прежнему стоял у окна, не поворачиваясь, и через отражение в стекле внимательно смотрел на меня. Он видел, куда я таращилась? О боже…

– Ты хочешь есть? – повторил он и устало потер шею. – Или сразу пойдем прогуляемся?

– Прогуляемся? – растерянно переспросила я. – Где?

– По коридору, – усмехнулся Алекс. – По парку, конечно.

– Но…

Я запнулась и замолчала. По парку, ага. А в чем? Богатый выбор. Блудливые наряды Барби, изрезанное в лапшу свадебное платье, разодранная по спине футболка и облагороженная летучая мышь. Ах, да. Еще ночная сорочка. Ее я пока ни разу не надевала. Может, как раз выгулять обновку?

– В чем дело? – сказал он.

– В одежде, – уныло вздохнула я. И кивнула на пейзанский наряд: – Не в этом же мне идти.

Во взгляде Алекса, отразившемся от потемневшего стекла, что-то жарко блеснуло. Словно он бы совсем не возражал, если бы я пошла именно «в этом». Да ну. Чушь. Показалось. Наверное, просто стекло кривое.

– Надень то, в чем ты сюда пришла, – он, наконец, оторвался от окна. – У тебя десять минут.

Я быстро рванула в свою комнату, пока он не передумал, протянула руку, чтобы включить свет и… И, так и не включив, застыла не веря своим глазам. Ткань! В тусклом свете, льющемся из окна, она больше не была ужасной. Наоборот… Казалось, платье присыпали лунной пылью с крупинками звезд. Я размотала самодельный пояс, сунула ноги в свои родные туфельки и метнулась к зеркалу. Надо же… Кто бы мог подумать. Жуткая хламида исчезла. Колыхались мягкие складки, только-только доходя до середины колен. Переливались, едва заметно вспыхивая крохотными разноцветными искорками. Фасон, конечно, так и остался квадратным, но с каблучками смотрелся неплохо.

Я включила свет – и волшебство исчезло. В зеркале снова стояла летучая мышь. Правда, на каблуках.

Забавное платье. Пойду в нем, и будь что будет!

Кураж ударил в голову, заглушая остатки здравого смысла. Словно отпустило напряжение, болезненная пружина, сжимавшая все внутри, распрямилась и стало легче дышать. Как будто мне удалось вернуть себя себе. Пусть даже на время. Я причесалась и выскочила за дверь.

Алекс ждал на крыльце. Его волосы влажно поблескивали, словно он принял душ. Глаза остановились на мне, по губам скользнула ленивая улыбка. Он улыбался? Точно волшебное платье!

В парке было тихо и пусто. Ни детского смеха, ни голосов, даже парочки куда-то попрятались. Только шелест деревьев, ночной воздух, запахи нагретой за день земли и цветов. И небо над головой.

Было так хорошо просто брести по дорожкам, ни о чем не думая и не вспоминая. Молчание не напрягало, оно было странно привычным, словно мы были сто лет знакомы и могли просто так вот уютно молчать. Хотя мы и впрямь сто лет знакомы. И парк… Парк тот самый… И стоит свернуть вон на ту тропинку, а потом…

Теплая рука ухватила мою ладонь, крепко сжала и потащила за собой. Все быстрее, быстрее. Мелькали дорожки, тропинки, кучки деревьев. Наконец, пробравшись сквозь густые заросли кустов, мы буквально вылетели на небольшую полянку. С одной стороны – угол высокого каменного забора, с другой – три вековых дуба, посредине еще один. Укромный кусочек старого парка... За четыре года здесь многое изменилось. Кусты разрослись, скрыв за собой и забор, и тропинку, обступили почти непроходимым кольцом старый дуб.

Когда-то это был наш дуб, и наше место. Кусочек счастья. Чистого, светлого, звенящего. Единственно возможного, правильного. Одни на двоих мысли, и чувства, и сердце одно на двоих. Счастье… Оно обжигало поцелуями, кружило в солнечных объятиях, и весь мир кружился вместе с нами, вокруг нам, для нас. Казалось, оно будет всегда, потому что просто не может исчезнуть или иссякнуть, его столько, что хватит на всю жизнь...

Не хватило...

Алекс уехал. Мне было так плохо, словно от меня отрезали половинку. Вот только что я была целой, а потом раз… и половинка. Каждый день я приходила сюда, обнимала шершавый ствол и плакала. Потрескивал старый дуб, теплый, нагретый солнцем, словно живой, шелестел листьями. И в этом шелесте мне чудился голос Алекса, словно он говорил: «Ш-ш-ш, Дже-э-эн, все будет хорош-ш-шо…» И становилось легче, тоска сворачивалась клубком и затихала до следующего раза.