Мертвая зона - Дивов Олег Игоревич - Страница 18

— Слушайте, коллеги объясните одну вещь, — попросил он. — Она мне покоя не дает с того момента, когда я понял, какое для нас откровение Йоба, а теперь и Разрушитель. Допустим, Йоба ползает по варзоне сквозь первые этажи, и его никакой спутник не заметит даже если очень захочет. А Разрушитель весь в пыли и слился с ландшафтом так, что нарочно не замаскируешь...

— Это же очевидно, — перебил Смит. — Без свежей аэрофотосъемки мы как слепые котята. А кто сюда пошлет высотный беспилотник? Даже если уговорить какую-нибудь армию на такую авантюру, теоретический потолок ПВО в восемь километров слабо вдохновляет страховые компании...

— Так я о чем — это все понятно! Это технические аспекты, очень неожиданные, но объяснимые... Но почему мы встаем в тупик, вспоминая о самом конфликте? Мы же люди Института! Трое экспертов сколько ни говорят о бойне в Нигерии, только строят версии! Почему «Ландскнехты» ушли в глухую оборону? Чего или кого они ждали? Как умудрился сгинуть бесследно весь их вспомогательный персонал? За каким дьяволом разборки продолжились в Европе? Ничего не знаем! Сами подумайте, ведь конфликт — уникальный. И его последствия... — Леха замялся.

На Кипре о последствиях шептались вовсю: в апреле Никосия принимает большой саммит, готовится новая корректировка полномочий ООН — понятно, в какую сторону, — и, по слухам, решение вопроса ЧВК. Тоже понятно, какое решение. Окончательное. Может, еще и «Битву Негодяев» достанут из архивов, чтобы публика осознала, от какой чумы спасает планету Организация Объединенных Наций, и немедленно возлюбила Организацию за это.

Но кто знает, что говорят о нашем общем будущем в Санта-Монике, где под запретом даже такие нужные для работы слова как «зооцид» и «экоцид».

— Не томи уже, — сказал Пасечник. — Не бойся, не съедим. Верно, мистер Холмс?.. Да, еще не было такого, чтобы две крупных ЧВК при поддержке кучи мелких бились до полного взаимного уничтожения. Вместо того, чтобы слегка попугать друг друга и разойтись, как это принято у порядочных людей... И последствия возможны... Масштабные.

— Вплоть до полной смены глобальной военной доктрины, — добавил Смит. — И нас выгонят с работы. Ну и?..

— Информация о том, что стряслось в Абудже на самом деле, и какова истинная причина всего этого, должна быть давно обработана в Институте, — твердо сказал Леха. — Почему Институт не поделился с нами? Потому что конфликт — особенный? Или инфа спускается только до некоего предела, а дальше вниз — запрещено?

Тут Леха со Смитом заинтересованно уставились на Пасечника. Это вышло само собой и потому чертовски убедительно.

— Ну-у, коллеги, — протянул тот. — Хватит паясничать. Не в том я чине.

— А в каком? — немедленно поинтересовался Смит.

— Такой же дурак как и вы, сэр!

— Правда о столкновении в Абудже есть, ее не может не быть! — гнул свое Леха. — Сейчас камера стоит на любой машине, на каждом задрипанном пулемете. Куда все подевалось? Думаете, все записи стерты или безнадежно скомпрометированы? Думаете, не выжил ни один боец, так или иначе связанный с Институтом? Неужели уцелевшие свидетели так хорошо легли на дно, что их не достать? Неужели старый негритос, смотритель исторического отеля без водопровода и унитаза на вершине горы Асо, не снимал эту бойню на смартфон просто от безделья?

— Та-ак... — протянул Пасечник, заметно оживляясь.

— Старого негритоса можно вычеркнуть, — сказал Смит.

— Почему? Ты давай-давай, рассуждай, Алексей все записывает.

«Не всё», подумал Леха, но благоразумно промолчал.

— Я сам записываю, я же твой звукоинженер, — напомнил Смит. — Один ты у нас... лицедей.

— Я тоже записываю! — обиделся Пасечник. — Только слово «негритос» придется стереть. И попросил бы в дальнейшем обходиться без него!

— Тогда зафиксируй: этот м-м... добрый человек не мог снять с высоты четыреста метров ничего достойного внимания. Я удивился, когда узнал, что на горе Асо не было даже наблюдательного пункта, — а проблема в климате. Разглядеть из города вершину горы можно не каждый день, она то в дымке, то в тумане. Ну и, соответственно, оттуда редко что-то видно. А когда наши герои сошлись лоб в лоб, копоть стояла на полнеба... И вершина легко накрывается минометом снизу, там лучше не светиться.

