Ученик колдуньи (СИ) - Колдарева Анастасия - Страница 33

Однако алхимии уже не слушал. Согнувшись в три погибели, он залез под стол и выудил оттуда пыльную банку с дохлыми червяками.

— Мне сегодня не требуется твоя помощь, — он нетерпеливо махнул рукой, предлагая Гвендолин убраться с глаз долой.

— А я не за этим пришла. Я хотела… спросить.

Ох, только бы не зарумянились щеки. Только бы Дориан не разгадал ее истинной цели.

— У меня мало времени, — предупредил алхимик.

— Да я на секундочку. Мне бы… зеркало.

Дориан вперил в Гвендолин проницательный взгляд, будто за грудки схватил и пытается вытряхнуть из нее признание.

— Я… двое суток не причесывалась, — запинаясь, принялась сочинять Гвендолин, — и не заплеталась… а вдруг у меня прыщ на носу вскочил?

— Пока нет, — заверил Дориан. — Если появится, обещаю поставить тебя в известность.

Это расценивать как отказ?

— Но мне действительно очень нужно, — вот теперь Гвендолин точно покраснела. — Неужели нигде нет зеркала? И расчески?

Дориан подумал.

— В комнате Нанну поищи, — наконец сжалился он. — Там не заперто. Только обещай не лазить по вещам.

— Да вы что! — Гвендолин оскорблено вскинулась. — Мне только причесаться и…

— Уходи уже, — Дориан потерял к ней интерес и уткнулся длинным носом в банку с червяками.

Обрадованная Гвендолин припустила вниз со всех ног.

В комнате Нанну царила мрачная духота. В отличие от сушильни для трав, здесь имелось застекленное окно, которое, вероятно, редко открывалось, поэтому воздух сгустился сырой и затхлый. Зеркало нашлось на комоде: небольшое, в две ладони, с резной металлической ручкой, инкрустированной перламутром. Сразу видно: ценная вещь ручной работы. Впрочем, в этом мире все делалось вручную. А для изготовления зеркал, надо думать, как в стародавние времена, применялось серебро.

С замиранием сердца Гвендолин взглянула на свое отражение. На нее уставилась невзрачная веснушчатая девчонка с глазищами в пол лица, вздернутым носом и рыжей паклей на голове. Охнув, Гвендолин нашарила на комоде гребешок — деревянный и совсем без ручки — и запустила пальцы в тугую косу, распутывая волосы. Ужас, ужас, билось в голове, убогий, тоскливый ужас. Она до отвращения, до унизительной жалости некрасива. Эти чудовищные веснушки — она же вся рябая. Соскрести бы их жесткой мочалкой, или загореть до хрустящей корки, только первое — увы — не сработает, а второе лишь добавит новых пигментных пятен. Вьющиеся волосы за три дня без расчески свалялись до состояния войлока, и расстроенная до тяжкого уныния Гвендолин принялась безжалостно драть их гребнем, жмурясь от боли и смаргивая злые слезы боли. Потребовалось не меньше десяти минут, чтобы вынуть из спутанных завитков мусор, пыль и сухие травинки и придать им более-менее ухоженный вид. Однако результат не удовлетворил.

— Вода, — сообразила Гвендолин. — Нужно нагреть воды.

Сказано — сделано. Кастрюль в кухне нашлось достаточно, а дрова в очаге еще не до конца прогорели. Пока вода закипала, Гвендолин сидела как на иголках, и все поглядывала на дверь. Только бы Дориану не приспичило навестить склад в поисках закончившихся наверху рыбьих пузырей, лягушачьей икры или толченых скорпионов. Только бы Нанну не вернулась раньше времени и не застукала свою подопечную за преступной растратой воды. Только бы Айхе не заглянул на огонек…

Прижав на секунду ладони к вспыхнувшим щекам, Гвендолин схватила кастрюлю, обернув ручки полотенцем, и подтащила ее к тазику для умывания. Затем на цыпочках подкралась к двери, прислушалась, не идет ли кто, и кинулась мыть голову. Руки тряслись, вода выплескивалась из ковша на пол, текла по шее за шиворот и заливала глаза. До чего же непривычно! А уж вспенивать в волосах скользкий зеленый обмылок с одуряющим запахом трав, оставляющий осколки абрикосовых или сливовых косточек — вообще подвиг. Мыло то и дело вываливалось из дрожащей ладони и плюхалось в мутную воду, дважды запутывалось в мокрых локонах — насилу выдернула. И вот наконец Гвендолин накрутила на голове тюрбан из полотенца и, удовлетворенно отдуваясь, потащила таз к окну. Вряд ли это окно использовали для выплескивания помоев, но ведь до земли полкилометра: часть воды растечется по стене, а оставшаяся попросту испарится. Так или иначе, совесть не сильно препятствовала преступным действиям.

