Осколки небес (СИ) - Колдарева Анастасия - Страница 44

— Та-дам! — провозгласил Андрей с порога, топая ногами по линялому коврику и стряхивая с ботинок снег. — Ну, кто был прав? Три картины за пару часов — чуть с руками не оторвали. У нас теперь куча денег. Пойдешь выбирать елку?

Квартира откликнулась мертвой тишиной.

— Варя? — он напрягся. Засунул обратно в карман деньги, которые сжимал в ладони, и, не разуваясь, заглянул в комнату, в кухню. Никого.

В первые мгновения стало дурно. Однако на кухонном столе обнаружилась записка: утешительная и разочаровывающая одновременно.

«Я встретила крестную», — писала Варя: «Она пригласила на чай, потом — в Спасо-Преображенский монастырь на ночную службу. Утром пойдем с Вениамином на молебен по случаю новолетия. Тебе лучше не выходить. Вернусь завтра. Варя».

— С Вениамином, — проворчал Андрей с презрением, опустившись на стул и вертя бумажку в руках. С подошв на пол стекал тающий снег, скапливаясь в грязноватые лужицы. — Ну и якшайся со своим Вениамином.

Он чувствовал себя задетым. Столько времени потратил на поиски рам! Договорился, чтобы пошустрее сделали, выбрал самые стоящие акварели, которые любила мама. И мерз на ветру возле универмага, и торговался с покупателями, понятия не имевшими, чьи работы берут и сколько на самом деле стоят эти картины. Не говоря уже о художниках-завсегдатаях, у которых перебил торговлю: к концу первого часа ребята набычились, к концу второго явно приняли коллективное решение вытравить самозванца из своих бездарных рядов. Андрей счел за благо ретироваться раньше, чем в ход пошли угрозы и нецензурная лексика.

И ради чего столько мучений?

— Крестная! — проворчал Андрей угрюмо. — Вениамин! Какой-то худосочный прыщ поманил ее пальцем — и побежала! Ну да, с ним есть о чем побеседовать: миллион общих тем, миллион схожих увлечений. Книжки, псалмы, посты. А ты как торчал тут две недели, так и торчи, пока не сдохнешь с тоски. И что еще за нелепые запреты? Разве в церкви не самое безопасное место? Зар об этом без конца твердит, и вдруг — нате вам! — не смей являться. А сегодня, между прочим, тридцать первое декабря, — с претензией заявил Андрей записке и оскорблено уставился на старый эмалированный чайник, словно тот посмел возразить.

Бесы бесами, души душами, но это, черт возьми, была новогодняя ночь. С салютами, фейерверками, массовыми гуляниями и весельем до утра. И он думал… рассчитывал… надеялся… Должны в мире хоть иногда случаться чудеса? Пусть самые завалящие, самые обыденные? Новогодняя ночь с новообретенной сестрой, к примеру. Шампанское, «оливье», индейка, цветные огоньки гирлянд, развешанных по разлапистой елке, и полосатые леденцы, и хлопушки…

Андрей тяжко вздохнул. Последние сутки года могли обернуться последними сутками жизни, и сейчас он бы согласился даже на фетровый носок с нагло ухмыляющимся оленем. Но от него отделались, как от прокаженного. Словно он монстр, чудовище, неприкасаемый или какая-нибудь уродливая черепашка-ниндзя, от которой с души воротит.

Не сказать, чтобы сильно хотелось хороводов и леденцов. За душу шла война — какие уж тут пляски-сладости! Но в прозрачном вечернем воздухе за окнами, в загадочном мерцании звезд, в торопливом мелькании сапог и ботинок за окном и даже в опостылевшем подвале витало нечто призрачно-тонкое, звенящее, сказочное. Наверное, это по-детски неуемное и капризное желание волшебства бередило душу: вынь да положь чего-нибудь чудесное. Только не грозного Ангела с обнаженным мечом и весами, не исцеление безнадежно больных, не дыхание смерти в затылок, а настоящее диво, лишенное горькой безысходности. Например, добрую фею со звездой из фольги на кончике волшебной палочки, колючую ветку ели, обсыпанную блестками и пенопластовой крошкой, фигурку рождественского ангела с золотыми крылышками и фарфоровыми щечками. Искусственные чудеса куда добрее и человечнее настоящих.

