Репей в хвосте (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 11

— Клин, ты и твои ребята занимаются сегодня кострами. Пельмень, ты уже видишь, где лежит мясо? Тара, чтобы его замариновать, надо полагать, в обычном месте. Бери в помощь, кого нужно. Персоль — ты с братьями ответственный за палаточный городок. Та-ак, кажется все?

— Ты забыл поздравить маму с днем рождения, дядя Стас, — Василек уже терся рядом.

— Вот! То-то я чувствую! Старый стал, память уже совсем не та, — лукаво усмехаясь и поводя своими бархатными черными глазищами, Стас двинулся в мою сторону. — Дозвольте облобызать ваш подобный полной луне пупок, о восхитительнейшая Мария Александровна!

— Иди к черту! — весело огрызнулась я, наизусть зная весь ритуал.

Впрочем, остальные тоже знали его назубок, и с нетерпением ждали продолжения. Все, кроме Ирки и ее домочадцев… И кроме Ивана, который с непроницаемым лицом наблюдал за происходящим. Я подмигнула ему, но он лишь дернул уголком рта в ответ, что могло претендовать разве что на свежезамороженный полуфабрикат улыбки. Я вопросительно вскинула брови.

— Он может быть септическим, — очень серьезно пояснил Иван.

Я рассмеялась и перевела взгляд на возмущенного Стаса.

— Ты слышал, что говорит этот достойный человек? Давно ли ты выгнал из своей шевелюры последнюю вошь, нечестивый?

— Кто сей нахальный отрок? А, Машуня? — и Стас упер здоровенные кулачищи в свои объемистые бока.

— Начальник дворцовой стражи госпожи, — Иван легко поклонился в мою сторону и вновь выпрямился — весь олицетворение власти и силы, только в глазах быстрые всплески иронии.

— В таком случае вызываю тебя на поединок, о грозный воин! Мы будем биться за честь поцеловать…

— На чем биться-то станете? — деловито спросил Перфильев, украдкой стаскивая галстук, который я битых два дня уговаривала его надеть в честь приезда Ирины, и пряча его в карман.

— Решать госпоже.

— Паж! — я ткнула пальцем в Василька, и он вытянулся в струнку, радостно принимая правила новой, внезапно затеявшейся игры. — Принеси из дома… — я склонилась к его ушку, и через мгновение он уже мчался по ступенькам в дом, заливисто хохоча.

— Ну что ты там еще придумала, негодница, — проворчал Стас, супя свои густые черные брови.

— Сейчас узнаешь, задира.

Василек вернулся через минуту, таща за уголки две пузатые подушки. Гости возбужденно загалдели.

— Настоящая дуэль на подушках! — Стас страшно завращал глазами. — Это оружие по мне! Готов ли встретиться с судьбой, презренный?

— Да победит сильнейший, — удобнее ухватывая свое орудие, откликнулся Иван.

Дети, уже пробравшиеся в первые ряды, радостно заверещали, когда забияки, вращая над головой подушками, как пращами, начали сходиться. Впрочем, все закончилось обидно быстро. Подушка, которой, на мой взгляд, излишне энергично орудовал Иван, подставляя под ответные не менее увесистые удары соперника, то спину, то плечо, внезапно лопнула, окутав черноволосого, облаченного в черную майку и традиционные кожаные штаны Стаса облаком белоснежного пуха. Это моментально сделало его похожим то ли на падшего ангела, то ли на курицу обвалянную в мазуте. Вытирая выступившие от безудержного смеха слезинки, я замахала рукой.

— Брек! Победа за очевидным преимуществом присуждается дворцовой страже! Но за порчу хозяйского имущества сей воин будет наказан и сдвинут в хвост очереди!

Стас, отряхивавшийся от перьев, вскинул кудлатую голову и немедленно показал недавнему противнику язык.

— А ты, септический друг мой, будешь предпоследним!

— Где справедливость? — возмущенно заголосил строптивец, но его уже оттеснили.

