Осколки небес (СИ) - Колдарева Анастасия - Страница 28

Чудес не случалось. Никогда! Чудеса кончились, когда Андрей выяснил, что Деда Мороза не существует.

Мужчина в вязаной шапке теперь выглядел изменившимся. Разгладились морщины, глаза заблестели, пальцы совсем по-другому стиснули потрепанную бумажную папку: не судорожно, не отчаянно — сильно, уверенно. Человек словно очнулся ото сна, стряхнув путы бесконечной мучительной боли.

— Зачем ты… — пробормотал Андрей, провожая его диким взглядом. — Зар?

— Больше не вспомнит о своих намерениях, — заверил ангел.

— Ты исцелил его!

— Видимо, да.

— Вот так просто? Без причины?

— Разве желание помочь — недостаточная причина? — удивился Азариил.

— Без санкций свыше?

— Ангельское милосердие действительно требует санкций, но человеческое отдано в ваше полное распоряжение. Будь моя воля, я бы поддержал и подкрепил всех нуждающихся, и молился бы за них, и отдал бы последнее, чтобы хоть одну душу выдернуть из бесовских сетей. Потому что я собственными глазами видел, каково приходится людям по ту сторону смерти, Андрей. Не тебе судить, кто и чего достоин: кому в рай, а кому в геенну огненную… Тогда и тебя не осудят.

Андрей растерянно глядел в сторону. Злости как не бывало. Хандра выветрилась, словно промозглый снежный ветер выдрал ее из души с корнем, и на ее месте воцарилась странная, необъяснимая пустота с привкусом полынной горечи.

— Научись отдавать, — посоветовал Азариил. — И станет легче. Возвращайся в гостиницу, Варя волнуется.

Андрей послушно побрел по дорожке прочь.

Сквер скоро закончился кривыми ржавыми воротами высотой в человеческий рост. Вдоль ограды медленно протарахтела старенькая «Волга», подпрыгнув на «лежачем полицейском». Из окон двухэтажных домов напротив парка сквозь занавески пробивался электрический свет. Сколько чужой боли пряталось за этими окнами? Сколько страданий, нищеты, болезней, несчастных влюбленностей и безысходного одиночества?

За поворотом, в отдалении выросла церковь: колокольня и купол парили над голыми верхушками низкорослых деревьев. За ней потянулись дома и переулки. Андрей брел наугад, не помня дороги. На пути попался магазинчик, жалкий в своем провинциальном убожестве. Подход нему с обеих сторон окаймлял самодельный плетень, рядом зачем-то стояло водное колесо и сидел зеленый плюшевый слон, облезлый и плешивый. Растяжка над дверью обещала «свежий хлеб» и «вкусные копченые колбаски». А на пороге, не решаясь войти, жался непрезентабельный мужик с пропитым, тухлым лицом. Заслышав шаги, мужик обернулся, с надеждой заглядывая в глаза. И прежде, чем с его губ сорвалось хоть слово, Андрей выгреб из кармана куртки ворох бумажек и мелочи и стыдливо сунул в несмело протянутую руку. Под налетевшим порывом ветра купюры взметнулись в воздух, мужик ахнул и кинулся их ловить, а Андрей поспешил прочь, словно грабитель, удирающий с места преступления. От мороза горели щеки.

Азариил улыбнулся и, щурясь, поднял глаза к небу, смаргивая сухие снежинки.

— Ты истратил Дар на то, чтобы преподать урок, — констатировал Аския, соткавшись рядом из пустоты. Его невесомое белоснежное облачение казалось дерзким вызовом зимнему ненастью.

— Я думаю, Андрей его усвоил.

— Надеешься спасти душу? Достойное стремление. Но уверен ли ты?..

— Я вижу в нем свет, — тихо произнес Азариил.

С минуту Аския не сводил с него проницательного взгляда, а потом произнес предостерегающе:

— Собственные суждения часто бывают обманчивыми. И под маской добра и лучших побуждений приходят страсти: одурманивают, прельщают, порождают мучительные и губительные заблуждения. Пристрастие — тяжкий грех для нас, брат. Падение — вот плата за него.

И прежде, чем Азариил освоил услышанное, Аския растворился в снежном крошеве.

