Время бусово (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 40

— Не на меня ли грешишь, соседка?

— Почто на тебя, других хватает.

— Да, Купа, — улыбнулся со значением и, слегка конфузясь, охот-ник, — ты точно крепость! Вон, какая крепкая и ядреная! — И попытался обнять, но как-то неуклюже и неумело, отчего еще больше сконфузился. Но, несмотря на то, продолжил: — Такую крепость не зазорно и завое-вать… особенно, ежели… по-соседски.

— Зараз и не взять! — Оттолкнула Купа Бродича, но не в сердцах, а как бы играючи. — Много охочих на то воев пыталось, но никому пока не удалось…

— А пусть их… — отмахнулся Бродич. — Возможно, я буду удачли-вее… К тому же попытка — не пытка… — И стал более настойчив в своих устремлениях, пытаясь нарочитой грубостью побороть юношескую ро-бость как перед самим собой, так и перед понравившейся ему женщи-ной.

— Не охальничай, — игриво увернулась молодая вдова от объятий вдруг осмелевшего соседа-охотника. — А то вот крикну князю и воево-де… идут недалече — враз бока тебе намнут… — лукаво говорила скоро-говоркой вдова. — На блуд и прелюбодейство толкаешь. А это, сам зна-ешь, как карается: меня в просмоленный мешок с собакой, петухом и котом — да и в реку, тебя же камнями и палками забьют. — И дала увеси-стую затрещину новоявленному ухажеру. Рука у вдовы была тяжелой — родители постарались, да и жизнь не баловала: все приходилось делать самой. Вот рука и отяжелела.

— Так я же шучу, — опешил от такого отпора Бродич. — Шуток что ли не понимаешь!..

— Шути с кем помоложе, я же тебе чуть ли не в матери гожусь.

– Тю-ю, тоже сказала: в матери… — тихо засмеялся Бродич. — Ты моложе… — он запнулся, подыскивая сравнение, которое не находилось, не подворачивалось на язык, — моложе любой… молодки, вот! — И по-краснел, как рак, обданный крутым кипятком — варом.

— Вот и я говорю, что все вы шутники, — продолжала подначивать незадачливого охотника вдовушка. — Только шутки шутить все мужчи-ны мастера, а как до дела, так и в кусты: я — не я, и хата — не моя!

— Так я… — смутился вконец охотник, не зная как дальше вести се-бя с понравившейся ему вдовой: она, вроде, и не против его любовных заигрываний, но тут же такое скажет, что мороз по коже. — Так я… — не находил он слов и уже не давал воли рукам своим.

— Мне бы мужа стоящего себе найти, а не шутника-охотника, — лу-каво зыркнула вдова в вечерних сумерках шаловливыми глазищами, да так, что даже как будто сумерки светлее стали, — который, если что — так сразу в кусты, словно его зайцы, и поминай, как звали.

— Так и я про то, — посерьезнел Бродич.

— Да кто вас, мужиков, знает: про то на уме у вас или про это. Всяк норовит слабую и беззащитную вдову обидеть, забыв, что грех это… Так что, сосед, мне муж нужен, а не шутник-охотник. — Играла она с соседом, как кошка с мышкой. — А то не понять: то ли я — баба, то ли еще девка! Даже самой не верится. Хи-хи! — Хихикнула задорно.

— Так я, чем не пара? Чем не подхожу? — Вновь осмелел Бродич. — Хоть сейчас в мужья готов! — Выпятил он грудь колесом.

— Ишь, охальник, — беззлобно выругала женщина молодого охот-ника, ругала, а глаза светились озорством и лукавством, присущим только молодушкам, — не успел и слово прокукарекать — и сразу в по-стель. Я уже говорила: бедную вдову всякий может обидеть… Ты сна-чала женись, а потом и … о взятии крепостей толк веди.

— Так я с радостью, только до Купалы, ой, как далеко… — поспешил заверить Бродич соседку о своих честных помыслах.

— Это только кажется, что далеко. Вон молодежь колядки на Коля-ду отпоет, отпляшет, а там не за горами и весна красная, которую Зим-стерла за собой приведет, и Купало с Ладой благословение влюбленным дадут. — Со всей серьезностью заметила вдова.

— Так я буду готовить тебе венок!

— Готовь, коли не раздумаешь…

— Я не шучу.

— Я — тоже.