Целование пупка, ради хохмы и, надо признать, в изрядном подпитии устроенное несколько лет назад и в шутку же повторенное на следующий год, неожиданно стало одной из традиций, с различными вариациями неукоснительно соблюдавшейся каждый раз. Здесь, конечно, попахивало плагиатом, но целовали мне не колено… К тому же у Маргариты пупок проколот не был…

Маленькое серебряное колечко было памятью о прошлом, и мне не хотелось с ним расставаться, хотя иногда, когда я представляла себя лет эдак в восемьдесят, украшенную все той же милой сердцу «фенечкой», меня бросало в дрожь. А теперь я покорно задрала рубашку, открывая доступ к сей священной реликвии. К тому моменту, когда колено передо мной преклонил Иван, мой живот уже почти потерял чувствительность от звонких «чмоков», которыми энергично награждали его последние полчаса. Но я все же почувствовала не только теплоту и мягкость его губ, но даже едва ощутимую ласку дыхания…

А потом он встал и отошел от меня в гущу гостей, где его тут же окружили какие-то молоденькие девицы. Я отвернулась.

— Тебе придется повесить на него табличку «Занято».

Стас, как оказалось, следивший за выражением моего лица, на котором внезапно проснувшаяся ревность, скорее всего, читалась как в открытой книге, подмигнул шутливо, не заметив, что слова его задели меня. Настолько сильно, что, вытерпев в шумном обществе моих многочисленных друзей-приятелей, которые все прибывали и прибывали, еще пару часов, я незаметно даже для самой себя оказалась одна на тропинке, что вела от задней калитки дачи в сторону леса.

Вечерело. Пока я шла через луг, касаясь рукой высоких трав, было еще довольно светло, но под сводами леса уже совсем стемнело. У меня есть здесь одно любимое место, которое я неизменно навещаю в каждый свой приезд. В пяти минутах от опушки, если не идти тропкой, которая убегала правее, а через лес, прямо, сосны вдруг шарахались беспомощно шаря оголенными корнями над крутым песчаным обрывом. Словно кто-то огромный топнул здесь ногой, и часть леса провалилась ниже этажом…

Я остановилась, глядя на темнеющее небо, на еще подсвеченные уходящим солнцем облака, потом села между корнями исполина, укутанного в янтарную чешуйчатую кору-кожу, и обхватила колени руками. Очнулась, когда последний луч солнца, погаснув, окунул землю в ночь. Сразу стало много холоднее, откуда-то из глубин тревожно шепчущего леса потянуло промозглым сквозняком, и я поднялась, недоумевая, как это черт занес меня сюда так поздно… И в то же мгновение чья-то неслышная тень надвинулась на меня. Потеряв равновесие, я оступилась и заскользила вниз, в черный провал, что огромным дремлющим зверем дышал подо мной.

Это соскальзывание показалось мне медленным, как в кошмаре, когда снится, что бежишь, спасаешься от чего-то ужасного, но как ни рвешь жилы, двигаешься, словно в густом желе… Правда, мгновение спустя все вокруг снова стало реальным, и я, вскрикнув, полетела вниз.

Но видимо миг, когда время вокруг, казалось, замедлило свой бег, что-то изменил в небесных раскладах. То ли завязался узелок на ниточке моей жизни, запутав ее в руках древних богинь — вершительниц судеб, то ли куда-то завалились ножницы, которые должны были отрезать отпущенный мне срок… Как бы то ни было, я не рухнула прямо в черный провал подо мной, а, пролетев совсем немного, задела сплетение корней сосен-гигантов, что росли наверху, и мертвой хваткой отчаяния вцепилась в них.

Я висела, боясь не только крикнуть, чтобы позвать на помощь, но и просто дышать, с ужасом ожидая момента, когда пальцы мои начнут неметь и медленно разжиматься, пропуская сквозь себя шершавое корневище… Как вдруг сверху посыпался песок, я услышала едва уловимый вздох облегчения, живые веревки, на которых я висела, дрогнули, и чьи-то руки потянули меня наверх. Через мгновение я уже вновь была на траве среди сосен, в объятиях своего спасителя, в котором с безошибочностью влюбленной женщины узнала Ивана…

— Дурочка, ты же едва не погибла! Что ты здесь делаешь впотьмах?!

— Сама не знаю…

— Ты споткнулась?

— Н-не знаю. Наверно меня что-то испугало… Ты никого не видел?

— Нет. А что, кто-то был здесь?

— Нет. Неважно. Как ты-то здесь очутился?

— Ты весь вечер была какая-то потерянная, а я еще не подарил тебе свой подарок… В общем я пошел за тобой, правда не сразу — никак не мог вырваться…

— Ты имеешь бешеный успех у дам, — ядовито заметила я, поражаясь своей способности думать о подобной ерунде, когда сама я только что чуть богу душу не отдала. Наверно разговоры об особенностях женской логики не совсем уж беспочвенны.