Святослав, князь курский (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 43

— Беда, князь, — последовал ответ Ярмила. — Прибыл кум твой, по-садник Якун, с братом и чадами. Молвит, что новгородцы сговорились живота тебя лишить. Вот-вот ударят в набат… Бежать надо! Спасаться! Иначе быть беде. Ох, грехи наши тяжкие…

Князя потянуло было зевнуть, широко, с потягом всего тела, но по-следние слова постельничего остатки сна безо всякой зевоты как рукой сняли.

— Слышала? — спросил Святослав супругу, также уже проснувшую-ся и тревожно прижимавшуюся к нему обнаженным и еще горячим со сна телом. — Одевайся! Видать, не до сна нам ныне, если не желаем раньше срока в царство небесное попасть. Ну, что за град, что за княже-ство, — посетовал он не столь с негодованием, как удрученно.

— Слышала, — шепотом отозвалась Мария, соскальзывая с теплой постели босыми ногами на деревянный пол опочивальни. — Я быстро… А кущи небесные подождут… нам и на грешной земле дела имеются.

— Буди дружину, Ярмил, — распорядился князь, разобравшись в своей одежде и натягивая в темноте порты. — Пусть надевают доспехи и опоясываются мечами… словом, пусть будут готовы… Да подай нам огня… факел что ли… или подсвечник со свечами, а то хоть глаз выко-ли!

— Дружина, княже, уже разбужена, — кратко ответил Ярмил. — Я уже позаботился. Твоего указания ждут.

Как только белесый рассвет стал рассеивать ночную темь, но ут-ренняя богиня Мерцана еще не успела окрасить в розово-золотистые тона небесный свод у восточного окоема, как из тихо распахнувшихся ворот Ярославова двора выехала, гулко цокая копытами коней по бре-венчатому настилу, кавалькада всадников, человек так под семьдесят. Все в темных одеяниях, молчаливо напряжены, а потому и скользят как тени по нешироким улочкам еще сонного града, направляясь в сторону городских ворот по Смоленской дороге. Лишь короткое всхрапывание сыных коней да случайный звон металла о металл нарушали ночную тишину и давали умелому наблюдателю, если бы был таковой, некото-рые подсказки к тому, что в предрассветном сумраке движутся не про-сто всадники, а вооруженные люди. Задержки на вратах при выезде из города не было: там стояли люди Якуна, молча отворившие ворота пе-ред первым всадником и также молча их затворившие за последним.

— Кажется, пронесло, — оглядываясь на темную громаду города, произнес Святослав, обращаясь к ехавшим возле него новгородцам Якуну и его брату Прохору.

— Рано судить о том, — не разделил княжеского оптимизма Якун. — Не такие новгородцы, чтобы спустить нам побег.

Прохор ничего не сказал, но его участившееся сопение явно гово-рило, что он полностью согласен со своим старшим братом.

— Думаю, что не так страшен черт, как его малюют, — остался при своем мнении князь. — Верно, воевода Петр? — обратился все же он за поддержкой к бывалому воину.

Но тот князя не поддержал.

— Якун верно говорит: надо ждать с часу на час погони. Не простят новгородцы нам побега, за обиду себе сочтут. Скажут, что пятой удари-ли по Новгороду, — молвил он.

— Скажут или не скажут — еще неизвестно, — отозвался Святослав с напускной беспечностью, — но не подставлять же нам свои головы, как быки на бойне. Сейчас до остальной дружины доберемся — и нас станет сила! Пусть только попробуют погнаться — по носу сразу схлопочут! Почувствуют вкус кровавой юшки! Познают, что такое курские ратни-ки. Пятьсот курских ратников — это вам не шутка! Пятьсот ратников — это не один в поле воин!

— И пятьсот дружинников не помогут, — хмурился пуще прежнего Якун, лучше других знавший повадки своих горожан, — если новгород-цы примут решение догнать нас. Что, что, а тут они мастера: десяток тысяч поднимут в погоню, лишь бы поквитаться.

— Поживем — увидим, — направив коня к скакавшей неподалеку супруге и тем самым давая понять, что разговор на данную тему окон-чен, оставил князь за собой последнее слово.