Андрей решительно поднялся со стула и шагнул в прихожую. Довольно с него было трусливых, унизительных отсидок в укрытии. Довольно осторожностей. Он пережил такой ужас, по сравнению с которым инквизиторские допросы казались детской забавой. Он умер, он видел изнанку, ощущал дыхание ада. И с течением времени понял: в мире не осталось вещи, способной напугать его. Бесы в округе не появлялись, а появятся — такова жизнь. Ну, или промысел, на который безостановочно уповал Азариил. При воспоминании об ангеле губы досадливо поджались.

— Ты как хочешь, а у меня сегодня будет и елка, и олень, и рождественский ангелок, и если уж совсем повезет, фея! — с вызовом проворчал Андрей. — Пойду выясню, где водятся самые симпатичные.

Выбор пал на торговый центр под названием «Витязь». Идти до него было прилично, но предвкушение бодрило и подзадоривало. После вынужденного заточения свобода опьяняла: и воздух казался слаще, и краски ярче, и людные места притягательнее.

Запыхавшийся Андрей уже взбегал на широкое, скользкое крыльцо, когда прямо перед ним буквально из-под земли вырос раздосадованный Азариил. Синие глазищи метали молнии, перекошенное убийственной миной лицо не сулило ничего доброго. Андрей поскользнулся и чудом избежал столкновения.

— Зар! — воскликнул он восторженно и испуганно одновременно. — А вот и ты!

Азариил прожег его свирепым взглядом. Таким свирепым, что хоть волосы на себе рви в порыве раскаяния.

— Объявился наконец, а мы уж панихиду да поминки заказывали, — Андрей с развязной непринужденностью засунул руки в карманы куртки — и крепко стиснул кулаки.

Ангел все смотрел — кровь в жилах стыла! А ну как схватит при всем честном народе и поволочет назад в подвал? Или того хуже: вдруг у него… приказ на убийство?

От шальной мысли в глазах раздвоилось.

— Тебе велено было оставаться в квартире, — жестко отчеканил Азариил, испепеляя взглядом исподлобья, — а не шататься по городу, навлекая беду.

— Не припомню, — Андрей занял оборонительную позицию, отодвигаясь от греха подальше.

Мимо сновала веселая молодежь, пара дюжих парней добродушно курила, облокотившись на перила крыльца.

— Ты испарился без указаний. И без объяснений. Обещал скоро вернуться, а сам пропал, как будто тебя черт с квасом съел. Я две недели гнил в подвале на кислых огурцах и картошке и носа на улицу не высовывал. Ни телевизора, ни компьютера, ни телефона, ни допотопного транзистора. Ни даже книг удобоваримых — одна богословская чепуха. Как в дремучем средневековье. Чуть крыша не поехала!

Азариил оторопел от такого горячего отпора.

— Терпение — важнейшая из добродетелей, — он смягчился и перешел гневного тона на назидательный. — Я не задавался целью играть на твоих нервах, но мне кажется, тут и усилий не требуется: тебе лишь бы повод найти для возмущения.

— Как и любому, кого кидают без оправданий.

— Я был занят.

— Рад, что теперь освободился.

— Тебя оскорбляет моя скрытность?

— Да плевать я хотел!..

— Здесь не лучшее место для серьезных бесед.

— Ну, в подвал я не вернусь. Во всяком случае, не в ближайший час.

— Почему?

Андрей недовольно выдохнул и шагнул к дверям.

— Дурное легкомыслие может выйти боком, — Азариил потащился следом, продолжая капать на мозги. — Я потратил много усилий, чтобы запутать бесов и пустить Белфегора по ложному следу, но вместо благодарности получаю безрассудные выходки, грозящие уничтожить плоды моего труда!

— Расслабься, — осадил Андрей, — и не паникуй. Кто нас тут знает? Кому мы нужны? Какие бе… — он подавился словом, когда мимо проплыла компания хихикающих малолетних девиц, и понизил голос: — Какие бесы в торговом центре?

— Людские пороки притягивают всякую гнусь, — уперся Азариил.

— Окстись. Сегодня новогодняя ночь. Да сегодня даже гнусь обязана праздновать!

— Бестолковый праздник, — ангел, похоже, вознамерился убить хорошее настроение, прямо-таки выкорчевать с корнем и на освободившемся месте замешать привычную постную бурду о плаче и скрежете зубов…

— Отличный праздник, — огрызнулся Андрей, твердо решив не поддаваться на провокацию.