Государево дело (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 34

– Посудите сами, Ваши Величества, – горячился он, – аглицкие немцы творят чего похотят, а местные супротив них и пикнуть не смеют! Раз одного взяли в оборот, так на другой день отпустить пришлось, поскольку супротив нас все купчишки и казачки местные выступили. Малым делом, до бунта не дошло. Насилу утихомирил по-доброму, уж не знаю, как извернуться пришлось. Одних улещивал, другим грозил, а с третьими и до сабель дошло.

– А товарищ[50] твой, что же? – нахмурился я.

– Был, товарищ, да весь вышел, – скрипнул зубами Семен. – Поначалу мы во всем заодно были. Покуда вместях держались всё ладно шло, а потом или подкупили Митьку или запугали, а как подменили человека! Во всем супротив идет, слушать не хочет, а потом ещё и…

– Ну, договаривай, что застыл?

– Местничать стал!

– Это как? – изумился я.

Тут надо пояснить. Как не боролся я с местничеством, как не налагал опалы и не грозил карами, само явление никуда не делось. Поэтому все назначения на важные посты проводились с оглядкой на эти древние обычаи. Однако в данном случае дело было совсем уж вопиющим. Ну, какой, скажите на милость, худородный Погожин соперник в местническом споре князю Буйносову, в роду которого многие достигали боярского чина, а двоюродная сестра Марья (Екатерина)[51] была женой царя Василия Шуйского? Тем не менее, свершился эдакий маленький «дворцовый переворот», в котором второй воевода объявил себя первым.

Князь Семён вовремя сообразил, что дело пахнет ещё никому не ведомым керосином и вместе с несколькими верными людьми вырвался из острога, проложив себе путь оружием. Поступок с одной стороны не самый героический, а с другой очень правильный. Сопротивление не привело бы ни к чему, кроме гибели, закон же в тех местах – тайга, а прокурор – медведь. Доложат, что молодой воевода от цинги помер и кто там в Москве дознается до истины?

– Это ты хорошо сделал, что вернулся, – похвалил я стольника. – Пропал бы ни за грош, а мне верные люди нужны!

– Но я так и не поняла, – задумчиво спросила, внимательно слушавшая рассказ Буйносова Катарина. – Где вы взяли эти великолепные камни?

– Дык, у англичанина, матушка! – охотно пояснил князь. – При обыске нашли.

– А за что арестовали болезного?

– Тут такое дело, государь, – ещё раз вздохнул несостоявшийся воевода. – Поклеп[52] на него был, будто самоедам огненный бой[53] продает.

Обвинение было серьезное. Продавать оружие, в особенности ружья, коренным жителям Сибири было строго-настрого запрещено. Оно и понятно, русские отряды численно крайне невелики и единственным их преимуществом перед туземцами является огнестрел. Так что за соблюдением этого правила следили строго и купец, рискнувший ради своих барышей продать пищали или мушкеты самоедским нойонам, мог запросто лишиться головы. Это если до суда дойдет, а то ведь могли по доброте душевной и голым у муравейника привязать. Нравы там самые простые, что, впрочем, понятно. Кому охота чтобы у врага вместо луков и стрел появилось современное оружие? Куяки[54], стеганные тягиляи и кольчуги они только от наконечников из кости или уж из совсем худого железа надежно защищают.

– И что, подтвердилось? – нахмурился я.

– Да как тебе сказать, государь, – помрачнел Семён. – Найти-то нашли, но он – собака, заявил, что сии ружья у него, за ради обороны, а вовсе не на продажу.

– Может быть, так оно и есть? – пытливо взглянула на него Катарина.

– Завернутые в рогожу и под товаром спрятанные? – покачал головой князь. – Нет, матушка, купчишки то ведь лишнюю гривенку с собой зря не потащат на торг. Ладьи речные не велики, туда много не нагрузишь, а товар дорогой.

– Дорогой?

– Конечно! Сама посуди, государыня. За топор из дрянного железа берут столько соболиных шкурок, сколько в его обух пролезет. За медный котелок, столько сколько в него вместится. И тут запросто так десять тяжеленых мушкетов? Да ни в жизнь не поверю!

