Пермский рассказ - Астафьев Виктор Петрович - Страница 39

Борков знал, что Васька давно застраховал все недвижимое имущество. Теперь он, конечно, собрался на птицекомбинат за тем самым породистым петухом, который должен был поправить его оголодавших куриц.

Васька не понял, что Борков разгадал его истинные намерения, и с невинным видом простоватого человека просительно смотрел на него, как будто был готов с одинаковым смирением принять и отказ, и согласие.

«Ишь ведь какой ты!» — с неприязнью подумал Борков.

Он уже собрался сказать, что не даст лошадь ни до сева, ни после, потому как дело его — пустяк, и чтобы управиться с ним, можно съездить в район на попутной машине, но тут из-за лесочка с оглушающим ревом вылетел мотоцикл и, лихо развернувшись, остановился около Боркова. В заляпанном грязью с ног до головы водителе было трудно признать расторопного бригадира Пашу Ненашкина. Он был чем-то озабочен: не улыбался, не соскочил, как всегда, с мотоцикла, а только нехотя отвалился от руля.

— Беда, Сидор Матвеич, — вполголоса сказал Ненашкин. — Встретил сейчас школьников. Говорят, будто бы у Телячьего брода налетел Таймалов на сосну. Машину вроде побил и навозоразбрасыватель покалечил.

Борков вскочил в коляску мотоцикла.

— Гони! — в тон Ненашкину приказал он. — Да не забудь вечером проверить, как Дубов навоз на поле раскидает.

Машина Таймалова стояла на обочине дороги. Привалившись расщепанным бортом к ободранному стволу сосны, она увязла в грязь по самые ступицы задних колес.

Таймалов, должно быть, не верил, что не сможет выехать, и настойчиво пытался вызволить машину. Но она даже не дергалась, а лишь надсадно выла перегретым мотором.

Борков махнул рукой и, когда смолк гул двигателя, подошел к кабине.

— Как же это ты, Петрович, а?

Таймалов вылез из машины и молча показал на перепоясанную неширокой полоской льда дорогу. Он, верно, и сам не смог бы рассказать сейчас, как и почему скользнула машина на обочину.

Борков еще надеялся, что школьники напутали и стоявший в кузове навозоразбрасыватель остался неповрежденным. Он обошел машину и, даже не разглядев как следует, велика ли поломка, понял, что ребятишки сказали правду: сквозь развороченный борт грузовика виднелись разбитые шестерни подающего механизма навозоразбрасывателя.

Борков стал внимательно приглядываться к каждой детальке, и по мере того, как находил он все новые и новые изъяны, истаивала надежда поправить до сева особенно тощие земли и поднималось еще не опавшее после разговора с Васькой раздражение.

— Вот уж наломал! — со всех сторон оглядев навозоразбрасыватель, растерянно сказал Борков.

Таймалов виновато пожал плечами.

— Молись, председатель, что еще так обошлось. В эту пору да по такой дороге только недоумки ездят! — неожиданно осевшим голосом сказал он и, взяв из кабины топор, пошел к лесу.

— А это мы на собрании разберем! — крикнул Борков.

Таймалов остановился и, словно желая убедиться, что он ослышался, недоуменно и пристально посмотрел на Боркова. Надо бы Боркову сдержаться — он увидел, как устал и осунулся Таймалов, наверно, не первый раз сегодня откапывая машину, — но уже не мог побороть гнев и по-прежнему сердито добавил:

— В правлении расскажешь, как надо ездить, а потом решим, что тебе за это полагается!

— Валяй, Сидор Матвеич. Такая уж теперь у тебя должность — штрафы распределять, — безразлично сказал Таймалов и неловко полез в кабину.

Борков наказал Ненашкину вытащить машину трактором, еще раз оповестить колхозников о собрании и пошел от машины, чувствуя на себе осуждающий взгляд Таймалова, в котором все еще, видно, сквозили горечь и сожаление, что дубовчане и на этот раз дали маху, выбрав его, Боркова, председателем.

До собрания оставалось полтора часа. Раньше в это время колхозники не спеша стекались к клубу и, прежде чем решать артельные дела, успевали наговориться с близкими и дальними родственниками, узнать новости, но сегодня улица была пустынной. Дубовчане, должно быть, уже давно толпились около клуба, потому как сегодня для этого были особые причины.

Незадолго до того как приготовился Борков идти на собрание, забежал к нему Ненашкин. Он рассказал, что Васька так и оставил свою работу недоделанной, а потом со смехом и прибаутками поведал о слухах, которые стараниями Дарьи мало-помалу сложились в нескладную, но страшную историю.

