Первый генералиссимус России (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 64

Так ни с кем и не поделился Алексей Семенович своей радостью, оказавшись вдруг в пустоте среди десятков тысяч подвластных ему людей. Махнул рукой и оставил все до лучших времен, лишь с новой энергией отдался делу взятия Азова. Был бы рядом государь, он бы что-нибудь придумал. Что ни говори, а Петр Алексеевич большой мастер на разные выдумки. А так…

Зато сообщением государя об удачном рейде запорожских казаков из войска Шереметева под стены Очакова и захвате ими 20 фуркат Шеин поделился с удовольствием. И с Гордоном, и с Автомоном Головиным, и с другими генералами и полковниками. Мало того, попросил довести сие известие в полках до всех стрельцов и солдат.

— Это воинский дух укрепляет.

Если радостью не поделился, то способ отметить ее нашел. 29 июня, на день Петра и Павла, не только с полками очередную вылазку турков и их союзников отбил, но так «завел» пушкарей и мортирщиков на земляных раскатах, сосредоточив огонь на правом угловом бастионе, что от башни и бастиона только развалины остались. Эта сторона крепости надолго перестала огрызаться огнем пушек.

«Вот ты, генералиссимус, и поделился радостью, — усмехнулся с грустинкой сам себе Шеин. — И с друзьями, и с врагами поделился… Почаще бы так».

Июль месяц начался с того, что турки из горящего Азова предприняли новую вылазку. Но были отброшены с большими потерями для них же. В этот же день попытались татары, пришедшие с Кубани, прорваться до крепости, но были отбиты, понеся значительный урон.

Алексей Семенович, видя, как настырно рвутся вперед татары, вспомнив свои молодые годы, сам повел ближайшие полки в атаку на них. Более полутора часов длился бой, покрывая ратное поле клубами дыма. Сотни татарских трупов остались лежать на обожженной солнцем степи. Среди них труп мурзы — ближнего родственника хана Салим-Гирея. Десять верст, до самой речки Кагальника, гнали русские конные полки остатки татарской орды, едва не взяв в плен нурадина — третье лицо в иерархии Крымского ханства.

Самое замечательное же было то, что в столь жарком сражении никто из русских воинов не погиб. Были раненые, как, например, дворянин Кофтырев, у которого пулей пол-уха срезало, но и те легко.

После этого поражения татарские орды больше русским полкам не досаждали. Если и появлялись в степи, то у самого окоема. Помаячат, помаячат — да и скроются тут же. Словно не они были, а миражи с их обличьем. То же самое — и с ногайцами, и с кубанцами, и с черными черкесами.

«Ага, пошла наука впрок, — отметил данное обстоятельство Алексей Семенович, поведя покатыми плечами. После той атаки силушка играла в теле воеводы, искала выплеска. — А сунутся — еще крепче поучим и проучим. За нами это теперь не заржавеет. Научились, слава Богу».

В ночь с 16 на 17 июля земляная насыпь, столь упорно возводимая стрельцами и солдатами русских полков, наконец, сомкнулась с оборонительным валом Азова. И не успели последние кули с мусором и вязанки хвороста, которыми забрасывали ров, упасть на поверхность рукотворного кургана, как поддерживаемые пушечными и ружейными залпами в атаку бросились донские и украинские казаки. Почти не оказывая сопротивления, уцелевшие от огня русских батарей турки поспешили укрыться за каменной стеной, во многих местах уже сильно разрушенной.

— Еще один натиск — и город наш! — докладывал Шеину, возбужденно сверкая глазами, походный атаман донцов Фрол Минаев.

— Тут и гуторить нечего! — поддерживал его наказной гетман Яков Лизогуб. — Единым махом смахнем!

— Спасибо, братцы, за службу! — был растроган таким порывом Алексей Семенович. — Государь вас и ваших казачков отблагодарит. Только спешить с приступом не будем. Побережем христианские души и кровь христианскую. Пошлем парламентеров — сдаться предложим.

— Да не сдадутся они, — вспыхнул Лизогуб. — Это же турки! Понимать надо…

— Турки тоже люди, тоже жить хотят, — мягко остановил его Шеин. — Но если ультиматум наш не примут, то продолжим осаду и далее. Только думаю, что сдадутся… Впрочем, последнее слово все же за государем нашим Петром Алексеевичем. Ему сейчас депешу сготовлю и, не мешкая, пошлю скорой эстафетой. А вы пока пушки, оставленные врагом, в его сторону разворачивайте да трофеи подсчитывайте.

