Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 67

Ответ радости не принес.

— Регельдан, — и Хмель вздрогнул: он сжал зубы настолько сильно, что прикусил кончик языка до крови.

За одно мгновение перед взглядом Наставника пронеслась бесконечная цепь возможностей любым способом разорвать помолвку. Ни один способ не был допустим, ни один нельзя было назвать законным.

«Регельдан честолюбив, — думал Хмель, чувствуя приближение головной боли, — он знал, с кем искать возможности породниться». Неплохо зная обычаи сословия, Гельвин не мог не содрогаться от отвращения и злобы. Сдерживать чувства больше не получалось. Внезапное чувство, свежее и сильное, сметало броню спокойствия, равновесие восстановить было невозможно.

— Зверобою заварю, — сочувственно кивнул Хмелю знакомый соратник, — сразу видно, кто из жрецов при храме: только у тех, кто много читает, бывает мигрень.

— Это наследственное от отца, — пробормотал Наставник, — раз-два в год, не чаще.

— Какая неприятность, — цокнул языком наемник Суэль, — должно быть, это здорово огорчает тебя, мастер, даже если приходит редко.

— Меня больше огорчает… — начал было Хмель, и в этот миг раздался тревожный звук рога.

Казалось, все вокруг замерло, прислушиваясь к трубному звуку. Воины застыли, не издавая ни звука. Гельвин знал выражения их лиц: сосредоточенные, взволнованные, напряженные, удивленные. Среди них не должно было быть лишь испуганных.

Настало мгновение тишины. Никто не шелохнулся. Кайнат, жевавший кусок хлеба, нервно сглотнул. Спустя бесконечно долгие минуты зов рога повторился, и все вокруг пришло в движение: воины сорвались разом со своих мест еще до того, как знаменосец громко закричал:

— В защиту! К оружию! К оружию! Виден враг!

***

Верен, сын Эйры, никогда не отличался добродушием. Зная за ним страсть к наживе и отсутствие всякой сентиментальности, теперь вожак Илидар боялся за него.

Верен отличался от старшего сородича. В стане волков не было более язвительного, циничного и жестокого волка. Он был одного с Илидаром поколения, и в долгих кровопролитных войнах уцелел, заработав к сорока восьми годам множество шрамов, недолеченных болезней, ноющих старых ран.

Он чуть прихрамывал в дождливую погоду, но обычно это было малозаметно. Несколько лет назад оборотень получил серьезную рану левого бедра, и едва не лишился ноги — с той самой поры его прозвище пополнилось эпитетом «Старый», а молодые воины стали мечтать на него походить.

Любого другого к его годам перенесенные ранения убили бы, но Верен лишь озлобился на мир в достаточной степени, чтобы научиться с ним хорошо сражаться.

С Латаленой пережитое оказалось бессмысленным, а богатый опыт — ничтожным.

— Братец, — похлопал по спине Илидар своего друга, — остроухая меня порадовала. А ты — дурак.

— Не смешно, — тихо порычал в ответ Верен и рухнул на лавку, схватившись за виски, — у меня болит голова. И нога тоже болит. И спина.

— Если из-за тебя мне придется воевать с Кослем, я с тебя потом спрошу по своей привычке, — развеселился царь оборотней, дружелюбно улыбаясь, — но по мне, может, в самом деле, это знак для союза? С какого толка мы встанем под белые стены, если просто так уйдем?

— Уйди сам, Илидар, — мрачно произнес Верен, — чтобы я повесился в одиночестве.

— Верен.

— Можешь налить мне водки? У тебя еще оставалась привозная, мне правда больно…

— Ты знаешь, что я тебе скажу.

Оборотень не повернулся к собрату лицом. Верен был задумчив, и задумчивость это была нехорошая. Затем Верен поднял свою правую руку и сжал пальцы перед глазами, затем медленно их разжал и снова посмотрел вдаль.

