Ретенция (СИ) - Мартынов Илья - Страница 8

Внезапно я вспоминаю, что в субботу обещал маме и Никсе приехать к ним. Поезд в семь утра, а ещё надо собраться. Наш многоквартирный дом стоит в самом конце района, на границе с деревянным посёлком. Из-за границы и медленной скорости поезд тащится почти целый час, а иногда и дольше. В Мингалосе общественный транспорт, пересекающий разные районы, не может двигаться со скоростью больше тридцати километров в час. Квадромобиля у меня пока нет, мне его не потянуть. Автобусные рейсы начнутся только с июня, поэтому придётся ехать на поезде, который ходит раз в два часа. Не позднее девяти я обещал быть у мамы.

– Кристини, эээ, а раньше никак нельзя? Мне с утра рано подрываться и ехать к своим.

– Ну что ты! Это же бал! И вообще мы же с тобой не маленькие.

– Ну ты-то да, а я ещё под вопросом, – отшучиваюсь я.

Кристини старше меня почти на три года. Её задевает вопрос возраста, иногда даже раздражает, но она почти не выплёскивает эмоции, чтобы не создавать дополнительных мимических морщин. В центре все хотят быть вечно молодыми и красивыми. Кристини не исключение.

– Что ж, малыш, придётся тебе нарушить твой режим. Маменька далеко, всё равно ничего не узнает, – говорит она с нотками сарказма в голосе, глядя на меня искоса.

Её задевают не только вопросы возраста, но ещё и моя мама Мелиссия. Они виделись лишь единожды, когда я сдуру привёз Кристини к нам в квартиру под Новый год. С тех пор у них отношения не заладились. Мама мне ничего тогда не сказала, но я знаю, что в глубине души она считает Кристини слишком избалованной и самонадеянной, а ещё высокомерной. Кристини же, напротив, всю обратную дорогу в поезде только и пыхтела, как старый паровоз, какая у меня прямолинейная и неаккуратная мама. В тот вечер я решил, что больше сводить их вместе не буду.

Вообще у нас с Кристини странные отношения. Мы почти никогда не касаемся друг друга. Она считает это лишним. Интимная близость у нас была всего несколько раз. Она никогда не заходит ко мне и не остаётся на ночь. Я ночевал у неё всего дважды. Я иногда даже не понимаю, что именно ей надо от меня – парня из отдалённого бедного района. Иногда мне кажется, что она знает про меня что-то такое, что мне самому неизвестно. Иначе что ещё её может привлекать во мне?

– Хорошо, но только недолго, – сдаюсь я, понимая, что могут последовать обиды и упрёки, а лишний стресс перед экзаменом мне совсем ни к чему.

– Ну и славно! – восклицает Кристини.

Она смотрит на моё лицо и хитро улыбается.

– Чего ты там увидела? – смущаюсь я.

– Да в этом свете у тебя глаза выглядят светло-коричневыми, я думала, они зелёные. И уши так смешно растопырены в разные стороны, – она хихикает и чуть отваливается назад, выпячивая на меня низ живота. Странная поза, но для Кристини это нормально.

В этот момент в моих ушах и щеках расширяются сосуды, отчего лицо разогревается и приобретает красноватый оттенок. Жар спускается к шее, оставляя неприятный осадок в горле. В начальных классах иногда старшеклассники дёргали меня за уши и смеялись. Мне не хотелось выглядеть лопоухим, поэтому я радовался, когда мои хоть и непослушные, но густые волосы отрастали, скрывая оттопыренные ушные раковины. Когда я стал старше, моё круглое лицо чуть вытянулось, а уши, как мне показалось, прижались к голове. Но, видимо, я ошибался, многие до сих пор замечают мою лопоухость. Кристини знает, что мне неприятно, но всё равно из раза в раз выкидывает придурковатую шутку насчёт моего внешнего вида. При этом она регулярно пытается ещё и задеть мою мать. Неужели она так злопамятна?

– Ну, я же не такой идеальный, как франты твоих подружек. Прости, я слишком естественный, – не хочу звучать едко, но сквозь ухмылку, нарисовавшуюся саму по себе, выходит непросто.

– Ты что, обиделся? – она вытягивает нижнюю губу, становясь похожей на капризную маленькую девочку.

