Город (СИ) - Белянин Глеб - Страница 13

— Ну всё, Кэп, — застонал Фёдор, надеясь вернуть разговор в изначальное, более интересное ему русло.

— Фамилии! Скажите ваши фамилии!

Павел не выдержал и закричал сам:

— Дементьевы!

— Дементьевы. Вот, тоже хорошая фамилия.

Павел Скрипач упал в обморок.

Пустоши

Температура -20° по Цельсию

— Сколько, сколько?

— Восьмерых.

— Да ну, врёшь?

— Не-а. Можно даже сказать, что девятерых.

— Это как?

— Ну, смотри, помню, шёл один волчара на меня тараном, прям пёр, не глядя. А я в него из гарпуна в эту его косматую тушу. Тот сразу повалился. А потом когда уходить стали, я взгляд бросил, а у волка то живот. Самка. Беременная.

— Детей защищала?

— Ага, каким образом? Раскроив череп себе и своему щенку? — Щека прижал к губам дымящийся бычок. Он целовал его так, как заботливый родитель целует своего годовалого ребёнка в темечко. Из его рта вышел клуб приятного горьковатого дыма. Они оба втянули его носами, дожидаясь своей очереди. Звонкое пламя жженой бумаги падало на лицо курящего. Теперь, когда он снял шапку-ушанку, было понятно, почему его так прозвали. Его изуродованная щека говорила сама за себя.

— Тут дело в чём-то другом, — продолжил он, вновь затянувшись. — Люди, они живучие как тараканы. Даже больше. Отдельно взятый человек не может противостоять природе, особенно такой природе, которая бушует сейчас. Но всё человечество в целом переживёт любую напасть. Единственное, чего нет у людей, а у зверей есть — это чувство, ощущение, проще говоря. Мы её называем интуицией, но она, чаще всего, вообще ни на чем не основана. У нас просто болят колени и мы говорим «О, скоро снег пойдёт». А у животных есть тот же самый нюх, который в тысячи, в сотни раз сильнее нашего нюха. И вот этот нюх и всякие другие подсказки подсказывают им где плохо, а где хорошо. Зверь никогда не суётся туда, где ему больно. А если он пошёл на меня, на такого страшного и с оружием, значит там, откуда он бежал, ещё хуже. Улавливаете?

— Ну и откуда же он шёл? Чего он испугался? — Рыжий подался чуть вперёд.

— Это интересный вопрос, — провозгласил обладатель чудовищного шрама на щеке.

— И что же в нём такого интересного?

— То, что я не знаю ответа на этот вопрос. Да и давно это было, где-то месяц назад. Может просто случайность, — он снова закурил.

Брезент, который перекрывал вход в их откопанную расщелину, в которой они и ютились, вдруг взвился вверх.

В юрту естественного образца заполз Эмиль, в руках у него была тара со свеже кипячённой водой, он дёрнул носом, поморщился, оглядел троих присутствующих и вернул брезент на место.

— Ну вы даёте, надымили, ребят, прям глаза колит, — Эмиль хлебнул из тары, плеснул себе в глаза.

— Это всё Щека. Сам курит, а нам не даёт! — Взвинтился Рыжий.

— Ой, да на, на, не хнычь только, — Щека сунул ему зажённый осколочек в руки, тот схватился как-то неумело, обжёгся, поднёс к губам и закашлялся. Его лицо тоже на мгновение было освещено слабым огнём сигаретки — огненно-рыжие волосы беспорядочно вихрились на голове.

Эмиль вырвал из рук парня бычок и сунул мужику, сидевшему напротив. Тот жадно затянулся.

— Так как тебя зовут, говоришь?

— Пётр.

— Ржаной?

— Алексеевская.

— Ого, группа Лёхи ещё не развалилась?

— Нет.

— Мда уж, живуч этот доходяга Алексеич. Слышал, у вас все эти новички из тринадцатого сектора крещение проходят?

— У нас.

Эмиль жадно хлебнул воды, передал Щеке, тот отхлебнул малость и всучил в руки Пётру. Последний припал к холодному железу, его кадык ходил ходуном несколько секунд, затем он завершил цепочку обмена слюнями, передав тару Рыжему.

У Эмиля побаливала голова. Побаливала она ещё давно, началось это после одного случая.

Пётр снова затянулся папиросой, осколочек погас, потушенный о снежный потолок — в нём он и повис.

— Что-то случилось, Петь? Обидели мы тебя чем-то?

