Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 14

А может, и тысячи.

И гневно, раскатисто гудел охотничий рог мёртвого короля.

— Когда полезут — рубите им головы, — напомнил чародей, — приставляйте к задницам и сталкивайте обратно в могилы. Можно, кстати, поджечь вон тот холм, а то темно.

— Это тебе-то темно? — удивился Лейф.

— Это вам темно, — пояснил Хравен, — а мне в самый раз.

Они стояли на кургане рода конунгов. Они ждали.

Пламя взметнулось над крайним холмом, отчасти освещая поле. Являя жуткую картину.

Мертвецы лезли отовсюду — и из раскрытых вершин, и со склонов, проламывая бока курганов. Неспешно, сперва понемногу, затем — всё больше и больше. Викинги, не сговариваясь, принялись выполнять указание Хравена, да и сам чародей не остался в стороне. Скрежетало железо, летели ошмётки жёсткого мяса, осколки кости. Драугры отбивались вяло и неохотно: недостоверно медлительные, они ещё не полностью пробудились, не сбросили цепей смертного сна. Но прибывали десятками и сотнями. Не было времени ни на страх, ни на омерзение. Живое, неживое — волчатам Седого Орла было безразлично.

Сейчас — безразлично.

Так уж он их воспитал.

Единственное, что радовало: из-под земли лезли только мужские трупы. Ни женщин, ни детей. Драугры собирались на охоту, а охота — это не женское дело и не детская забава…

И вдруг всё стихло.

Из зияющей раны в земле, на вершине королевского кургана, в потоке гнилостного сияния, выезжал во всём своём мрачном великолепии Его Величество Тивар Хорсесон из рода Гримингов, по прозвищу Охотник. Лошадь под ним была как живая, да только — мёртвая, без единой шерстинки и бледная, как выбеленный череп на частоколе. Король был одет в своё любимое охотничье платье и шляпу с пером. В одной руке у него был рог, в другой — кабанье копьё с поперечиной. Тивар водил по Курганному Полю безумным взором, не узнавая привычной местности, не понимая, где его слуги и воины, почему они мешкают? Где ловчие и стременные, где гончие и соколы? Настало время гнать дичь!

— Все, кто меня любит… — громогласно зарычал конунг — и вдруг умолк.

Встретился взором с чёрным вороном в человечьем обличье. Ворон в алом плаще смеялся в глаза предводителю мёртвой рати, бессмертному владыке нежити.

— Любишь стрелять воронов по болотам? — хохотал Хравен. — Куда ж тебе гнать туров да вепрей! Управился бы с вестником Отца Павших, мальчишка. Жалкий, ничтожный, заносчивый юнец! Наконец-то ты встретишься с настоящим соперником.

Хаген подумал, что, пожалуй, напрасно Хравен дразнит эту конную жуть, но смолчал: привык, что чародей ничего не делает понапрасну. Кажется, сработало и на сей раз. Тивар Охотник вскинул руку, останавливая своих слуг, не живых и не мёртвых, и приказал:

— Все, кто меня любит… не вмешивайтесь! Это МОЯ добыча.

И указал копьём на Хравена. Тот бросил через плечо:

— Вы, братцы, тоже не вмешивайтесь. Если что — бегите.

— Вот уж хрен, — пообещал Хродгар.

— Смотрите… — пожал плечами колдун.

А Тивар зачем-то затрубил в рог и бросил коня с места в галоп. Охотник слегка подался вперёд в седле, наклонив копьё, нацелив острие в грудь Ворону. Тот не шелохнулся. Застыл, отведя в сторону и вниз чёрный меч. А в последний миг совсем по-птичьи скакнул вправо, раскручивая клинок витиеватым ударом «Орёл взмывает ввысь». Три свистящих круга описал меч, снизу вверх, поднимаясь всё выше, подобно крылу хищной птицы на подъёме. Первым движением Хравен срезал голову лошади, вторым — распорол Его Величество от пупка до горла, третьим же снёс королю полчерепа. Вышло косо и вовсе не так, как положено: Тивар извернулся в седле и всадил рогатину Хравену под рёбра. После чего рухнул под копыта своей лошади. Безголовая скотина протопталась по хозяину и умчалась куда-то в туман.

Рядом упал Хравен Увесон. Так и не выпустив меча.

Братья-викинги застыли, ошеломлённо глядя на два неподвижных тела. Тивару досталось сильнее, но он и так был мёртв. А Хравен… Все видели, как рогатина скользнула между рёбер, глубоко, до самой поперечины запустив в тело стальное жало. Все видели, как хлынула кровь, когда Тивар выдернул копьё. Видели, но не могли поверить.