– Нет, что ты. Кому-то же надо компенсировать твою красоту!

Она морщится, потом подбрасывает свои тёмные брови и начинает хихикать. Иногда в такие моменты мне хочется начать её щекотать до коликов в животе, а порой и вовсе просто развернуться и уйти. Временами у меня складывается ощущение, что Кристини не понимает, что своими фразами способна сильно задеть людей. Вряд ли с мамой – большой чиновницей она вообще много думает о других людях.

– Извини, я не хотела, – она всё ещё улыбается, а краска на моём лице продолжает гореть.

– Мне надо работать.

Она провожает меня, сколько может – до лифта, приобнимает и исчезает в кабине. Я двигаюсь дальше в сторону лаборатории.

День проходит быстро, намного быстрее, чем обычно. Около семи часов вечера выхожу из здания, где находится наша лаборатория, и смотрю на красоту растекающихся оранжево-красных бликов на сверкающей синеватой поверхности одного из небоскрёбов Плазмиды. В голове прокручиваю планы на конец недели и на начало следующей. Завтра у меня учёба в колледже. Потом опять работа, поездка домой, а с понедельника беспилотники. Это моя самая любимая часть исследований. Главная цель моей разработки – создать интерфейс, позволяющий полностью управлять беспилотным летательным аппаратом силой мысли, напрямую из мозга. Интерфейсы уже готовы, мне осталось лишь отладить механизм более точного переключения между умственными задачами.

Когда-то были созданы похожие устройства, но многие алгоритмы были утеряны или засекречены, нам пришлось разрабатывать их самим, с нуля. С нашими нейроинтерфейсами в аппарате лётчик может вообще ничего не делать, а лишь отдавать мысленные команды, чтобы скорректировать работу автопилота. Иногда это нужно, когда автопилот не может справиться с какой-то специфической, нестандартной задачей. Я же считаю, что это даже лишнее, потому что встроенное автоматическое управление уже настолько совершенно, что никакой человек его не заменит… Хотя я могу ошибаться и чего-то не учитывать.

Я иду не спеша. Мне сегодня не очень хочется возвращаться домой, в корпоративную квартиру. Там всё напоминает о работе и о предстоящем повышении. На меня опять накатывают дурные мысли. Что если я не справлюсь с возложенной на меня ответственностью? Меня уволят? Оштрафуют? Отправят обратно в наше захолустье?

Вечереет. Солнце всё больше походит на раскалённое дно одной из старых маминых сковородок. Я решаюсь прогуляться по деловому и культурному центру города, это всего в одном квартале от главного комплекса зданий Плазмиды. Кварталы в центре большие, нет, они громадные, потому что расстояния между строениями невообразимо гигантские: можно было бы уместить ещё три-четыре многоквартирных дома, как наш. Так только в самых центральных районах. Город перестраивали на месте другого поселения. Наш учитель истории сказал, что почти девяносто процентов старого города было либо снесено, либо перестроено. Мингалос – это новодел. Интересно, зачем понадобилось устраивать такие большие пространства между зданиями?

Я пересекаю центральный периметр, потом сворачиваю по дугообразной аллее вправо. Дороги выстилают материалом, похожим на серовато-фиолетовый каучук. Говорят, в отличие от асфальта и бетона, он амортизирует стопу при ходьбе, что сохраняет здоровье суставов и позвоночника. Дорожная выстилка вплотную примыкает к фундаментам зданий. Её, словно смолу, некогда разлили по всему городу, намертво сцепив все постройки друг с другом.

Нигде в центре города я не видел ни одного дюйма свободной земли или песка. Практически во всём центре Мингалоса нет парков, садов, нет газонов с зелёной травой. Только искусственные покрытия, намертво замуровавшие почву и пески. Сама аллея – это двадцать устремлённых в небо стреловидных складчатых туй, каждая чуть выше меня ростом. В городе плохо с растениями. Если говорить о настоящих растениях, то их тут вообще нет. Вокруг только уродливые генно-модифицированные мутанты. Они расставлены в скверах и на площадях. Многие из этих растений по ночам расцвечивают свои плоды неестественно-яркими, кислотными цветами. Некоторые особенно выдающиеся жители континентального государства находят их красивыми.