Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 88

— Говорят, Дива умеет делать такую порчу…

Не успел воин договорить, а его товарищи уже нервно озирались. Ревиар недовольно передернул плечами, пытаясь согнать холод, пробежавший вдруг под кожей. Погода не предвещала, тем не менее, ничего зловещего. Но суеверные воители уже вполголоса обсуждали способы борьбы с нечистью. Ревиар задумал было пристыдить их, но вспомнил, что накануне Оракул обрядил в траурные одежды абсолютно весь город. Смысл этого обряда также уходил корнями в древность и далекие неясные верования предков.

Рациональность, бывшая второй натурой Ревиара, все же порой уступала место мистицизму. Так, он прислушивался к предчувствиям Оракула, настроению собственной дочери или ее высочества леди Элдар; он знал за ними хорошую интуицию и верил в нее. Ревиар старался исполнять и все обряды, переданные ему традициями отцов. Делал полководец все это скорее по привычке, стараясь упорядочить свою жизнь, но в простые действия вкладывал много души.

Еженедельное угощение у себя в шатре или доме бедных, для кого-то стоявшее на грани с личным оскорблением, было для Ревиара Смелого едва ли не самым важным и приятным занятием.

Да и щедрость к соратникам была столь широкой, что иной раз ставила в тупик.

— С тех пор, как женился, — жаловался один воин, — ни на что не хватает денег! Поверьте, раньше жил скромно, но ни в чем не нуждался, и голодным не был ни разу. Сейчас же все так подорожало: зачем-то понадобился новый забор, новые корзины, какие-то занавески…

«Элдойрские домохозяйки», — догадался полководец.

— Чем угодно клянусь, мой жеребец — чтоб ему, окаянному, ноги не сломать, — тот еще проныра, — переживал другой всадник, — за три атаки трижды заваливал меня в третьем ряду, копыто евонную бабушку, прости меня Сущий! И стыд, и грех, и смех: вся дружина потешалась надо мной…

Ревиар продолжал внимать разговорам. Это были спокойные беседы о ценах, путешествиях, оружии и лошадях. Это были добрые беседы, и полководец также оставался спокоен. Тем временем, часы шли, вдалеке кое-где уже просматривались знаменитые южные вязы и длинные стволы выцветших тополей. Беспощадное солнце даже цветки цикория выбелило до прозрачности; не разгибающие спины женщины на полях смахивали пот, не переставая трудиться. Коровы, залезшие в грязный пруд, лениво сгоняли мух. Завидев воинов, многие жители скрывались в домах и спустя некоторое время, опасливо озираясь, перебирались посудачить об увиденном к соседям, на всякий случай, не выходя за заборы.

Ревиар знал: уже до вечера здешние жители будут готовы к бегству.

***

Летящий плохо запомнил переход через Флейский отрог. Он ехал без разговорчивой Молнии под боком, выезжал его отряд в самой середине ночи, и юноша просто проспал время до полудня, уже привычно удерживаясь в седле. Когда друзья его, наконец, разбудили, Летящий увидел перед собой Флейский отрог, и у его подножия дымились стоянки: два, три, четыре… шесть дружин! Сердце молодого наследника забилось чаще.

Прежде он никогда не бывал в южных городах и землях.

Высокие круглые купола, вырастающие из глухих стен, обмазанные глиной заборы и ограды, плетеные решетки на окнах и стайки девушек в пестрых нарядах и звенящих браслетами; запах вишен сопровождал воинов последние десять верст их пути.

Здесь вовсе не пахло войной, а сами южане не казались опасными противниками. Они наблюдали за проезжавшими со сдержанной скукой. Летящий мог понять эту непритворную скуку: Флейя была проходным городом, и через нее проходили войска с перерывом на месяц, не больше. Местные видели все возможные войска, а сам город и долина за год раза три поменяли хозяев, не став, впрочем, от этого ни богаче, ни счастливее — но и не будучи разоренными, тем не менее.

