Медиум (СИ) - Злобин Михаил - Страница 39

***

— Я сделал, как ты хотел. Теперь я могу уйти?

— Можешь. Покойся с миром.

Связь разорвалась, и я открыл глаза, сидя на кухне одной из своих конспираторских квартир. По мне тайфуном прошлись ощущения последних мгновений пародии на жизнь, которые испытал труп Борова, находясь под моим контролем. На автомате я потрогал свою голову, убедился, что в ней нет непредусмотренных природой отверстий, и только после этого позволил себе немного расслабиться.

Очень реалистично… хруст костей в черепе, пробиваемых пулей, теперь будет преследовать меня в кошмарах до конца моих дней.

Встав со стула, я вышел на балкон, чтобы вдохнуть немного прохладного ночного воздуха. На моем счету было уже три трупа, одного из которых я забил голыми руками. Бориса я убил своей Силой, повторив прием, которым пытался в подвале прикончить Штыря, остановив ему сердце. С моим разросшимся резервом это удалось как-то пугающе легко… а уже руками покойного Дерзюка отправил на радугу и самого Штыря.

Разыгранное при свидетелях самоубийство должно было отвести любые подозрения от меня, если какая-нибудь светлая голова попытается увязать смерть авторитета и мой с ним недавний конфликт. Что же я теперь ощущал, взвалив себе на душу груз убийств среднестатистического серийного убийцы? Сложно сказать. Пока моей жизни грозила опасность, я не позволял всевозможным рефлексиям по этому поводу одолевать мои мысли. Но теперь, когда дамоклов меч больше не нависает над моей головой, переживания навалились с новой силой.

Да, разумом я понимал, что вариантов у меня было не особо много, что я лишь защищал свою жизнь, но от этого осознания почему-то не становилось легче. Но я задавал себе вопрос: поступил бы я иначе, если б у меня была возможность повернуть время вспять? И не находил на него однозначного ответа. Упёртый садист Штырёв просто не оставил мне другого выбора.

Кто бы мог подумать, что безобидный спарринг в «Воине» закончится тем, на моей совести повиснут три мертвеца, двоих из которых я еще и осквернил после смерти, сделав своими марионетками…

Опираясь на перила балкона, я уже готовился к тому, что перебинтованные запястья вновь прострелит болью, однако так ее и не дождался. Ненадолго отвлекшись от самокопания, я начал разматывать наложенные только минувшим днем повязки. И когда на пол упал последний виток бинта, я с удивлением стал рассматривать побагровевшую вздутость грубого шрама, который еще сегодня был глубокой раной, рассекающей плоть до самой кости.

Пошевелив пальцами, я отметил, что их подвижность теперь тоже в полном порядке. По крайней мере, особой разницы я не заметил с тем, что было до моего пленения. Невероятно… значит, я правда могу восстанавливаться, убивая других? Боже… да что же это за дьявольщина во мне сидит?

Захотелось напиться до бессознательного состояния, но я все же не рискнул. Почему-то именно от алкоголя из меня Сила начинала утекать сильнее. А сейчас, когда мой резерв настолько вырос, я не мог себе позволить терять над этой энергией контроль. Теперь, когда я научился своим даром причинять смерть, я просто не имею права на подобную халатность.

Кстати, после убийства Борова я не почувствовал хоть сколь-нибудь значимого увеличения своего потенциала. Более того, тьма, которая излилась из тела Дерзюка, когда я дотянулся до его удаляющейся спины упругим жгутом концентрированной Силы, едва покрыла мои затраты на создание этой атаки. Определенно, мне было чем занять свои мысли, помимо угрызений совести…

***

Стук в дверь прервал размышления самого влиятельного, без каких либо преувеличений и условностей, в московской преступной среде авторитета.

— Да-да, заходи.

— Здравствуйте, Владимир Палыч, надеюсь, не сильно помешаю?

— Не беспокойся, Саша, если тебя сюда пустили, значит не помешаешь. С чем пожаловал?

— Кхм, вы позволите? — Мужчина с совершенно невыразительной внешностью немного помялся перед стулом, не решаясь опустить на него без разрешения, и сел на него только после разрешающего кивка. Он прекрасно знал, к кому пришел, и понимал, что здесь наглость и дерзость не прощаются. Особенно таким, как он. — Меня, как всегда, послало начальство. Возможно, вы еще не в курсе, но со Штырём приключилась… небольшая беда. Вот, посмотрите.