Петр Алексеевич, получив эстафетой депешу Шеина, тут же дал ответ, одобряя действия своего генералиссимуса.

«Переговоры одобряю. Обещай почетную сдачу с разрешением всем безбоязненно и с личным имуществом, сколько кто на себе вынести может, покинуть крепость. Оружие и прочие припасы должны оставить все без порчи. Капитан Петр Алексеев».

Турки русских парламентеров приняли и обещали ответ дать 18 июля, в субботу.

— Что же, день подождем, — сказал генералам Шеин. — А чтобы время быстрее бежало, устанавливайте пушки да мортиры на валу. Поможем туркам правильное решение принять.

Турки «любезность» Алексея Семеновича оценили и к полудню, когда солнце начало припекать так, что степь зазыбилась маревом, прислали своих парламентеров. Глава азовского гарнизона, комендант крепости Мустава-Гачи, в качестве переговорщиков прислал беев Шаабана и Али-агу — самых знатных турок. А еще, как знак доброй воли, выдал головой Якова Янсена, бежавшего, как известно, к туркам в прошлом году.

Государев изменник за год полностью отуречился, даже веру сменил на магометанскую. Впрочем, ныне от его прежнего лоска и следа не осталось. Стоял на подгибающихся ногах, дрожа как овечий хвост.

— Спасибо за подарок, — бросив брезгливый взгляд на Якушку, как с нескрываемым презрением все русские величали изменника-голландца, поблагодарил парламентеров Шеин. — Государь рад будет несказанно. И по достоинству воздаст Иуде за тридцать серебренников.

Около 6 часов вышел и сам комендант Мустафа-Гачи. Был в парадной одежде, при многих наградах. Подойдя к Алексею Семеновичу, преклонил колено и поцеловал полу его кафтана. Встав, горячо благодарил за то, что гарнизону с женами, детьми и личным имуществом разрешено беспрепятственно покинуть крепость. Краснорожий толмач едва успевал переводить слова коменданта. Затем Мустафа-Гачи мановением руки приказал сопровождавшим его бекам сложить к ногам Шеина знамена и бунчуки. На бархатной подушечке принесены были ключи.

— Прими ключи от города, — поклонился поясно Мустафа-гачи, вручая ключи. — Азов отныне ваш.

— Отныне и навсегда, — улыбнулся Шеин.

Понял или не понял комендант реплику Шеина, неизвестно, но сразу после этого, опустив глаза долу, попросил дать еще время до полдника следующего дня.

— Хорошо — не стал возражать Шеин. — Время получите, но сами все остаетесь в нашем лагере до следующего утра.

20 июля, в воскресенье, русские пехотные и кавалерийские полки неспешно, один за другим стали входить в город. Вошел с генералами туда и Шеин, чтобы принять от Мустафы-гачи пушки, ружья, запасы пороха и ядер, денежную казну.

Когда формальности о приеме-передаче города были выполнены, турки с женами и детьми — всего около 3000 человек — погрузились на 28 будар — грузовых стругов и поплыли вниз по течению, к своим кораблям, по-прежнему стоявшим в море.

— Все, слава Господу нашему, дело сделано, — с нескрываемым облегчением вытер пот с лица Алексей Семенович.

— Слава Господу! — перекрестившись, последовали его примеру генералы и полковники.

Все радовались тому, что почти без потерь взяли вражескую твердыню. И только атаман донцов да походный гетман запорожцев немного хмурились — не довелось их казачкам пограбить турчанок. Жалели, что столько золота уплыло из их рук.

Вслед за Азовом, 21 июля, без единого выстрела сдался и форт Лютик. Двести турок, находившихся там, как и азовских сидельцев, отпустили безбранно, разрешив взять личное имущество и немного продовольствия на дорогу.

Азовская эпопея закончилась.

Когда подсчитали трофеи, то выяснилось, что призом для победителей стало 96 исправных пушек в Азове и 36 в Лютике, 4 мортиры, более 400 тысяч пудов пороха, большой запас ядер, более двух тысяч ружей, несколько десятков пудов олова и свинца. Немалы были запасы хлеба, муки, рыбы копченой и вяленой, копченого мяса, икры и прочей воинской амуниции.