Лиса в курятнике - Демина Карина - Страница 55

Вот и сказала… даже тетке не говорила, отмахиваясь от предложений ее познакомить с очередным молодым человеком с немалою перспективой.

— Пошли. — Авдотья шляпку водрузила на столик, а вот платья, того самого, с морским воротником и пуговками, снимать не стала. — Поглядим, а после решим, чего с этим женихом делать…

Стрежницкий маялся болью и начальством, которое, не соизволивши сменить обличье — в этаком невзрачном Стрежницкий его и не узнал сперва, было занудно и по-своему душевно. Правда, душевность сия мешалась с зельями и лекарскими заклятьями, а потому порой Стрежницкий отключался, чтобы после вернуться и осознать, что и начальство тут, и беседа, призванная повысить уровень сознательности подчиненного, не окончена.

Стрежницкий даже застонал жалостливо, за что получил:

— Сам виноват.

Сам. Кто ж тут спорит… всецело сам. Недооценил, поверил в собственное бессмертие. Нет уж, вот выкарабкается, точно жену найдет. Исключительно продолжения рода ради. А то ж, если вдруг преставится Стрежницкий ненароком — а при его работе сие куда как возможно, — маменька в превеликое расстройство придет.

Маменьку было жаль.

Себя тоже.

И еще начальство, притомившееся распекать, а потому устроившееся в уголочке. Оно замолчало, сложило рученьки на портфеле и очи прикрыло, притворяясь дремлющим. Стрежницкий сделал было попытку приподняться — тонул он в пуховых перинах средь пуховых же подушек, разом начинал чувствовать себя старым и немощным, чего по складу характера терпеть не мог, — но тут же осел.

Сил не хватало.

Ранение — это ладно. Ранения с ним всякие случались, но треклятая отрава не желала покидать тело. Она отзывалась непонятной слабостью в руках, а ноги и вовсе немели, и порой начинало мерещиться всякое, к примеру, что ног этих вовсе нету.

— Лежи, герой, — велело начальство и пальчиком погрозило строго. — А не то вовсе к кровати привяжу. Или в госпиталь отправлю. Хочешь в госпиталь?

— Не хочу.

— Тогда лежи… не хватало мне… вовсе скажи спасибо Богу, что живой. И что у Лешека силы остались…

— Спасибо.

— Пожалуйста. — Начальство приподнялось, но тут же село на стульчик и полог отвращающий на себя набросило. А в дверях показался лакей, приставленный к Стрежницкому заместо Михасика.

Лакей Михасиком не был, а потому раздражал безмерно.

— К вам с визитом, — сказал он, глядя куда-то в сторону. И на лошадиной роже его, явно просившей кулака, появилось выражение легкого недоумения. — Невеста с подругой.

У Стрежницкого даже глаз дернулся.

Здоровый.

Какая невеста? Когда он успел только… правда, тут же вспомнил и выдохнул… невеста? Пускай себе… и подруга — это хорошо, подруги многое знают.

— Давай… — Он опустился на подушки, надеясь, что вид имеет в достаточной мере страдальческий, но при том опрятный. Страдальцев женщины по непонятной Стрежницкому причине жаловали.

И даже проникались к ним любовью.

— Добрый день, — сказала невеста, оглядывая комнату с явным интересом.

А сама-то…

Одета простенько, даже как-то чересчур.

Платьице серое, мышастенькое, давно вышедшего из моды кроя. Но сидело на рыженькой неплохо.

Надо будет заглянуть к Ламановой, поклониться и напомнить о долге старом, пусть глянет на девочку. Все ж, как ни крути, Стрежницкий ей жизнью обязан. Это, конечно, еще не повод жениться — мысль о том, недавно казавшаяся вполне логичной, вызвала непонятное отторжение, — но вот приодеть ее он приоденет.

Из благодарности.

А еще, глядишь, ближе станет: девицы весьма новые наряды ценят, и к тем, кто их дарит, относятся куда как благосклонно.

Стрежницкий перевел взгляд на подругу.

И…

— И вам доброго вечера, — сказала Авдотья Пружанская, глядя хмуро, с недоверием. — А батюшка таки говорил, что вы когда-нибудь да убьетесь… вижу только, что плохо старались…

— В следующий раз буду стараться лучше, — мрачно ответил Стрежницкий, раздумывая над тем, сколь сильно способна дочь старого приятеля испортить игру.