Расстались у землянки Купавы, действительно занесенной снегом вместе с двухскатной крышей, только траншея в сугробе вела к входу-лазу, запертому деревянной дверью, подпертой березовым поленцем, чтобы какой-нибудь зверь случайно не залез в жилище, почувствовав тепло и еду. Знали, что десятки пар глаз за ними наблюдают. Будет на-утро досужим кумушкам, о чем языками почесать.

Конечно, в брак вступить можно было, не дожидаясь праздника Купалы. Стоило обратиться к жрецам и пройти предписываемые ими обряды. Славянские жрецы обладали таким правом. Но эти обряды бы-ли длительны, церемонны и не очень чтимы среди простых огнищан. Чаще такими возможностями пользовались князья или вожди, когда заключали выгодные по политическим соображениям брачные союзы, тем паче, если такие союзы не терпели отлагательства. Простые же ру-сичи, которых было подавляющее большинство, в браки вступали по древним обычаям, перенятым от отцов и дедов своих — полюбивши и познавши друг друга чуть ли не открыто в ночь Купалы, самую корот-кую и самую теплую. И никакого стыда при этом не испытывали.

Так что Купава знала, что говорила влюбленному в нее охотнику.

Всю зиму, кроме дней празднования Коляды, во время которого устраивались игрища молодежи с плясками, припевками, хождением по соседским подворьям и зимовьям, плотники валили в ближайших к го-родищу дубравах и рощах столетние дубы. Вымеривали с помощью тонких и длинных лаг от комеля меру в четыре роста человека и отпи-ливали очередную плаху для наружной стены или воротной башни.

Целыми днями раздавался перестук топоров, гортанные крики плотников: «Берегись!» — предупреждающие об опасности быть смятым очередным падающим лесным великаном, да гулкие раскаты от падения этих великанов. Даже толстый пласт снега не мог заглушить этих зву-ков.

Зимний день на день не приходится. Один хмурый, смурной, по-земкой перебиваемый. В такой день, говорят, умный хозяин собаку из дома не гонит, не то что самому на улицу выходить. Другой — ясный, солнечный, морозный. От такого и на душе веселей, и мороз — не мороз! Начнешь работать — работа спорится, и усталь не берет! И, вообще, чу-десно, когда в лесу все деревья инеем припорошены, словно посереб-ренные в гулкой тишине стоят. Издали посмотришь: не лес — сказка! Все блестит, сверкает, многоцветьем искрится и играет. И вблизи оча-рованье не проходит. Вокруг живое серебро на ветвях поразвешано и алмазные россыпи. Тронь любое дерево — вмиг за ворот алмазной пы-лью сыпанет, и серебряный звон по всему лесу пойдет! Благодать!

Привычный к плотницким делам курский мастеровой народ, воо-руженный тяжелыми, на длинных ручках-топорищах, отполированных до матовой белизны мозолистыми руками, топорами, звонкими, остро-зубыми пилами, длинными вагами-рогатинами, без устали валил лес.

— Хороша будет крепость, ладная, — постукивал обушком топора по очередной плахе Сруб, назначенный воеводой ответственным за подбор и порубку деревьев, прислушиваясь к тому, как «пело» древо. — Бревно к бревну. Без изъяну и гнильцы. Не древо — железо!

— Верно, сосед, — перестав срубать толстые сучья, разогнув на мгновение широкую спину, соглашался с ним Ставр, не менее извест-ный в окрестностях Курска плотник, чем сам Сруб. — Бревно к бревну. Ладная будет крепость вокруг града.

— Правильно наш князь удумал — град поставить… — рассуждает вслух Сруб. — Зря мы поначалу противились… Все — леность людская, — укорял он себя. — Будет и для глаз лепо, и от злого человека защита.

— Я тоже так мыслю. На что ратские — ребята хватские, но и те, на нас глядючи, свой детинец решили возводить… не в пример липовец-ким, которые только поглядом и обошлись. В соседнем лесу также дубы валят. Знать, пришла пора. Раньше, как?.. Раньше наши деды и прадеды без крепости, без городни обходились. А нам, видать, на роду написано крепость строить, чтобы и себя, и деток наших, а то и внуков от всякого лиха защитить…

— Знаю. Ну, что: маленько дух перевели?.. Приступим.

— Приступим.

Оба без тулупов, в одних нательных рубахах, от которых пар ва-лит, как дым от костра, когда в костре дрова сырые, только что сруб-ленные от древ живых. Но не одни они такие горячие да жаркие: все плотники-удальцы без верхней теплой одежды трудятся, а одежда их на колышках висит, возле кострища, теплом набирается, чтобы при нужде на плечи набросить — набросил, а она, теплая, морозом не схваченная.