Звонница (Повести и рассказы) - Дубровин Алексей Александрович - Страница 38

Полагаем необходимым согласовать с администрацией Пермской области принятие решения по доступу американской группы в указанный район в отмеченный период времени, а также доступ к сведениям ГАПО по перечню упомянутых выше фондов.

Руководитель НИЦ ПГУ, доктор физико-математических наук, профессор Стариков М. Р.»

— Прочитал, Андрей? — раздалось со стороны «V».

Для него я с подготовкой к оседанию в России превратился в Андрея.

— Да, прочитал, — что мне оставалось сказать.

— Что думаешь?

— А тема геомагнитных аномалий тоже станет частью задания? — вопросом на вопрос ответил я.

— Нет. Хотя тема занятная, — сказал «V». — Более того, она щекочет нервы кое-кому из наших руководителей, поскольку уровень вовлеченности России в геополитику со временем будет нарастать. Увы, их дряхлеющий президент сам себе роет яму, и русские потерпят его еще лет пять, а потом… Не знаю. Русские непредсказуемы. Они допустили наши инспекции на заводы по производству ракет и не дали разрешения нашим специалистам поработать с фондами периода расстрела Михаила Романова, что хранятся в Пермском государственном архиве. Что там за тайны скрываются? Запомни, Пермская область очень интересует наши спецфилиалы — Центр российских исследований в Гарварде и Колумбийский университет. Прими к сведению, что место твоего будущего проживания — Предуралье — настоящий Клондайк в плане загадок и отгадок. Но, повторяю, документ ты посмотрел для общего развития. Тебе и без геомагнитных разломов работы хватит. Аномалии долго останутся на слуху, а значит, будут находиться под колпаком российской контрразведки. Мы не можем тобой рисковать. Фиалки другое дело… Дальше — время покажет.

Разговор на этом завершился, но из него я впервые узнал о таинственных уральских разломах, о малоизвестной энергии и о ее возможном влиянии на психику людей. Узнал и узнал… Скажу честно, превратившись в Горошина, я остался равнодушным ко всему, что не было связано с генетикой растений, а проще — с лопухами и крапивой на территориях, прилегающих к русскому ракетному полигону.

Седьмого июля тысяча девятьсот девяносто шестого года сотрудник ЦРУ Том Уайт с документами на имя Шадрина Валерия Михайловича, по паспорту русского, благополучно пересек российско-финскую границу, «вернувшись из тура по Финляндии». Неважно, где и как мне передали паспорт Андрея Владиславовича Горошина, 1964 года рождения, уроженца Пермской области. Моей памяти те сведения уже не понадобятся, они стерты.

После прибытия в лесной дом Горошина я продолжил, или, вернее сказать, начал заново работать с материалом исследований. Он добывался с площади заповедника, расположенного в ста пятидесяти километрах от Перми. Спокойный и в чем-то даже счастливый удел — собирать травы, снимать почки с деревьев, срезать или вырывать с корнем цветы на лугах, проводить с материалом химические исследования в домашней лаборатории. Потом фиксировал результаты в карточках по видам и подвидам.

Поначалу никакого компьютера у меня не было. В девяносто седьмом году привез из Перми на вид простой учебный «Е97», но памяти его вполне хватало на обработку материала. И все же особенно я дорожил бумажной картотекой, поскольку в электронном виде информацию не копил, а компьютер использовал для иных целей. Минул год адаптации к новым условиям работы и жизни, и начались мои секретные путешествия по тайге. Раз в три месяца я набивал «начинку» на флеш-носитель и готовился к сеансу связи.

При первых выездах на «передачу» волновался: как пройдет? — но вскоре волнение исчезло, уступив место холодному расчету и рутинным пошаговым действиям. Собираясь в лесное предгорье, проверял карабин, заправлял под завязку квадроцикл, привязывал к багажнику две канистры с топливом, рюкзак с продуктами. Отправлялся ранним утром. Добравшись до места, обозначенного в инструкции координатами как «зона S», заряжал флеш-картой размещенную в дупле разлапистой ели скрытую фотокамеру, какие используют для наблюдений за дикими животными. В ней действительно стоял фотонакопитель со снимками обитателей леса на тот случай, если камера вдруг окажется в чужих руках. Весь процесс сеанса связи занимал долю секунды и проходил лишь после моего покидания «зоны S». Довольный, я ехал обратно. По пути набивал мешки травами, ветками, приговаривая: «Что сделано, то свято».