Но урожаи были превосходны. Влага, поднимающаяся от земли, окутывала фруктовые деревья, и распространяла по долине дивные запахи спелой вишни, груш, слив и облепихи. Летящий дышал глубоко — Элдойр пока что похвастаться столь чистым воздухом не мог.

«Будет осада», слышал Летящий и холодел. Само слово «осада» пугало его, хотя он слабо себе представлял, как можно даже пытаться осадить Элдойр. И то, что старшие воины говорили о грядущем нападении серьезно, пугало только больше. Неосознанно, Летящий в этот раз держался старших товарищей и несколько раз навещал своего бывшего Учителя — Ревиара.

Хотя Ревиар и был воином, он никогда не брал учеников — только из семьи Элдар в знак почтения. Летящий же знал полководца всю свою жизнь. Ревиар был ему больше, чем Учитель; он заменил ему отца.

И все-таки даже ему Летящий не мог открыть своих опасений и того, что произошло в Мелтагроте.

— Мы задержимся здесь? — спросил Летящий у полководца, подосадовав на свой голос, звучавший непривычно робко. Ревиар улыбнулся ему и хлопнул юношу по плечу.

— Не переживай. Элдойр сейчас в безопасности. Они испугаются того, что мы не боимся нападать, будучи почти осажденными. Их дух будет сломлен. Они испугаются нас, — голос его стал совсем серьезным, и полководец пристально заглянул в глаза молодого воина, — не смей бояться, Летящий. Я вижу тебя насквозь. Не смей.

— Я не боюсь, — молодому наследнику удались эти слова твердыми, хотя он не мог сдержать внутренней дрожи, — я… мать в Элдойре сейчас.

— Ее высочество была там, — коротко ответил Ревиар. Летящий сразу угадал недовольство воеводы: он именовал в разговоре Латалену «ее высочеством» только в присутствии третьих лиц, либо когда был сильно ею недоволен.

Летящий даже мог сходу назвать причину и не ошибся бы.

— Учитель Ревиар… если позволите… мать всю жизнь живет затворницей, словно в плену, под именем нашей семьи. Не знаю, за что старший отец на нее так зол, но я имею право говорить, как член семьи Элдар. Он несправедлив к ней. Но все же я…

— Довольно.

Летящий никогда прежде не видел своего наставника столь гневным. Полководец кусал губы.

— Не править мне Элдойром, учитель Ревиар. Я и сам знаю.

— Не вздумай рот открыть с такими словами! — не сдержался Ревиар, показывая кулак, — это еще хуже, чем открытый страх.

— Но почему?

Ревиар молча пришпорил коня, который недовольно заложил уши, досадуя на непривычное обращение.

— Я могу ручаться за своих, — чуть погодя, сказал полководец в пространство, — но если кто-то, кому еще не заплатили, услышит тебя… узнает, что Элдар не будут платить… услышат, что… нет, Финист Элдар. Что бы ты ни слышал в шатрах воевод, держи язык за зубами. Даже наедине с собой.

— Держу, — пробормотал Летящий, опуская голову.

Он в самом деле молчал слишком о многом. О том, что ему страшно, страшно днем, ночью и особенно — рано по утрам, когда каждый далекий собачий лай кажется шумом вражеского наступления. Ему приходилось молчать, что зерна — и хлеба, соответственно — в королевских зернохранилищах осталось только до осени, а новые урожаи погибли в огне отступающих армий. Он молчал, но не видеть не мог, как и забыть.

И каждый новый день начинался со страха и им же заканчивался. В первые дни после обретения звания сетования старших воинов казались словами неудачников. Разве могут эти трусливые слова быть правдой? Но теперь собственное тогдашнее высокомерие удручало и заставляло стыдиться. Бывалые воины знали. А он обольщался собственной неопытностью.

«Ревиар гений. Поселение среди степи, окруженное только пустыми лугами… и теперь еще и тремя… четырьмя армиями кочевников… ужасно, должно быть, там внутри стен…». Летящему очень не хотелось признавать перед самим собой, что снаружи стен ничуть не менее жутко.