Довольная собой Гвендолин вернулась в комнату Нанну и вновь полюбовалась на себя в зеркало. Тюрбан ее явно не красил. Тонкая безразмерная туника тоже. Разглядывая витиеватые узоры на светлой ткани, Гвендолин бессознательно выпятила грудь, поворачиваясь так и этак в надежде обнаружить вожделенный объем. Однако зеркало осталось непреклонно. Плоскодонкой Гвендолин быть давно перестала, однако женственными ее формы можно было назвать лишь условно. Особенно в сравнении с гарпиями. Пусть те — кровожадные нелюди, пусть у них на уме одни мерзости. Но она помнила горящий взгляд Айхе. Разве на нее он когда-нибудь посмотрит с таким вожделением? На что тут смотреть-то. Прыщи зеленкой надо мазать, а не подчеркивать.

Окончательно раскиснув, Гвендолин стянула с головы полотенце, ссутулилась и поплелась к комоду возвращать на место бесполезное зеркало. Мокрый жгут волос упал на спину, пропитывая тунику холодной сыростью, плечи под невесомой тканью озябли. Увы, чуда не произошло: гадкий утенок не преобразился в прекрасного лебедя. Даже с вымытой головой бледная рыжая худышка осталась бледной рыжей худышкой. Устроившись за столом и положив голову на руки, являя собой воплощение вселенской кручины, Гвендолин смежила веки.

Такой ее и застала вернувшаяся под вечер Нанну.

— Топишь горе в компоте? — женщина устало поставила на пол полную воды кадку и окинула хозяйским взором очаг. — Надо бы послать кого-нибудь за дровами.

Гвендолин разлепила налитые сонной тяжестью веки и размяла пальцами затекшую шею. Надо ведь, умудрилась задремать. Горе? В компоте? О чем это она? Ах да, о кружке, забытой с обеда.

— Нет, это пустая, я помыла.

— Тебя посылать точно не буду: до утра не управишься.

— Я могу сходить, — долетело от двери.

Гвендолин обдало волной жара, вспыхнули даже кончики ушей. А ведь Айхе всего лишь вошел в кухню и пока даже не приметил ее, скорчившуюся за столом. В бесплотной надежде ужаться в ноль, Гвендолин скрючилась ещё сильнее. Как все-таки здорово, что Нанну не успела зажечь лампы: в тусклом свете очага не видать зардевшихся щек.

— Господин Айхе? — Нанну скептически изогнула бровь. Видно, на языке у нее так и вертелось колкое: «С какого перепугу?» — У вас поди своих дел невпроворот, а мне не к спеху. Дров до утра хватит.

— Как знаете, — Айхе пожал плечами. Не больно-то и горел желанием помогать: отдал дань вежливости. — Но если надумаете, я пока буду… — Он, безусловно, собирался развить мысль, однако сбился на полуслове, споткнувшись равнодушным взглядом о тихую, неприметную, сжавшуюся в комочек Гвендолин. И тут уж на его лице отразилась бесподобная смесь эмоций…

Ужас пропитал каждую клеточку тела бедняжки Гвендолин: ведь с просохшими после душа кудряшками она частенько напоминала крашеную хной овцу, дернутую током. Айхе беззастенчиво изучал бедлам на ее голове и даже не скрывал насмешливого изумления.

— Помочь с ужином? — предложила Гвендолин дрожащими губами, изо всех сил делая вид, будто ей ни капельки не стыдно, не обидно, не горько и вообще — наплевать!

— Я пожарю омлет, — отмахнулась Нанну. — Позови лучше Дориана, иначе он всю ночь будет ковыряться со своими штативами и пробирками.

Гвендолин с готовностью спрыгнула со стула, радуясь возможности ускользнуть от пристального внимания Айхе. Над гарпиями бы лучше так подтрунивал! Пряча глаза, она юркнула к двери и на пороге почти споткнулась о давешнюю саламандру, которая именно в данный момент аккуратно просачивалась в кухню через щелочку. К счастью, удачно подвернулся косяк, избавив Гвендолин от позорного пируэта вверх тормашками, а мальчишку — от очередной потехи. Откуда здесь вообще взялась эта проклятая рептилия?