Камера «выстреливала» сжатую информацию в момент появления над Уралом американского военного спутника «Корона». Сразу после окончания сеанса запускался режим автоматического стирания данных на флеш-карте, и от нее оставалась лишь неприметная сантиметровая желтая полоска, которую камера «выплевывала» на удаление до пяти метров от ели. В течение часа флешка растворялась на воздухе.

Отшельническая жизнь русского научного сотрудника, тайного борца за американские демократические ценности, продолжалась годами. Что-то менялось, как, например, расположение «зоны S», но главное оставалось незыблемым: сбор растений, их исследование, подготовка материала для флеш-носителя, лес с фотокамерой и пролетающий в небе спутник. Такая незамысловатая кухня.

Я почти не вспоминал далекие родные берега. Зачем? При всей подготовленности, меня тяготили воспоминания. В груди от них начинали играть струны сентиментальности. Однажды при воспоминании о матери тоска настолько охватила меня, что я не смог совладать с нахлынувшими чувствами и долго вглядывался в ночное небо, блуждал взглядом по блиставшим звездам, не различая их. Как там мои родители?! В голове появилась картинка, когда я, пятнадцатилетний, на отцовском мотоцикле «харли-дэвидсон» умчался в глубины пастбища в предгорьях Кордильер. Фермой в тех краях с незапамятных времен владел наш род по линии матери. Мотоцикл заглох, почему, я так и не понял, и единственным человеком, кто почувствовал неладное, была моя мать. Она поехала искать меня на дедовском пикапе и нашла по известным только ей приметам в десяти милях от фермы. Без матери мне пришлось бы туго, дело близилось к ночи. Тоска по родителям поднималась на поверхность моего сознания, но я загонял ее в глубины мозга. Знал, на что шел, готовясь к нелегальной работе.

Что еще рассказать о моей жизни? Да, вот что существенно. В Перми в обусловленном месте я периодически забирал новые флеш-карты, деньги и короткие инструкции. Материалы «Горошина», полагаю, представляли немалую ценность. А как иначе объяснить, что за все годы пребывания в России работа со мной проводилась только через тайники? Я ни разу не пожал руку человеку с заокеанского материка, несколько раз запрашивал разрешение на выезд в Европу и получал отказ за отказом. Мне и в Москве-то удалось побывать в 2008 году только потому, что я был включен в состав делегации от Пермского университета, выезжавшей на научно-практическую конференцию по теме «Заповедники России».

Итак, я довольствовался лесным домиком, нечастыми приездами студентов на практику, еще более редкими посещениями туристов, поскольку в «Предгорье» всех подряд не допускали. Встречи и проводы немногочисленных групп извне особых хлопот мне не доставляли. Приехали молодые ребята, поудивлялись красотам, собрали лесных даров и луговых цветов — и уехали, будто и не было никого. Лесники, присматривающие за тайгой, немногочисленные егеря и смотрители заповедника бывали в моем домике регулярно, но эти люди оставались кочевниками-одиночками, поэтому наше общение, как правило, заканчивалось быстро. Иногда они оставляли мне собранные на разных участках заповедника травы. Картотека раздувалась, росла как на дрожжах.

Навещая Пермь, помимо «специфических маршрутов» я проводил рабочие встречи на кафедре ботаники и генетики растений биологического факультета университета. Ловил на себе недоуменные взгляды коллег. Наверно, они задавались вопросами в духе: «Борода у чудака превратилась из черной в серебристую. Что потерял Горошин в этой глуши?» Отмахивался от назойливых расспросов и глупых советов поменять место жительства. Мысленно отгораживался от всех: «Не суйте, господа, нос не в свое дело. Робинзону не нужен шум цивилизации». Господи, если бы они только знали, чем я занимался в действительности! Но откуда им было догадываться. Нет, ни одна душа не ведала.