Якун не ошибся: около пяти тысяч конных новгородцев, воору-женных в основном луками, копьями, топорами да мечами нагнали и окружили дружину Святослава. Однако бой не затевали, требовали только, чтобы выдали им бывшего посадника Якуна да Прохора с их слугами.

— Что станем делать? — собрал совет Святослав. — Возможно, кому-то удастся прорваться… куряне не подведут — воины бывалые. Но большинство поляжет на поле брани — тут же добавил он мрачно, — да и раненым полона не миновать…

— Надо начать переговоры, — предложил воевода Петр, — и совес-тить, совестить их. Ведь это они тебя звали, клянясь содержать в чести, да слова своего не сдержали… Возможно пыл новгородцев за торгом и поостынет.

— Выдай нас головой, — хмуро посоветовал князю посадник Якун. — Чего всем за нас двоих пропадать. Все равно не прорваться, только зря разозлишь этот осиный рой… Вот, если что, о детках да о супругах на-ших, кум Святослав, побеспокойся, не дай пропасть сиротам!

— Выдавай, князь, делать нечего, — поддержал брата Прохор, — Только попытайся сначала слово с новгородцев взять, что до суда на городском вече нас не тронут, крест на том потребуй целовать… А там, что Бог даст! Там и епископ Нефонт, возможно, словечко замолвит, да и остынут самые горячие головы у наших недругов.

Как ни странно, но новгородцы, имея десятикратный перевес в си-лах, согласились на переговоры.

В результате длившихся до самого вечера переговоров обе стороны пришли к тому, что бывший новгородский посадник и его брат выдава-лись новгородцам головами вместе со всем их семейством, но новго-родцы клялись их до вечевого суда не казнить и дело решить так, как скажет вече.

Уже находясь в Курске, Святослав Ольгович узнал, что новгород-цы слово свое сдержали: они доставили до веча Якуна и Прохора жи-выми, хотя и изрядно побитыми. Вече сначала приняло решение о казни Якуна и Прохора привычным способом — сбрасыванием в Волхов с мос-та, но тут вмешался епископ Нефонт, предложивший взять с них денеж-ный штраф, заточив обоих в узилище.

В итоге споров и криков вече, в конце концов, приняло решение взыскать с бывшего посадника Якуна 1000 серебряных гривен, а с его брата — 500, самих же отправить в узилище при монастыре. Семьи братьев оставили на свободе, сохранив за ними и рухлядишко с хозяй-ством, дома в градском посаде да склады с мастерскими.

«Слава Богу, — переживал Святослав Ольгович за своих новгород-ских друзей-сторонников, — что хоть стараниями епископа семьи несча-стных сидельцев бедствовать не будут, перебьются до освобождения кормильцев. Иначе вообще беда. Ну и новгородцы, ну и ушкуйники… Ничего святого для них нет».

Если с новгородскими доброхотами и сподвижниками Святослава все более менее определилось, то в личных делах не очень. От потрясе-ний и тряски во время бегства, когда впопыхах не было времени забо-титься о благополучии плода, сильно заболела супруга. Открылось кро-вотечение. Ни молитвы о здравии в курских храмах, ни заговоры на ру-ду-кровь старух-ведуний, ни их отвары из трав и кореньев, не помогли. Мария лишилась плода. Обессиленная мучениями, она лишь виновато улыбалась Святославу, когда тот заходил к ней в опочивальню, чтобы проведать да спросить о здоровье. Оба, маясь, оплакивали потерю ребе-ночка: Мария часто в голос, не стесняясь слуг и домочадцев, Святослав по-мужски молча, темнее лицом да тускнея очами.

Всеволод Ольгович, узнав о бегстве брата из Новгорода, был не только расстроен этим обстоятельством, но и рассержен. Так как, нов-городцы, попросив сначала у него на свой стол шурина Святополка Мстиславича, сына Мстислава и Любавы Дмитриевны Новгородки, в последний момент отказали и ему, откупившись дарами. Святополк хоть был и из Мономашичей, но все же родственник — сводный брат княгини Агафьи, да и киевского князя держался, как и старший брат его, Изяслав. Поэтому он в определенной мере устраивал Всеволода Ольго-вича. Но не срослось, не вылепилось. Взяли же себе новгородцы князя у противной стороны: вдругорядь у суздальского князя Юрия Владими-ровича — сына Ростислава.