– Хорошая цена, – одобрительно покивала шведская принцесса, видимо уже прикинувшая сколько можно заработать при правильном ведении дел. – Но я все же не поняла, как случилось, что камни были при этом англичанине? Ведь он только собирался на торг, не так ли? Зачем ему брать их с собой?

– Их не в ладьях нашли, – не стал отпираться Буйносов. – А в конторе, когда «Слово и дело»[55] кликнули. Тогда главного вора Барлоу повязали, ну и рухлядишку его перетряхнули. Вот тогда и нашли. Через эти самые камни, думаю, весь сыр-бор и начался. Кабы просто за ружья, попробовали бы сперва откупиться, чай не впервой на воровстве попадаться. Англичанишку на корабль забрали, нельзя их по нашим законам судить, а на правеж выставили какого-нибудь бедолагу из приказчиков. Мол, недоглядел. Известное дело!

– Как ты сказал, англичанина зовут? – насторожился я, услышав знакомое имя.

– Барлоу, – повторил стольник. – Бенжамен, кажись…

– А не Джеймс? – переспросил я. – Долговязый такой, рыжий, лет, наверное, сорока от роду.

– Нет, – мотнул головой Буйносов, – тот по моложе был, хотя в остальном схож. Может, родня?

– Ладно, – вздохнул я. – Потом разберемся. Ты мне вот что скажи, ты всю эту занимательную историю письменно изложить сможешь, или писаря звать надо?

– Так написал уже, – пожал плечами князь и вытащил из-за пазухи свиток. – Вот челобитная, в ней все как было расписано. И кроме меня все мои людишки руку приложили. Кровью расписывались.

– А кровью зачем?

– Так ить не все же грамотные, – развел руками Семён. – Кто букв не знает, крест своей кровью намалевали.

– Ну-ну, – хмыкнул я в ответ. – Ладно, документ есть, это уже хорошо. Ты вот что, в деревеньках своих давно был?

– Пошто, государь?! – широко распахнул глаза парень. – Я тебе верой и правдой, а ты меня в опалу?

– Да погоди ты! Я тебя за службу пожалую, тут уж будь покоен. Только ты мне ещё живой нужен. А англичане, они люди простые. Узнают, что на них клепаешь, и найдут тебя – добра молодца в канаве с горлом перерезанным. Это тебе не Швеция, на поединок звать не станут.

– Что же мне в своем дому прятаться? – возмутился князь. – От каких-то татей! Да я их пятерых на саблю намотаю, а холопы мои ещё десяток…

– Пока я иного не велю, будешь прятаться! – пришлось строго пресечь разговоры. – А пока, держи.

С этими словами, я распоясался и, скинув с себя кафтан, протянул его просиявшему молодому человеку.

– А кто такой, этот Барлоу? – поинтересовалась Катарина, когда обрадованный царской наградой стольник вышел.

– Когда я только занял трон, этот человек представлял при мне интересы Московской компании, а в последствии занял пост главы одного из её филиалов.

– Вы вели с ним дела?

– Скорее, через него. Я тогда крайне нуждался в средствах, так что англичане получили очень большие привилегии.

– Насколько большие?

– Самое подходящее определение – неприлично большие.

– И как же вы согласились на это?

– Выбор был откровенно невелик. Густаву Адольфу, если помните, поначалу не слишком понравилось мое избрание, так что на его помощь я рассчитывать не мог. Получить средства из наших земель, также не представлялось возможным. Пришлось соглашаться. Тем более что финансирование это началось ещё когда Ополчение только собиралось. Так что, я, Ваше Величество, всего лишь признал уже существовавшую реальность.

– Такое случается, – кивнула Катарина, очевидно, забывшая, что в те времена также отказала мне в выплатах, на которые я имел право по брачному контракту. – Но что мы предпримем?

– Пока ничего. Летом можно будет послать в Мангазею сильный отряд, во главе с опытным воеводой и устроить ревизию. Но, самое главное, нужен флот. А его у нас нет!