Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 53

***

Когда Ревиар вновь увидел своего младшего двоюродного брата, Даньяра, тот катался поперек щита, завывая от боли, и зрелище это походило на агонию. Только что его отпустили после того, как зашивали веко — Данни потерял левый глаз. Уже тот факт, что он выжил во время операции, говорил о его хороших шансах, но, стоило воинам, сжав зубы, отпустить собрата — он заметался, не зная, чем облегчить боль и издавая страшные вопли.

— Жить будет? — спросил полководец, оставляя брата извергать поток проклятий, стонать и всхлипывать в одиночестве. Лекарь опустил руки в воду, вода, и без того красная, потемнела сильнее.

— Должен бы. Сернегору не так повезло.

— Мертв?

— Почти. Мое мнение, безнадежен.

Безвыходным казалось и само положение.

— Мы потеряли Парагин, — Первоцвет, уцелевший в бегстве, отдышался и, взмокший и грязный, отчитывался перед полководцем, — всех, кто выжил, ты также видишь перед собой. Их было больше, чем нам говорили. В три раза.

— Чертовщина, — стиснул Ревиар зубы.

Элдойр лишился юго-восточного прикрытия; враги отрезали последнее сообщение с Черноземьем, кроме северных дорог, — на которые в любом случае полагаться было нельзя, учитывая положение в Беловодье. А это значило, что вместе с блокадой непременно придет и голод.

Дать сражение слишком рано означало проиграть ввиду малочисленности войска и слабости стен, откладывать же его было чревато всеобщим голодным мятежом. Но хуже всего было то, что поражение при Парагин никак не вписывалось в картину блестящего будущего объединенных народов Элдойра. Бесславная кончина полутысячи обученных, опытных воинов! Даже ревиарцы и воины из асуров были мрачны.

Оставив тяжелых раненных на попечение жителям Киона, выжившие в Парагин отбыли в Элдойр.

***

«Мастер пыточных дел и магистр медицины вместе учатся» — вот какая поговорка ходила по всему Поднебесью.

Неудивительно было, что князь страдал больше от неумелых действий своих «целителей», чем от нанесенной раны. У Сернегора начиналось воспаление крови. От него уже скончалось трое воинов из оставленных в Кионе, вот-вот за ними собирался отправиться четвертый. Сернегор должен был стать пятым.

Но не стал. Спасло князя удивительное совпадение: за ним, как и за другими раненными, ухаживала Гроза и прочие местные женщины. Но только к князю прикасалась лишь Гроза, и она — как и большинство южанок — часто мыла руки.

Грозе уже доводилось встречаться с Сернегором. Тогда, впрочем, обстановка была менее драматичной. А сейчас под ее руками умирал один из самых прославленных и одиозных воевод Элдойра, слава которого распространилась далеко от Черноземья. Сернегор был похож на карту Поднебесья: исчерканный шрамами, заштопанный — и не раз, и не два, множество раз — вышедший за пределы обыкновенного «везения». Настоящий мастер войны, каковых было не так-то много.

Очередное серьезное ранение вычеркнуло еще несколько лет, если не десятилетие, его жизни. И все же, честолюбие заставляло Грозу особенно надеяться, что раненный выживет. Хотя шансов было мало.

«Да их почти и нет, — с легким разочарованием думала на исходе второго дня Гроза, и даже природный оптимизм не давал ей обманывать себя, — кровь льет изо всех дырок». Соломенный матрас пропитался кровью меньше, чем за два часа. Сукровица, гной, желчь. Грозе были знакомы лица умирающих. Даже слишком хорошо. Она привыкла видеть их. Черные круги вокруг глаз, тусклые, почти рыбьи, глаза, бледно-лиловые губы, из которых со свистом выходил воздух.

Она знала все признаки приближающейся кончины. Смерть от ран — не позорное истощение от холеры, не чахоточные кровоизлияния под кожей. Молодые воины еще делили смерть на «позорную» и «честную».

«Как будто есть разница, как околеть, — и непонятно было Грозе, зачем она продолжает сражаться на стороне князя Сернегора против неизбежной кончины, — как будто можно радоваться тому, что тебя распотрошило, как на скотобойне, а кто-то это заметил и запомнил. Умирать все одно не легче».

Она не могла зашить рану — из нее лился гной, и до кишок почти не оставалось пространства. Одно движение иглой — и она обязательно должна была проколоть брыжейку, а значит, казнить воина собственными руками, вызвав у него немедленное усиление заражения.

Она не могла его усадить — потому что рана расходилась, даже если он пытался повернуться на бок.

Она не могла его омыть — потому что его трясло, лихорадило, и потому, что она боялась занести нечаянно еще больше заразной слизи в не инфицированные ранения. Их было три — на животе, на боку, прямо под следами от глубоко вонзившихся колец разорванной кольчуги, и чуть выше сломанной ключицы.

«Полтора месяца он не сможет сам одеться, наверное, если раньше не оденется в саван». Саван заботливые хозяйки подворья в Кионе приготовили, кстати. Его Гроза сразу же пустила на бинты.

«Неужели так трудно не сморкаться в пальцы перед тем, как лезть в кровоточащие порезы?!».

И все же, спустя пять дней, ее работа была вознаграждена, когда раненый впервые открыл глаза в сознании. Первые полчаса его просто тошнило, еще часа два женщина скакала вокруг, пытаясь убедиться, что заражение не распространилось на мозг.

Еще через два дня он впервые заговорил.

***

— Мы… победили?

— Нет, — и она дополнила свои слова жестом. На хине Сернегор говорил с не меньшим акцентом, чем сама гихонка.

— Потери большие?

— Триста два всадника в дружине.

Сернегор подавился скопившейся на языке желчью. Ему хотелось выть, плакать, может, кататься по постели, раздирая лицо ногтями, но сделать этого он не мог. Триста два всадника! Это были триста два его одноплеменника, из тех немногих, что ушли вслед за ним, поверив ему и на этот раз.

«Меня проклянут в Руге, и верно сделают», — ожесточенно сказал себе Сернегор, надеясь, что незнакомая служанка правильно поймет его длительное молчание.

— Добрая женщина, — молвил он, просто чтобы что-то сказать, — я не знаю твоего имени, чтобы поблагодарить.

Она ответила, чуть помедлив: «Гроза».

— Возможно, я помню тебя, — хрипло сообщил князь, — мы уже встречались однажды, и это было…

— …в Сальбунии, господин, — коротко кивнула южанка, — шесть лет назад, когда вы шли с иберскими войсками.

— Точно.

Они помолчали.

— Значит, ты из шатров Сартола, — улыбнулся воевода через силу, — вот уж не думал, что… что единственная женщина, которая будет возле меня…

— Говорите, князь, — сверкнула Гроза глазами и отдернула руку, — слово «падшая» вполне описывает отношение воинов Элдойра к тем, кто им служит.

— Я никогда такого не говорил, — возразил Сернегор, — ты променяла шелка и дурман дома цветов на военный госпиталь, а тому обязательно должна быть причина. Насколько я знаю твой народ, это должна быть месть…

— Она самая, господин.

— …а я уважаю месть. Так кто ты?

— Я служанка при войсках, мой князь, — с легким поклоном Гроза отстранилась от мужчины, — я всего лишь служанка.

— Чья служанка? — поинтересовался между прочим воин.

— Если так пожелает князь, то я буду его.

Они помолчали еще немного.

— У тебя сильные руки, Гроза. Они привыкли к тяжелой работе. При мне никогда не служили женщины. Но для тебя я бы мог сделать исключение.