Репей в хвосте (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 10

— Нет, конечно, но…

— Ты хочешь, чтобы наша дочь видела все это… свинство? — задыхаясь в поисках достойного определения, Ирина неопределенно махнула рукой, случайно указав при этом именно на то место, где на траве в тенечке среди водки и прочих припасов, возвышалась гора мяса, которое быть может еще сегодня хрюкало. Я тоже невольно хрюкнула, тем самым обратив праведный гнев сестры на себя. — Я не обвиняю тебя, Мария! В конце концов, кто мы такие, чтобы ради нас менять свои привычки…

И Ирина двинулась вниз по ступенькам, следом было пошел Николай, но остановился, заметив, что жена его не двинулась со своего места. Бедняжка сидела, втянув голову в плечи и опустив глаза, словно в надежде, что так ее не заметят.

— Лидия? — Николай был удивлен ее пассивным неповиновением настолько, что мне немедленно захотелось дать ему в нос.

— Мы с Лидочкой хотели бы остаться, правда, дочка?

— Да.

— Миша!!

— Ирусик, сколько лет на тебе женат, столько слышу страшные истории о вакханалиях, которые творятся у твоей сестры… И черт меня побери, если я соглашусь уехать в тот самый момент, когда все только начинается!

Я разозлилась.

— Это вам не балаган, Михаил. А мои друзья не дрессированные уродцы.

Он смутился и выставил перед собой раскрытые ладони.

— Маша, Маша, не мастак я говорить, так что уж простите, если брякнул что не так. Я не имел ничего… На самом деле…

— Ладно, чего уж там.

— Так нам с Лидушей можно присоединиться? Мы не покажемся чем-то чужеродным?

Я вдруг развеселилась, все стало легко и просто, хотя бы потому, что бояться мне уже было абсолютно нечего.

— Вы еще посмеетесь над своим вопросом часа через четыре, если, конечно, вспомните о нем.

— Это, и правда, будет вакханалия? — вопрос застал меня врасплох, когда я рылась в сарайчике возле летней кухни в поисках запрятанного туда еще в прошлом году большого чугунного котла, в котором Куклюша обычно варила детям чудесный кулеш над костром.

Я невольно вздрогнула и больно прищемила палец, уронив на него какую-то железную растопырку, назначение которой уже давно забылось. Иван, пригнувшись, шагнул внутрь и, отстранив меня, сам принялся разбирать завал. Засунув в рот пострадавший палец, я смущенно глядела на его обтянутую светлой рубашкой спину.

— Ты испачкаешься.

— И то верно. Переоденусь, а потом помогу. Ничего не трогай без меня.

— Где Василек?

— Занял стратегический пост в развилке дерева у ворот. Ждет. Маша, быть может, его стоит увезти, если… — он поднял на меня глаза и твердо закончил. — Водки слишком много.

— Не волнуйся. Дети даже для этих обормотов — святое. Малышей здесь всегда бывает очень много. У одной Куклюши их своих пятеро, да столько же приемышей.

Иван присвистнул.

— А дядя Пуп?

— О! Наверняка, это его стараниями сюда понавезли все это. Чувствуется рука профессионала. На самом деле его зовут Яков Крыштовский…

— Тот самый Крыштовский?

Я кивнула.

— Как же он превратился в Пупа? — улыбаясь, спросил Иван.

— Когда Наташка была еще совсем маленькой, Яша как раз совершенно свихнулся на поп-музыке. Некоторое время он честно не понимал, почему его… гм… пение не пользуется популярностью, но потом с дружеской помощью до него наконец-таки дошло, что его истинное дарование совсем в другом. Решившись переквалифицироваться, он мгновенно стал одним из лучших продюсеров Москвы… В общем, Наташка только и слышала от него: поп-рок, поп-звезда, поп-стиль. Поп в ее детской головенке как-то переделался в Пуп… Теперь Наташка Яшку уже так не зазывает — взрослой стала, а Васька с ее подачи только «дядя Пуп» его и зовет.

— Понятно, — смеясь вместе со мной, ответил Иван. — И сколько всего ожидается гостей?

— Не знаю, кто сможет выбраться на этот раз. Все они уже в несколько иной весовой категории… Но Стас будет наверняка, а в его банде человек пятьдесят не меньше. Это не считая детей.

— Банде?

