Ловушка (СИ) - Штиль Жанна - Страница 84

— Скорее, фамильный знак, татуировка. По ней меня и опознали в первый раз. Они были уверены, что я мертва. Убита. Понимаете? Поэтому без опасений представили подлог. Захоронили чужую… — Сглотнула, протягивая руку к кувшину.

— Её схоронили с закрытым лицом, хозяйка.

— Конечно. — Отхлебнув отвара, передала сосуд знахарке. Та машинально приложилась к горлышку, отпив, передала кувшин Рыжему. — Потому что были уверены, что это не я.

— А если метка эта, — Фиона указала пальцем на голову госпожи, — содрана вместе с кожей и её нет?.. А что я такого сказала? — Отреагировала на движение Руди в свою сторону. — Бывает так… Вот ты сказал, — указала пальцем на кузнеца, — что тело обезображено. Может, голову лисы объели.

Наташа поморщилась. Воображение нарисовало картинку. Подробную. В цвете.

— Тогда никто не понял, что это не я. В общем, похоронили меня… Допустим, всё так и есть. С этим разобрались. Сестра, Хенрике и управляющий ничего не знают. Теперь проясним другое: кто помог Фальгахену меня похитить? Он обмолвился, что пфальцграф умрёт. Откуда знал такое? Совпадение? Так же сказал перед своей смертью, что моя сестра уже довольна и получит свою долю. Или тогда он сразу с ней рассчитался? Значит, она причастна.

— Ваша сестра? — Русалка округлила глаза.

— Да, в момент похищения было шумно, а комнаты Эрмелинды и её компаньонки находятся рядом с моей. Но никто из них не вышел мне помочь. Значит, они знали, что происходит.

— Теперь ваша сестра — хозяйка поместья, — заговорил Руди, — и к ней каждый день наведывается господин Хартман. Слышал, что через положенный срок после траура он станет мужем госпожи Эрмелинды.

— Вилли… — пфальцграфиня сощурилась. — А я ведь о нём совсем забыла… Вилли…

— А кто это? — подала голос Фиона.

— Торговец. До моего появления он был женихом сестры. Потом сватался ко мне. Но я ему, скажем так, отказала.

— Ага! — ведунья подпрыгнула. — Обиженный мужчина! — Глянула на кузнеца.

— Рыжая, я тебя предупреждал, — зашипел он, рванувшись и подхватывая кувшин.

— Сам рыжий!

— Стоп! — звякнула цепью девушка. — Вы оба не рыжие, а золотые. Друг друга по имени звать не пробовали? — Рыбка исподлобья посмотрела на обидчика. — Чесслово, как дети в песочнице.

— Как?.. Где?.. — одновременно прошуршали «золотые».

Наташа отмахнулась:

— Потом расскажу… — Вздохнула, собираясь с мыслями. — Вилли Хартман… Руди, ты не слышал такие имена: Хельмут, Шефер?

— Не припомню, — задумался: — Среди наших таких нет. Я всех знаю. Кто это?

— Те, кто убивал меня, Фальгахена и его людей. Да! Вилли! Он не смирился с потерей лакомого куска в виде титула своей жены и поместья с шикарным замком! Похоже, нужно копать в этом направлении. Получив отказ от меня, он всё устроил так, чтобы Эрмелинда снова стала единственной наследницей. А уж с ней, как и раньше, он справится без проблем. Всё сходится. Одним выстрелом убил трёх зайцев: пфальцграфа, чтоб не путался, меня, чтоб не мешала, Фальгахена, чтоб не перехватил Эрмелинду, полагая, что тот тоже охотится за титулом. Ловко! — Обвела взглядом «аудиторию».

— А золота у вас много? Почему ваша сестра должна выйти за торговца? Вы же пфальцграфини? — недоумевала Фиона.

— В том всё и дело, что золота мало, а долгов много. Торговец собирался погасить долги фон Россена.

— Дела в поместье плохи, — подключился Руди. — Арендаторы после сбора податей собираются съезжать. Не все, конечно. Только те, кто не получит заработанное и им останутся должны. Новая хозяйка отказалась платить долги поставщикам и не пускает верителей, отказывая всем.

Девушка хмыкнула, звеня поводком:

— Вилли успокоит всех и погасит долги, когда станет мужем Эрмелинды. Весной, когда ей исполнится шестнадцать лет. — Замолчала, усмиряя стук собственного сердца, чувствуя, что устала. Как всё ловко получается!

А ведь у малолетки есть золото, которое заплатил Фальгахен за рощу и за… свадебный выкуп. Кстати, роща её, Наташи, значит, и деньги за неё принадлежат ей. И выкуп. Да у неё в замке куча денег осталась! Подумалось об украшениях матери в серебряной шкатулке, о пиксиде с жемчугом, о припрятанных мешочках с монетами. Её личные вещи в сумочке и тайниках. И титул. И поместье. Как быть со всем этим? Это всё пригребёт сестра, которая принимала активное участие в её похищении и возможной смерти? Зачем ей приданое, спонсированное Карлом, если можно вернуть титул и всё к нему прилагающееся?