Сильно.

Помнится, прошлый визит к приятелю прошел вовсе не так уж гладко, как хотелось бы. И в глазах общества эта история с поручиковой женой выглядела преотвратнейше. Кто ж виноват, что эта дура решила бросить бесперспективного, как ей казалось, мужа. И ладно бы сделала это тихо, так нет, на весь городок объявила, будто знать его не желает и вовсе сожалеет о некогда совершенной глупости.

А Стрежницкий, стало быть, виноват.

Роковой соблазнитель.

Он, между прочим, ей ничего не обещал, а что браслетку с гранатами подарил, так он всем своим амантам подарки делает…

Да и не в любви там дело, но кто ж поверит, если правду сказать.

И кто позволит ее сказать.

Авдотья смотрела хмуро.

С упреком.

А ведь… сколько ей было? Годочков пятнадцать? Самое оно, романтичная барышня, история о любви, а тут любовь… с подвохом.

— Уж постарайтесь. — Она подошла и подушку поправила, правда, почему-то появилось ощущение, что с куда большею охотой Авдотья эту подушку на лицо положила бы да и прижала…

— Всенепременно…

И у постели присела, будто это она невеста. А рыженькая не перечит. Заняла другой угол, аккурат напротив начальства, пологом прикрытого, взглядом вперилась. И молчит… с укоризной этак молчит… от взглядов этих лежать стало на редкость неудобно.

Стрежницкий глаза закрыл.

Застонал тихонечко.

И получил тычок в бок.

— А батюшка говорит, — вредным тоном произнесла Авдотья, — что мужчина должен переносить страдания молча, не жалуясь…

— Я и не жалуюсь, — стало обидно.

— И правильно. Пить хотите?

— Пить — нет, а выпить не отказался бы. — Стрежницкий поерзал, пытаясь устроиться поудобней, правда, вновь скривился, на сей раз взаправду: руку свело судорогой, пальцы дернулись. А целитель утверждал, будто последствий не будет, но Стрежницкий нутром чуял — врет, собака этакая.

И завязать придется что со двором, что с дуэлями.

Как ни странно, но Авдотья встала, вышла и вернулась с бутылкой красного вина.

— А у вас там беспорядок, — сказала она между прочим, наполняя вином не особо чистый кубок. — Вы б хоть позвали кого прибраться…

Он бы позвал, только кого?

Лакей давешний до уборки не снизойдет.

Михасик, которому Стрежницкий доверял всецело, уехал, а прочие… как знать, чего накопают. Он-то за ними приглядеть не способен. Правда, начальство укоризненно головой покачало: мол, мог бы и сказать, неужто не отыскалось бы в конторе специалистов подходящих.

Вино Авдотья водой разбавила и поинтересовалась:

— Сидеть можете?

— Только если на подушках…

— А ему не вредно будет? — подала голос рыжая, но поднялась и подушки в гору собрать помогла.

— Глядишь, и не отравится… а вообще батюшка всем в госпитале красное вино велел выдавать. Оно для кроветворения полезное очень. Особенно если горячее и с приправами. Приправы есть?

— Нет, — с немалым облегчением сказал Стрежницкий.

— Плохо. Эй, милейший, — Авдотья окликнула лакея. — Будьте любезны, велите, чтобы на кухне вина согрели, с корицей, кардамоном и непременно с красным перцем…

Стрежницкий скосил взгляд, но начальство хранило молчание, а лакей поспешил исчезнуть, бросивши немощного подопечного наедине с подозрительными девицами. Авдотья же протянула кубок подруге и спросила:

— Будешь?

— Спасибо, но…

— И я не буду… зря перевели. Ничего, сейчас нам правильное вино доставят… — И глаза как-то нехорошо блеснули, отчего у Стрежницкого появилось преогромнейшее желание притвориться умирающим. Правда, что-то да подсказывало: не поможет.

Впрочем, горячее вино со специями оказалось не таким уж поганым. Правда, сразу на сон потянуло, но… он раненый, ему можно. И Стрежницкий позволил себе провалиться в сон, будто знал, что нынешний будет обыкновенным, глубоким и, главное, напрочь лишенным видений.