Это ж нужно быть таким ослом, чтобы не глядя отдать последнее! Отстегнуть пропойце денег с барского плеча — и остаться ни с чем. Азариил по праву мог гордиться ошеломительным успехом проповеди, а у Андрея кошки на душе скребли, и от стыда хотелось провалиться сквозь землю.

Ангел ни единым намеком не выдал осведомленности об андреевом благородном поступке, но и без намеков было ясно: пернатый знал куда больше, чем демонстрировал. Тут к бабке не ходи — на довольной, сияющей физиономии все написано. Андрей решил его презирать — и презирал. От души. Вот как сели с раннего утра в машину, так километров сорок и презирал. А потом замигала красная лампочка на датчике топлива, и в ход пошла тяжелая артиллерия едва сдерживаемой ругани.

Да что там топливо! Хуже! Азариил потребовал свернуть с трассы на узкую проселочную дорогу, отъехать подальше — туда, где начинался густой ельник, — забраться в лес, насколько получится, и бросить машину. Андрей испустил горестный стон и от сердца выругался, но куда денешься? Заглохла его красавица-итальянка, мигнула напоследок фарами и погрузилась в рассветный полумрак, словно простилась с жизнью. На черный капот, кружась в дивном танце, ложились снежинки.

После вчерашней свирепой метели лесная тишина оглушала. Сочно хрустели под снегом сломанные ветки, сминаемые обувью. Мороз кусал уши. Натянув шапку до самых бровей, взвалив на плечо сумку, Андрей плелся по кривой и нечищеной сельской дороге, оплакивая невосполнимую потерю и с упоением предаваясь душераздирающим думам о будущем. Впереди бодрыми мелкими шажками семенила Варя — радостная и окрыленная. Она явно испытывала благодатный душевный подъем, теснивший грудь и прорывавшийся наружу мелодичным мурлыканьем. До удрученного Андрея доносились то торжественный напев «Хвалите имя Господне…», то «Воскресение Христово видевшее…», то заунывное и непонятное «Слава в вышних Богу, и на земли мир…». Когда дошло до пронзительной «Иже херувимы…», Азариил неожиданно подтянул глубоким басом, и Андрей споткнулся. Так они и двигались гуськом, пока не выбрались обратно на трассу.

— Сядем на автобус, — предложил ангел, вглядываясь куда-то вдаль сощуренными глазами. — Доберемся до поселка, там заночуем.

— У меня в кармане пятьсот с мелочью. На гостиницу не наскребу. Между прочим, хватило бы литров на пятнадцать девяносто пятого, а это, считай, больше сотни километров, — едко выплюнул Андрей. — Долетели бы с ветерком…

— …до первого поста ГАИ, — мягко перебил Азариил.

Угнетало то, что довод был железным. Но спорить хотелось просто из вредности.

— Нас за всю ночь никто не тормознул, — упрямо гнул свое Андрей. Сердце кровью обливалось при мысли о брошенной в лесу машине: сгниет ведь, как пить дать, если раньше аборигены на запчасти не растащат. А он уже успел с ней сродниться, прикипел душой. Однако Азариил был непреклонен: на трассе сплошь видеокамеры, машина слишком приметная, попадет в объектив — а там и демоны припожалуют.

— Значит, допыхтим на автобусе, а дальше?

— Затаимся на несколько дней.

— Где? На вокзале? В приюте для бродяг? А главное — на что? Милостыню будем клянчить? Это твой следующий урок, вторая ступенька на пути в рай?

— Прекращай ныть, — не выдержала Варя.

— А ты есть не хочешь? — огрызнулся Андрей. — Или молитвами сыта?

— Поработаешь — поешь, — туманно пообещал Азариил.

До ближайшей остановки топали, казалось, бесконечно долго. Мимо с грохотом проносились фуры. Пролетали легковушки, волоча за собой снежные вихри. Андрей с тоской смотрел им вслед. Варя пела. Азариил чинно вышагивал впереди и обернулся лишь однажды на вопрос о том, сколько душ уже поймано.

— Почему ты думаешь, будто Мастема преуспел? — голос у ангела хрипло дрогнул — не к добру.

— Кошмар приснился, — смутившись, поведал Андрей.

— Снам не должно доверять. Они часто насылаются бесами и призваны вводить в заблуждение, путать и искушать.

— Значит, никого не схватили?

Азариил на секунду замешкался в нерешительности, на его суровом лице отразилась внутренняя борьба. И в груди у Андрея разлился холод.