— Увидишь все сам. Уже скоро. Иди, правда, переоденься… И будь сегодня начальником моей стражи. Когда эти лоботрясы наклюкаются, мне может понадобиться твердая рука и ясный ум.

— Я присягаю вам на верность, госпожа моя… И если бы здесь не было так грязно, а это, — он оттянул двумя пальцами штанину, — не были бы мои единственные приличные брюки, я бы даже преклонил колено…

— Иди уж… Ланселот Таврический!

Мне никогда не нравились действа, явно рассчитанные на публику, но сейчас, когда по неширокой дороге, занимая ее практически целиком, к моей даче неторопливо перла колонна сверкающих хромом и немыслимыми росписями чопперов, я в который раз испытала что-то вроде гордости. Обернувшись, я быстро взглянула вверх, на террасу, с которой за происходящим наблюдала семья моей сестры. Спектр чувств, открыто читавшихся на их лицах, был достаточно широк — от откровенного ужаса у Ирины, до ничем не замутненного восторга на миловидном личике ее робкой дочери. Перфильев, брошенный мной в самое пекло — развлекать разговором Иркиных родственников, поглядывал на своих подопечных несколько покровительственно — он уже не раз видел подобное.

— Это к нам, или пора звонить в полицию? — рядом возник чуть запыхавшийся Иван, на ходу заправляя футболку в джинсы.

— К нам, к нам… — вздохнула я. — Вы все еще готовы приступить к своим обязанностям, господин начальник замковой стражи?

— Как никогда, госпожа моя! — расправив плечи и скрестив руки на груди, возвестил он, и я как дурочка уставилась на его вздувшиеся узлами бицепсы.

Больше всего меня потрясало в нем именно отсутствие нарочитости. Он был так же естественен в великолепии своего сильного развитого тела, как, скажем, пантера, лениво потягивающаяся в тенечке после сытного обеда. Никому ведь и в голову не придет, что в свободное от охоты время этот мощный зверь тайком от наблюдателей качает мускулы! Иван никогда не придерживался никаких диет, никогда не занимался специально в залах, лишь с удовольствием подолгу плавал, бегал и играл с моим неугомонным сынишкой, колол дрова…

Правда однажды, встав необычно рано, я видела, как он делал зарядку вместе с Васильком, и отточенная верность его движений сразу прояснила для меня, что, по крайней мере, раньше этот человек тренировался много и регулярно, и, как мне почему-то казалось, не для того, чтобы покорять горой накачанной мышцы женские сердца.

Что я о нем знала, кроме тех крох, которые передо мной рассыпал Чертопыльев? Я вдруг поняла, что от него самого-то как раз не слышала ни слова, ни намека на его прошлую жизнь. Кто он такой? Мной вдруг на мгновение опять овладело беспочвенное и особенно острое в своей необъяснимости беспокойство. Страх, который так и не оставил меня до конца после того нападения в аэропорту, а лишь таился где-то в глубине, как огромный сом в омуте под корягой, иногда начинал ворочаться, но был, видно, так велик, что даже от этих слабых движений рябь шла по всей поверхности.

Поначалу я было думала обратиться если не за помощью, то, по крайней мере, за советом. Но потом поняла, что оно того не стоит. Ни доказательств, ни твердой уверенности в том, что это действительно не было глупой шуткой или простой попыткой ограбления. Осознав это, я решилась ждать, при этом, естественно, соблюдая максимально разумную осторожность. Отмерив срок в три месяца, я убедила себя в том, что если за это время больше ничего не произойдет, значит, мои подозрения касательно наших спецслужб — чистый бред, и эпизод носил хоть и малоприятный, но разовый характер, а раз так, то и вспоминать о нем нечего. Если же попытка повторится… То мне после нее или уже будет все равно, или же появится повод начать действовать. Да тогда и информации на руках будет побольше.

Любой разумный человек наверняка посмеялся бы над моими выводами, но такова уж я была. Страус чистой воды — сунула голову в песок, не рыпаюсь и, затаив дыхание, надеюсь, что тем временем все уляжется, забудется, ошибка вскроется, виновные понесут наказание… Я очнулась от того, что не меньше сотни голосов за воротами заревели на всю улицу: «Happy birthday to you!» Иван распахнул обе створки, и народ неспешно потек на поляну перед домом.