Ученик колдуньи (СИ) - Колдарева Анастасия - Страница 58

— Снизойдите до лекарств, господин, — раздался за спиной холодный голос Нанну. — Это зелье притупит боль, а вот это восстановит силы, чтобы никому больше не пришлось волочь вас на закорках.

Меткий удар по самолюбию возымел успех: Айхе глотнул из предложенных флаконов.

Гвендолин отказывалась его понимать. Отказывалась даже глядеть в его сторону. Она в блин расшиблась, спасая его жизнь; она едва не очутилась в пасти у морской гадюки и не отведала когтей разъяренной гарпии, она вломилась в кабинет ведьмы, перетерпела ливень, град и ураганные ветер — и все ради чего? Ради вздорной отповеди? Вот уж воистину: подавая руку помощи, не забудь увернуться от пинка благодарности!

Что ж, пусть так. Айхе ведь не просил ее участия. Он вообще не велел смотреть на поединок. Это был ее выбор, ее решение. И не на что теперь дуться. Может, для его непомерной гордыни смерть на арене была желаннее унизительного избавления? Может, в ночь перед сражением он тщеславно мечтал победить — или пасть храброй смертью? Может, она с впрямь лишила его… чего-то важного. И незачем теперь пенять на то, что посмертная слава — не сладкий бальзам, пропитывающий память о блистательном воине, а гибель не бывает доблестной, ибо каждое ее проявление уродливо и омерзительно: хруст сломанных костей и вывернутых суставов, кровавая грязь и рвота от боли, агония и удар за ударом, бросок за броском, пока вопреки всем страшным ранениям тело не прекратит цепляться за жизнь и сознание не угаснет. Спесивых мальчишек не образумишь, свой ум не вложишь.

Пока Гвендолин глотала слезы, Нанну обработала раны Айхе. Как ей удалось достучаться до его благоразумия — загадка, однако через некоторое время юноша почувствовал себя лучше и даже умудрился подняться на ноги. От предложенной помощи высокомерно отказался, хоть и зашатался, и позеленел, как покойник. Наблюдая за его потугами двигаться самостоятельно, Гвендолин пыхтела от раздражения. На языке вертелись колкости, а глаза разъедало соленой влагой.

— Ума не приложу, как тут можно ориентироваться, — призналась Нанну, когда они пустились в дальнейший путь. Факел метался из стороны в сторону, высвечивая все новые и новые развилки коридоров, кованые решетки, ржавые скобы, пятна гари на потолке и провалы колодцев.

— А правда, что ты сумеешь сохранить нам человеческий облик? — спросил Аарон, самый юный и самый чахлый из ребят.

Айхе смерил его взглядом, стоически продвигаясь по коридору на своих двоих.

— Правда, — прохрипел он. И вдруг от слабости колени у него согнулись, и он стал медленно оседать на пол. Мигом растеряв все свои обиды, Гвендолин бросилась к нему.

— Прекрати! — ощетинился Айхе. — Не надо! — и отпихнул ее, хватаясь за выщерблины в стене. Кое-как устоял.

— Хватит уже геройствовать, — Тод подхватил его под руки. — Иначе не только нам не поможешь, но и сам окочуришься.

— И не ори на девчонку. Если бы не она, тебя бы гарпии давно сожрали, — поддержал Алби.

— Вот уж гарпиям она меня точно не отдаст, — произнес Айхе со странным выражением. Гвендолин почудилось, будто голос у него чуть-чуть потеплел.

Они все шли и шли. Воздух холодил кожу под мокрой одеждой и пронимал до самых печенок.

Наконец, впереди в тупике появилась знакомая дверь, обитая металлической лентой.

— Пришли, — облегченно выдохнула Нанну. — Хвала небесам! Что дальше?

— Надо отпереть замок, — сказал Айхе.

— Так… а у кого-нибудь есть ключ?

Ключа, естественно, не было.

— Что ж. Смелая попытка, — Нанну как будто обрадовалась. — Предлагаю вернуться той же дорогой, а то у меня, признаться, мурашки по коже. И холод здесь звериный.

Не успела она договорить, как подземелье содрогнулось от глухого рокота. Нанну занервничала, тыкая факелом то на дверь, то в коридор, которым они явились. Алби, Тод и Аарон вжались спинами в стены, безумно озираясь и почти не дыша. Крысенок, дотоле мирно дремавший на плече Гвендолин, сверзился на пол и пустился наутек. Секунда — и его крохотное серое тельце растворилось во мраке.