Хаген шагнул было к чародею, но Хродгар молча уронил руку ему на плечо. Прошептал едва слышно: «Ждём». И приложил палец к губам.

И действительно, поединок ещё не закончился. Раны короля засияли той же болотной гнилушкой, что и корявый проём на вершине кургана, откуда он выехал. Из рассечённого туловища, из расколотой головы лезли мерцающие внутренности, вытекала тяжёлая, густая жидкость цвета гноя. Торкель и Хаген переглянулись: такую кровь они уже видели. В жилах древнего чудовища, обитавшего на руинах ормингов на Хейдаволлире. Они помнили, как Хравен Увесон сожрал ту мертвенно-синюю тварь, и как он тогда смеялся. Но тогда он был жив, а теперь валялся со смертельной раной в груди.

Тивар Охотник пришёл в движение. Нашарил рукой рог, поднёс к губам. И затрубил — сперва сипло, едва слышно, затем — сильнее и, наконец, в полную мощь, накрывая заунывным рокотом Хаугенфельд. Созывая мёртвую рать. Драугры подались вперёд, качнулись — и снова замерли, словно стерня под порывом ветра.

Смех Ворона остановил мертвецов.

Хравен Увесон смеялся, лёжа на спине, истекая кровью, чёрной в багровых отблесках горящей смолы и подземного сияния. Хриплым и радостным был его смех, словно грай тысяч птиц над Равенсфьордом. Покойники так не смеются.

Братья-викинги переглянулись, улыбаясь с несмелой надеждой. Как ни храбрились, но отдавать молодые жизни беспокойным обитателям курганов, не достигнув цели, было досадно. Даже могучий вождь втайне перевёл дух: он тоже вверял судьбу чернобородому чародею.

Между тем противники, пошатываясь, поднялись с земли, стали друг напротив друга. Тивар что-то пролаял, слуга-мертвец поднёс ему лук с прилаженной загодя тетивой и полный тул стрел. Хравен не двигался. Охотник послал в полёт одну стрелу, другую, третью… Всё без толку! Добыча скакала туда-сюда, заливаясь хриплым хохотом, отражая стрелы клинком. А потом чародей внезапно возник прямо перед незадачливым охотником, перерубил лук и обе кисти.

— Скажи-ка, юноша, как же ты станешь теперь бить птицу и зверя?

Тивар запрокинул к небу расколотую голову и издал пронзительный крик, призывая на помощь все ведомые и неведомые силы, но Хравен вбил ему в рот кулак и вырвал голосовые связки вместе с языком. Одновременно выбросил вторую руку в сторону города, клинком указывая друзьям на выход. Викинги не двинулись с места. Поначалу.

Затем — развернулись и пошли прочь.

Побежали.

Отбрасывая железом наседающих драугров, отталкивая их щитами, прекрасно понимая, что, раз уж Хравен Боевое Знамя вошёл во вкус, то они ему только помеха. Не желая видеть зрелище, представшее их глазам.

Хаген, может, и остался бы, поскольку всегда питал нездоровую для мужа тягу к разному колдовству, но не бросать же своих. Тем паче, что надобно было спешить во дворец.

А чародей стоял над изрубленными останками короля-охотника и кричал в ночь. Из его рта, из кровавой раны в груди, каркая и хлопая крыльями, вылетали вороны. Десятки, сотни, тысячи воронов. Птицы Предводителя Павших разлетались повсюду пернатым вихрем, жадно бросаясь на ходячую падаль, терзая живых мертвецов. С останками Тивара конунга стервятники расправились в считанные мгновения. Крылатая добыча теперь сама пировала на Хаугенфельде. Плащ на плечах колдуна сменил цвет из красного на чёрный. Из-под плаща струился мрак, растекаясь по Курганному Полю. Только бледное, ликующее лицо осталось неизменным, да рука, сжимающая меч Ормсхауг.

Ругаясь на чём стоят девять миров, Лейф на бегу высек огонёк, запалил пук соломы и бросил на частокол. Остальные викинги последовали его примеру. Вскоре гудящее багровое пламя охватило курганы, взметнулось в ночь рыжими космами, пожирая просмолённое дерево. Драугры, бежавшие теперь прочь от королевской могилы, бросившие своего повелителя на съедение воронам, рвущиеся в столицу, вязли в пылающей смоле, пёрли через горящий завал на меже. Превращались в ходячие факелы. Жаркий губитель древа охотно пожирал мёртвую плоть, обгладывал кости, облизывал чернеющие останки янтарными языками. Чад, смрад и копоть носились в воздухе, но давешний туман — исчез.