По словам Ненашкина, Дарья будто бы выспросила у Таймалова, как он съездил в район, и узнала, что у Телячьего брода Борков накинулся на него с кулаками за покалеченную машину, и, если бы не он, Ненашкин, одному богу известно, чем могла кончиться потасовка. Он будто бы разнял их, но примирить не смог, и теперь предстояло рассудить их всем миром на собрании.

Будь у Дарьи на пересуды два-три дня, она, верно, придумала бы что-нибудь и вовсе несусветное. Однако и эта история была достаточно необычна, чтобы всполошить колхозников. Теперь они, конечно, ждали, как скоро появится председатель в клубе, и оттого, что его все еще не было, кое-кто, видно, поверил Дарьиной байке.

Но Борков не торопился. Он уже не счесть сколько раз перебирал в памяти все, что произошло за минувший день, чтобы найти единственно правильное решение, которого следовало ему держаться на собрании, и никак не мог остановиться на чем-то одном. Для Птицы в таких случаях все было ясно сразу, и, на месте Боркова, он наказал бы сейчас Ваську и Таймалова, каждого в той мере ущерба, какой был нанесен хозяйству. Наверно, и Боркову было бы проще поступить сейчас так же, как это делал Птица, но он чувствовал, что это не то единственно правильное решение, какое искал он, и пришел на собрание, так и не склонив свои мысли к чему-нибудь определенному.

В клубе было накурено и тесно. Борков уже не помнил, когда в последний раз собиралось тут столько народу. Те, кому не нашлось места на скамейках, сидели на принесенных из ближних домов лавках и табуретках или стояли в проходах. С задних рядов правой половины зала еще доносился громкий разговор мужиков. В углу, где было потемнее, кто-то с сожалением помянул Таймалова, но главные споры, судя по всему, уже отошли, и, когда Борков появился в клубе, сразу же стихли и эти последние отголоски запальчивых нетрибунных речей.

Борков прошел на сцену. Там, истомившись от ожидания, сидела за столом Зина. Она издавна была бессменным секретарем всех заседаний и уже приготовила тетрадь протоколов. Открыв собрание, Борков попросил назвать кандидатуру председателя собрания и хотел было сесть, потому как думали колхозники всегда долго, но на этот раз они заранее обговорили, кого выбрать, и, когда он подвинул к себе стул, из задних рядов поднялся дядя Митрий:

— Секретарь уже есть, а собранием руководить тебе поручаем, Сидор Матвеич, — вроде бы спокойно сказал он, но не смог скрыть заинтересованности, и Борков догадался, что колхозники хотят знать, куда и как поведет он собрание и что ждать от нового председателя.

«Эка, хитрецы», — усмехнулся про себя Борков и, даже не глянув на вскинутые руки, вышел из-за стола.

— Речь у меня будет короткая, — чтобы скрыть тревогу, намеренно бодро сказал он. — Вчера мы уже договорились, в какой очередности вести полевые работы. Менять это решение нет никакой надобности. Однако сроки придется перенести. На угорах Медвежьей гривы земля уже поспела. Там нужно завтра же сделать почин. Так же неотложно и строительство новой мастерской.

— Это вот в самую точку! — вскочил со скамейки дядя Митрий, не иначе как с намерением по-стариковски обстоятельно поговорить о важности этой общественной хоромины, но, должно быть, вовремя смекнул, что сегодня есть дела поважнее, и смущенно втиснулся на свое место.

— Я тоже так думаю, — улыбнулся Борков. — Но собрал вас не для этого. О мастерской еще потолкуем на заседании правления. Главный вопрос сегодняшней повестки дня — состояние трудовой дисциплины да то еще, как поднимать нам хозяйство. До большого богатства нашему колхозу далеко, а кой у кого все еще нет настоящего прилежания к артельному делу. Раскидывал, например, нынче Дубов навоз и управился с этой работой очень плохо: только-только кучки потревожил. — Борков говорил медленно. Он старался найти самые простые и убедительные слова, а они не давались, как будто вместе с председательской должностью перенял он и обязательные словечки, какие слышали колхозники уже не однажды и не от первого председателя. Борков и сам не заметил, когда начал, как Птица, требовать повышения показателей, железной дисциплины, и, чувствуя, как все больше увязает в этих казенных словах, он на мгновение умолк, чтобы собраться с мыслями, но на ум не пришло ничего нового, и он поскорее подытожил свое выступление: — Словом, работать, как Дубов, недопустимо. Я предлагаю оштрафовать его на пятнадцать рублей.