— Нет, — он тяжело вздохнул. — Домой хочу.

Рыжий рассмеялся:

— Много хочешь, братец. Мы все хотим.

— А что, — поинтересовался Эмиль. — У тебя там есть кто?

— Дочка. Живая.

— Да уж, это прискорбно. Как раз хотел уведомить тебя о том, что нам в Город пока рано. А одного мы тебя не отпустим, так что придётся тебе с нами до Тринадцатого сектора дойти, а оттуда уже все вместе в Город двинем.

Пётр беззвучно выругался в рукав, уселся поудобнее, примерился взглядом ко всем членам его нового отряда и заговорил:

— Это Щека, — он тыкнул в него пальцем. — А это Рыжий, а, прости, ты…

— Меня зовут Эмиель, но лучше просто Эмиль. Хорошо, что ты не рвёшься поскорее убраться отсюда. Уверяю, там тебя ждёт только смерть.

— А куда деваться? — Пётр взвинтил брови ко лбу.

— Значит, так, — Эм достал заранее заготовленную карту из плоского кармана. Мучаясь с разворотами пергамента некоторое время, он всё же смог закрепить её в нужном положении на полу. Не без помощи рук Рыжего и Щеки. Руки последнего имели странный индигово-стальной оттенок.

— Вот тут, — глава отряда тыкнул пальцем в карту. — Мы встретились. И вот сюда, — он прочертил указательным пальцем небольшую дугу. — Мы пришли.

Затем он поднял голову: Пётр был весь во внимании, как и Щека, Рыжему снова что-то не нравилось.

— Сейчас мы будем огибать охотничьи угодья по безопасной дуге, сделать это не сложно и не опасно. Главное, не угодить вот в такие вот аномальные, как мы их называем, ядрышки, в которых возникают из ничего свои минибури как эта. Пятна зыбучего снега здесь также отмечены. Плохо, что самих охотничьих угодий не изображено, но большое благо, что у нас есть Щека. Он раньше был охотником в третьей группе и примерное их местоположение помнит.

— Да, он уже успел рассказать о своих заслугах, — Пётр уважительно поджал губы.

— Ох, да разве ж это заслуги? — Развёл руки Щека. — Да у нас парни и по двадцать, и по тридцать валили. Всё не унесёшь. Просто они стреляли во всё, что двигалось, а представляло это для них опасность или нет — этот вопрос волновал их меньше всего. Я стрелял только в тех особей, которые нападали на меня или на моих товарищей. Поэтому я и не промахивался. А вообще, ни в одну жизнь и ни за что не дам себя зверью сцапать. Ни за что. Вы просто не видели как эти твари рвут человека заживо. А я видел. Ни за что не дам себя сцапать.

— Кхм, вернёмся к разговору, — огласил Эмиль и продолжил повествование плана. — После того, как мы обогнём этот участок, нам надо будет идти примерно в этом направлении. Да, где-то тут должен быть покинутый дредноут, в котором мы сможем переждать ночь. Ну а дальше всё просто, — он провёл пальцем размашистую дугу от одной точки до другой, что покоилась почти на краю карты. Словно встревоженная блоха, эта точка, как-то тревожно завертелась. Но не достаточно сильно, чтобы они могли подумать, что им не показалось. Пётр ещё два раза очертил весь путь. Не поверил и снова вообразил всю дорогу, прочерченную пальцем Эмиля. Но больше всего он воображал даже не столько дорогу, сколько время, которое им придётся затратить, чтобы добраться только до Тринадцатого сектора. Прибавлять к этому время, которое им придётся потратить на обратный путь, он и вовсе боялся, а потому отказался от этой рискованной затеи.

Петя просто молча стянул шапку с головы, опёрся на одну из стен и прижал к холодному твёрдому снегу лысину. Жадно вдохнул затуманенный сигаретным дымом воздух. Из-за пазухи он вынул черно-белую фотокарточку, на которой была изображена маленькая девочка. Он смотрел на неё и поглаживал фотографию.

— Прости, — проговорил Эмиль.

— Не за что, — отозвался Пётр, насильно выдернутый из своих воспоминаний. Изображение скрылось в одном из карманов его вещмешка. — Сам виноват, — он закрыл глаза и представил лицо дочки. Подумал: — «Лишь бы не забыть».

— Раз уж ты теперь неназванный член моего отряда, — сказал Эмиль. — Придётся выдать тебе кличку.