— Тебе сорок восемь, — сказал Илидар, и развел руками, — сколько лет ты еще будешь жив? Старые раны даже на нас заживают с трудом и долго. Поживи уже для себя. Только оставь эту женщину; не бери больше ее добром или силой; она не станет мирной. Случайностей не бывает; я верю знакам.

Верен ударил кулаком в стену. Илидар Одноглазый привык к подобному выражению гнева и бессилия и даже не вздрогнул. Он знал, что говорит правду.

— Портишь мне договор! Не дают покоя собственные трофеи, — ворчливо сообщил Илидар, не отставая от Верена ни на шаг, когда тот шел, чуть прихрамывая, — так-то…

— Ты думаешь, я из жадности? — с ходу завелся Верен, но его вожак зарычал в ответ, и пришлось успокоиться.

Илидар выслушал сумрачные соображения брата — большей частью бранные — по поводу колдовства, глубоких, как черная ночь, глаз, острых ушей и демонов, обитающих в них. С трудом удалось великому князю успокоить своего друга. Подумав, большак решился применить старый, народный способ борьбы с обольщением.

Он притворно оплевал по обе стороны голову друга, воззвал ко Всевышнему, к добрым духам леса, праведным предкам, и торжественно встряхнул Верена за плечи.

— Очнись, брат, очнись! — серьезно сказал он, — колдунья она, кто бы спорил, но разве ты не должен быть сильнее? Подумаешь, подослали красивую — отвернись, да и не смотри.

— Но не слушать нельзя.

С этим Илидар волей-неволей был согласен.

— Что, прямо так и добром взял? — полюбопытствовал он, — что ж ты, дурак, брехать налево-направо побежал?

— Я тебе одному сказал, брат. Просто, чтоб ты знал.

— Будет, я же шучу. Эх, ты! — Илидар уже слегка подвывал, словно в тоске, — морочит всякая баба голову нам, честным волкам. Ты бы лучше думал о деньгах. Деньги — как ни крути — всем нужны.

— Наймешься, вожак?

Илидар прищурился уцелевшим глазом. Верен знал это выражение его лица.

— Нас мало будет. Нужно еще кого-то найти из вожаков. Дело серьезное, хоть и прибыльное. Будешь говорить от моего имени.

Верен услышал остальные слова в спину, но был слишком честен с собой, чтобы спорить:

— Хотя тебе денег в этот раз никто и не посулит: незачем.

Встав перед необходимостью найти несколько дружин оборотней, готовых наняться в Элдойр, Верен воспользовался испытанным методом, наполовину состоявшим из обмана, наполовину — из искренности.

Всего-то и потребовалось — объехать наиболее крупные укрепления западных дружин, и убедить главарей, что именно их стая способна переломить ход схватки за Элдойр.

Первым он навестил Мирволка. Живущий чуть в отдалении от прочих собратьев, он занимал со своими волками Серебряные Холмы, промышлял в основном наемничеством, после того, как убедил торговцев серебром, что выгоднее нанимать волков-соседей, чем от них же обороняться. Мирволк жил скромно, но скромность его скрывала большие достижения: в его ведении находилась каторга, и он рискнул даже в эти непростые годы распахивать под рожь и ячмень новые территории. Верен слышал об успехах вожака, но слышать и видеть — разные вещи.

Увидев же преобразившиеся Холмы, он был восхищен. Последний раз он навещал здешние места лет семь назад, и тогда ничем, кроме мокрого леса, они похвастаться не могли. Теперь же на полях с колосящимися хлебами трудились, не разгибая спин, крестьяне — как раз наставала пора жатвы на севере.

Определенно, население Холмов увеличилось едва ли не втрое. А когда Мирволк услышал о предложении наняться в Элдойр, то продемонстрировал Верену свою маленькую армию — если двести вооруженных головорезов, не считая сотни верховых дружинников, могли считаться армией.

— Мирволк, скажи мне, откуда у тебя эдакая толпа? — потрясенно вопросил Верен старого соратника.