— Дэнни, стой! — окликнула Гвендолин. — Не бойся!

— Тише! — Нанну схватила ее за руку. На ней лица не было.

— Это Левиафан, — сообщил Айхе будничным тоном, — ревет в гроте. Наверное, не кормили сегодня. Кагайя никогда не кормит драконов перед состязаниями. Чем голоднее, тем злее.

— Он всех нас сожрет, — прошептал кто-то из ребят. — С потрохами.

— Ничего подобного, — сказала Гвендолин. Вот только убежденность в ее словах не сквозила. Вдруг Айхе окажется прав, и озверевший от голода Левиафан позабудет о своих гастрономических пристрастиях и смахнет их всех в один присест? Никто ей за это спасибо не скажет.

— Давайте подумаем, — Нанну заходила взад-вперед. — В эту дверь чудовищу не протиснуться, значит, пока мы в полной безопасности. Открыть замок нам не под силу…

Вообще-то Айхе мог бы поколдовать, мелькнула мысль в голове у Гвендолин, однако озвучивать догадки не хотелось, чтобы не спровоцировать очередную волну недовольства.

— Остается лишь одно: вернуться.

— Согласен, — поддержал Алби. Двое его друзей с готовностью закивали. Не будь они настолько измотаны, ринулись бы к выходу на всех парах прямо сейчас. Впрочем, бездумное бегство грозило обернуться многочасовым — если не многодневным! — блужданием по лабиринту, это ребята тоже понимали, и потому не спешили.

— Отдохнем немного — и назад.

Предложение нашло горячий отклик у всех, кроме Гвендолин и Айхе — тот от комментариев воздержался. Рухнув на пол, он жадно пил воду из бутыли.

Воткнув факел в скобу, Нанну присела у противоположной стены. Расстроенная Гвендолин присоединилась к ней: прижалась плечом к плечу в попытке согреться, подтянула колени к груди. Как же она устала… Как пусто сделалось внутри, как одиноко и безнадежно… Устала куда-то гнаться, кого-то спасать, за что-то бороться, трястись от страха. Устала любить. Если любовь всегда такая: тяжелая, мучительная, толкающая на смертельный риск, не оставляющая ни тени выбора, — зачем она ей? Если все, что любовь дает, — это боль, жалость и необходимость безгранично терпеть, не проще ли обойтись без нее? О чем вообще бредили бульварные романы, вроде тех, что подсовывала Кирстен? О какой романтике и бабочках в животе? О каких крыльях за спиной? Стыд, смятение, тревога и оглушающее понимание того, что с исчезновением его — единственного! — жизнь просто оборвется и никогда не станет легче, — вот что такое настоящее чувство. А вовсе не нежный трепет и упоительные прогулки под луной.

Хотелось лечь и ни о чем не вспоминать, ничего не желать. Гвендолин уткнулась в колени подбородком и почувствовала, как Нанну ласково обнимает ее. Слова сорвались сами, против воли, еле различимые:

— Зачем он так со мной?

Нанну наклонилась, прижалась губами к ее макушке и прошептала чуть слышно:

— Ты видела его униженным, а мужское самолюбие так устроено…

— Глупо!

— …по-другому.

— Мне плевать, что он не победил бога!

— Да я не об этом. Айхе стыдится своей беспомощности и неприглядности — сейчас, а не тогда. Стесняется наготы, и шрамов, и слабости, и того, что вынужден на твоих глазах принимать чужую помощь. Вот и прячется под колючим панцирем. Не принимай близко к сердцу. Пройдет время — оттает.

Гвендолин украдкой скосила взгляд в его сторону: Айхе протягивал бутылку с водой Аарону.

— Видишь? — улыбнулась Нанну. — Кое-чему он уже научился.

Гвендолин смотрела на него, чувствуя, как недавняя обида блекнет, превращаясь в нелепое недоразумение, а сердце переполняется неизбывной нежностью. Сердиться на Айхе оказалось куда тяжелее, чем прощать. Все-таки у любви имелись и некоторые плюсы.

Успокоенная, Гвендолин задремала, пригревшись возле Нанну. Ее разбудил раскат драконьего рева в глубине грота. И громкий, окрепший голос Айхе:

— …готов попробовать.

— Уверен? — уточнил Алби, боязливо поеживаясь. Мальчик был ниже него на целую голову и, пошатываясь, с трудом держался на ногах, однако от него ощутимо веяло пробуждающейся колдовской силой.