На стол лег небольшой конверт, в котором хозяин апартаментов обнаружил несколько фотографий.

— Хм… да уж, беда так беда. — Пробормотал Владимир Павлович, а для друзей просто Хан. — И я бы не сказал, что небольшая. Это было ночью?

— Как вы поняли?

— Еще вечером я с ним говорил по телефону. А если б его грохнули утром, до ваших шакальих носов не успел дойти запах падали.

— Э-э-эм… не смотря на обидную прямоту, вы правы, Владимир Павлович. Это произошло прошлой ночью.

— Это сделал он? — Хан повернул к посетителю лицевой стороной фотокарточку с изображением трупа Бори Дерзюка.

— И снова в яблочко. Поражаюсь вашей прозорливости…

— Жопу не лижи мне, Саш. Ты не у себя в ФСБ, тут можно без этого.

Гость в ответ только промолчав, не позволив себе спорить.

— Это все, что ты мне хотел сообщить?

— Не совсем… есть еще кое-что…

— Ну так не тяни, выкладывай. Ты же знаешь, какие у меня натянутые отношения с вашим ведомством, не рискуй находиться в моем обществе дольше, чем это необходимо.

— Да, конечно, — визитер явно взбледнул, но больше ничем не показал, что угрозу принял всерьез, — начальство хочет передать, что оно не очень довольно тем, как движется дело по устранению Секирина. А точнее, что оно не движется вообще никак. Он жив, о чем свидетельствуют информаторы в полиции, а главный исполнитель вчера был застрелен своим же человеком… и… это…

Говоривший начинал терять мысль под пронзительным взглядом сидящего перед ним человека, и, в конце-концов, окончательно замолк, боясь вымолвить еще хоть слово.

— Знаешь Саша, — голос Хана звучал как обычно, спокойно и почти дружелюбно, но от него все равно бросало в дрожь, — не был бы ты простым парламентером, я б не выпустил тебя отсюда. Целиком, по крайней мере.

Громко сглотнувший после этих слов посетитель заметно съежился на кресле.

— Ты своему дорогому начальству передай, что я за эту услугу от них пока еще не получил ничего. А они уже, как ты там сказал, не очень довольны? Да? Так вот, Саша, последнее, что меня волнует в этой жизни, это недовольство твоих хозяев. И заруби себе на носу, если ты еще раз ко мне придешь с чем-то подобным, то обратно уже не выйдешь. Ты все понял?

— Д-да, определенно…

— Тогда не смею больше задерживать. Фотографии оставь, мне нравится общая экспозиция, порассматриваю еще на досуге.

— Конечно. Всего доброго, Владимир Палыч…

— И тебе не хворать, Саша.

Когда перепуганный посетитель чуть ли не пулей выскочил за дверь, благодаря всех богов, что покидает этот кабинет на своих двоих, Хан взял позолоченную латунную трубку старомодного дискового телефона.

— Собирай всех, — коротко распорядился авторитет, — у меня федеральные шавки были, Штырь действительно отправился в лучший из миров. Пора делить его наследство…

Наконец наступило утро. За всю ночь мне так и не удалось сомкнуть глаз. В голову лезли разные тяжелые мысли и вставали перед глазами самые неприглядные картины. Единственный раз, когда мне удалось задремать, закончился дерганым пробуждением. Мне привиделось, что я в теле Вагона, лечу во тьму старого коллектора. Встрепенувшись и безрезультатно пытаясь унять бешено стучащее сердце, я понял, что поспать сегодня мне вряд ли удастся. Так что я потопал на кухню, заварил себе кружку тошнотворного, но крепкого растворимого кофе и принялся неспешно его прихлебывать, попутно размышляя, можно ли мне сейчас выходить из тени, или еще рано? Как минимум, оставался еще интерес генерал-майора Сухова к моей персоне, который был связан либо со Штырём, либо касался мутного дела с покойным заместителем председателя следственного комитета. И, уж поверьте мне, светиться рядом мне вовсе не хотелось.