— Ладно, хрен с ним, с негритосом, пускай дальше сидит на горе, — сказал Пасечник. — Ну, мы тебя поняли, Алексей. Отвечу коротко: и такое бывало.

— Но...

— «Мало данных», «нет совсем», «много данных, но ничего не понимаем, идите посмотрите» — все бывало. Обычно — «идите посмотрите». Мы здесь на работе, и нечего рефлексировать, надо искать факты и доказательства. Это прямая задача Института — выяснить на месте, кто виноват, и что делать!

— Кто виноват и что делать, решает Агентство Территориального Развития ООН, — процедил Смит. — Вот оно припрется, тут-то всем будет весело. И виноватого назначат, и сделают с ним что-нибудь.

Это прозвучало так веско и сумрачно, что Пасечник, открыв было рот, закрыл его.

— Но справедливости ради, действительно всякое бывало, — вдруг поддержал его Смит. — Представь, мой юный друг, что данные, будоражащие твое воображение, давно собраны и обработаны. Но их характер оказался таков, что они только помеха для успешных действий полевой группы. А то и для ее выживания, почему нет?.. Не скажу, что это типичный стиль работы Института, но я не удивлен. Незачем петь дифирамбы нашему работодателю, однако он по-своему весьма мудр. Понимаешь... — Смит на миг задумался. — Я его не оправдываю и не защищаю, только отдаю должное. Институту Шрёдингера скоро полвека, а в нынешнем виде он существует тридцать лет. Он изучает войну и подводит итоги войны. По особому прейскуранту может организовать войну. За отдельную плату — без боевых действий...

— А если накинуть второй ценник сверху, вообще ничего не будет, — добавил Пасечник.

— Чтобы вообще ничего не было — это дороже всего! — согласился Смит.

— А ведь здорово, наверное, жить в мире, где остались только войны, которых на самом деле нет, — неожиданно выдал откровение Пасечник. — Не бюджетное, конечно, удовольствие, но...

— Но дело того стоит, — закончил за него Смит и поглядел на американца почти без презрения.

Лехе осталось только кивнуть.

— Собственно, что я хотел донести до нашего юного друга. Институту лучше знать, прости за каламбур, сколько нам знать. Во всех аспектах существования человека на поле боя и поблизости, Институт компетентнее, чем кто бы то ни было. Вижу, не убедил. Это ничего, со временем поймешь... В конце концов, не забудем такой вариант, что некоторые переоценивают свою значимость, — Смит покосился на Пасечника. — Возможно, мы не притворяемся съемочной группой, а фактически она и есть. И наша истинная задача — подтвердить своими наблюдениями теоретические выкладки, о которых понятия не имеем... Не исключено, что они окажутся последними в истории Института, и наша командировка — тоже последняя. Можете гордиться.

— Вариант, что Институт был в стороне от конфликта с самого начала, ты отвергаешь? — спросил Пасечник. — И никто не скрывает от нас информацию, а ее действительно мало?

— А какая разница?

— Допустим, Институт сразу увидел, насколько конфликт токсичный, и не захотел совать в него руки?

— А теперь сунул и руки, и ноги? К чему ты это, не пойму.

— А теперь мы исполняем свои прямые обязанности — смотрим, чего здесь люди натворили, кому понизить рейтинг, а кому повысить.

— По официальной версии эти люди умерли, и рейтинг у них — минус два метра. У тех, кого не разнесло в пыль...

Леха поежился. Когда взорвалась кипрская штаб-квартира «Кибернетики», он стоял на крыше одного из домиков Института. Гулкий хлопок — и шорох дождя. С таким звуком сыпалась с неба стеклянная крошка. Два этажа небоскреба разнесло в пыль, именно так.

— Рейтинги у них были, когда они подписались на грязную работу в Нигерии, — заявил Смит. — Были да сплыли. А Институт... Даже если он настолько щепетилен, что не привел «Ландскнехтов» сюда за рукав, все равно нигерийские царьки опирались на его мнение. Так устроен мир. Это не снимает с нас ответственности. Мы — виноваты. Я наконец догадался, к чему ты клонишь, — бросил он Пасечнику. — Ты романтик. И мечтатель.