— А вот вы воскреснете, и нужно будет отдавать долги… — Фиона таращилась в темноту.

Вторая лошадь, справив нужду, отойдя в сторонку, опустилась на мох. Запахло конской мочой.

Наташа задумалась. Если она всё золото отдаст за долги, как будет выкарабкиваться из нужды? Верители шли на уступки Манфреду, и это совсем не значит, что захотят иметь дело с ней. Судя по всему, долгов много.

— А как вы поступите с сестрой? — не унималась Рыбка.

— А как я докажу, что она причастна? Может быть, Фальгахен лгал? Нельзя, чтобы пострадали невиновные. Причастна ли бывшая экономка? Подучивает сестру? Или она сама достаточно изобретательна и хитра? — Вспомнилось, что рассказывал отец о матери Эрмелинды. Яблочко от яблоньки!

— Хенрике снова всем заведует, — кашлянул Руди.

— Кто б сомневался… — согласилась пфальцграфиня. Удавка скользнула вбок, напоминая о себе. В голове царил бардак. В висках глухо ухало.

— Сможешь снять сейчас или будем ждать утра? — забренчала цепью.

— Дайте глянуть. Не думал, что она такая большая.

— Я показывала, какая она и сказала из чего, — поднялась Фиона, отходя в темень и возвращаясь с корзиной, доставая округлую буханку хлеба и завёрнутые в салфетку пирожки с кусочками вяленого мяса.

Кузнец зыркнул на баламутку:

— Так не поверил… Разве такое бывает?

— Кхе, — кашлянула знахарка, то ли презрительно, то ли першило в горле. Разочарованно протянула: — Вы ничего не ели, госпожа Вэлэри.

— Рыжая, идём сюда, светить будешь, — встал, направляясь к выходу.

— Сам рыжий!

— Вы золотые, — попробовала снова примирить их пфальцграфиня. — Мне вас штрафовать, что ли? Взрослые же люди… — Укоризненно качала головой.

— Держи ровнее, — Руди, оттянув ворот вязаной накидки, рассматривал ошейник хозяйки.

Фиона, выгнувшись, водила свечой, то приближая её, то относя дальше, чтобы не поджечь волосы кузнецу и всякий раз отдёргивала плошку, чтобы она его не зацепила.

Наташа, отклонив голову назад, косилась на его руки, слыша прерывистое дыхание мужчины на своей щеке. Прядь его волос щекотала её лицо. Близость сбивала ритм сердца. Образ обнажённого Герарда всплыл в памяти. Она нахмурилась.

Пальцы Рыжего ощупывали золотую дугу, невзначай касаясь кожи на шее хозяйки, вызывая прикосновениями невольный озноб. Он украдкой поглядывал на её бледное лицо, подрагивающие опущенные ресницы. Как она прикусила и выпустила нижнюю губу, влажную и блестящую, приоткрывая рот, втягивая воздух. Прижать бы деву к себе, успокоить. Не отпускать. Он резко выдохнул при воспоминании о том ночном поцелуе. Тело отозвалось ноющим жжением в паху. Нет, Минна никогда не вызывала в нём таких чувств.

— Похоже, вот здесь есть защёлка, — отстранился, задерживая дыхание, просовывая пальцы рук под обруч. — Сейчас я постараюсь, чтобы вам… — Напрягся.

Пфальцграфиня почувствовала удушье. Сглотнула и… Удавка, увлекаемая массивной цепью, скатилась по её спине, а Руди беспокойно заглядывал в глаза:

— Не придушил вас, хозяйка?

Она массировала шею, вращая головой:

— Как-то я к нему уже привыкла. Теперь голой себя ощущаю.

— Скажете тоже, — Фиона со свечой отошла к выходу. — Есть будете?

— Не хочу, — девушка отодвинулась в тень. Наблюдала, как Рыжая, сканируя мужчину, расстилает перед ним салфетку и выкладывает из корзины еду.

Он, подтянув седельную суму, присоединял привезённые харчи к общему столу.

Неторопливая суета вызвала в памяти образ Манфреда. Умер… Её второй отец умер. Она снова сирота. Знакомое чувство безвозвратной потери затопило, защипало в носу, выдавливая слезу. Фон Россен не успел стать для неё по-настоящему родным и понятным. Винить некого. Времени было мало, чтобы понять друг друга и принять такими, какие они есть. Ничего не вернуть. Но мужчина по-своему позаботился о ней, старшей дочери, оставив, хоть и разорённое, но вполне приличное поместье. И не она тому виной, что стала помехой младшей сестре, так и не признавшей её. А что она сделала, чтобы сблизиться с Эрмелиндой, убедить её в своей искренности и бескорыстии? С головой окунулась в дела поместья, когда следовало строить отношения с малолеткой, окружить заботой, любовью и лаской, расположить к себе. Не получила бы удар в спину. Она старше, опытнее, умнее. Должна была предусмотреть всё.