Первый генералиссимус России (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 24
- Предыдущая
- 24/78
- Следующая
Никишка набычился, зашевелил внезапно пересохшими губами и… промолчал, опустив взгляд долу.
Молчание стрельца задело воеводу.
— И как звать тебя, молчун? — требовательно спросил он.
— Никишка, — промямлил пегий.
— Скажи, стрелец, а не тот ли ты самый Никишка, что в день нашего с боярином и воеводой Петром Васильевичем Шереметевым приезда грозился мне голову ссечь, ежели на твою жену взгляну?. А?!
— Навет, — не поднимая глаз, промямлил, выдавив из себя, Никишка.
И покраснел, как ошпаренный варом рак, всей оставшейся без синяков белесостью.
— Не думаю, что навет, — хищно сузил очи воевода. — Думаю, что на слова ты, стрелец, поспешлив, да на ответ хлипок. Только у нас как: умел слово молвить — умей и ответ держать!
Заслышав из уст воеводы такое, стрельцы стояли ни живы ни мертвы. Навострили уши и сопровождавшие воеводу — было интересно, чем дело обернется для Никишки. А тот — словно остолбенел. Едва дышал. Того и гляди, в обморок свалится.
— Вольна собака на небо лаять, — постарался архипастырь народной поговоркой сгладить дело. — К тому же хоть и всякая собака лает, да не всякая кусает…
— Верно, святый отче, не всякая кусает. Но и за пустой лай ее бьют. И будь я в таком возрасте, как воевода Петр Васильевич, — поиграл зрачками кошачьих глаз Шеин, — я отправил бы тебя, стрелец Никишка, на съезжую, чтобы там тебе в задние врата плетьми добавили ума. Но я — молод, душой мягок, сердцем отходчив. Потому дурь твою и паскудство на первый раз оставляю без внимания. Но коли во второй раз повторится, то не взыщи: и за то спрос будет и за это.
«Ух!» — облегченно выдохнули стрельцы Фролова десятка. А с ними и те, кто стоял поближе и слышал весь разговор.
Посчитав, что Никишке сказано все, что нужно, Шеин сделал едва уловимое движение тронуться дальше по стрелецким рядам. Почувствовав это, зашевелись и сопровождавшие его начальные люди, даже ногами стали перебирать на месте, как застоявшиеся кони. Но воевода, словно что-то вспомнив, вновь обернулся к Никишке:
— А что касаемо твоей женки, стрелец, то моей супруге в услужение требуется молодая баба. Думаю, что твоя сгодится. Завтра же ее и пришли. — И далее, словно в насмешку: — Не бойся, работа будет нетяжелой: надо только обрядить боярыню, прогуляться с ней, если пожелает, да языком почесать… Вот пока и все.
Сказал и пошел, не дожидаясь реакции Никишки на свои слова. Пошел твердой уверенной походкой, по-хозяйски ступая меж стрелецких рядов. Заторопились и сопровождавшие — не дай бог нерадивость показать…
Походка у воеводы неспешная, не размашистая. Скорее, легкая и упружистая. Словно не человек идет, а кот к добыче подкрадывается. Взгляд, скользящий по стрельцам с макушки шапок до носков сапог, цепкий. Единым махом схватывает, у кого какие изъяны и неустроения в одежде и оружии. Подьячие едва успевают записывать, у кого какой недогляд и кому какой штраф налагается за порчу государева имущества.
Штраф, нечего Господа гневить, невелик: полденьги либо алтын. Но и это — денежки. А денежки, как известно, с неба дождиком не сыплются, с росой не образуются. Потом, кровью достаются служивым. К тому же ведь надо и изъяны устранить. А это — опять денежки. Порой и немалые. Тут алтыном или деньгой уже не пахнет, тут целковый подавай. Да и того порой мало будет.
Окончив смотр курских стрельцов, Алексей Семенович взглядом поманил к себе поближе стрелецкого голову Строева.
— С нерадивцев взыскать полной мерой. Все недостатки и изъяны устранить. Срок — одна седмица. Кто не устранит из-за лени либо пьянства — будет бит плетьми.
— Сотским скажу — исполнят.
— Сказывай кому угодно, но спрос с тебя, Афанасий Федотович. Уж не взыщи…
«Приказные крючки» — подьячие едва скрывали ухмылку. Им явно нравилось, что воевода уязвил стрелецкую голову. Зубоскалился и Щеглов, которого миновала подобная участь.
— Уж не взыщи, — повторил Шеин. — С меня спрос государей, которым до тебя и дела нет. У меня же спрос с тебя, а не с сотников и полусотников. С ними ты сам разбирайся — на то и голова.
— Будет исполнено, — потускнев ликом и загораясь злостью к нерадивцам и их сотникам, заверил Строев. — Расшибусь, но исполню.
— Что ж, верю, — обронил Шеин и все той же неспешной походкой двинулся далее. К московским стрельцам, стоявшим несколько поодаль от курских.
«Крутенек, крутенек наш воевода», — тут же зашептались между собой курские стрельцы, как только воевода и сопровождавшие его лица отошли подальше.
Особливо недовольствовали те, которые нарекания поимели: «Вон как за малость, на которую тьфу — и растереть, в бараний рог крутит!»
«Не крутенек, а справедлив, — тихо урезонивали их другие. — Попусту никого не обидел».
Впрочем, большинство предпочитало все-таки посапывать да помалкивать.
Смотр московских стрельцов много времени не занял. И оружие, и одежонку опальные блюли, хотя и жили не в собственных домах, а на постое у посадских либо стрельцов курских. Форс столичных служивых блюли. Все бы было хорошо, если бы не их сумрачные лица, что не укрылось от Шеина.
— Может, жалобы какие имеются? — спросил он у полковника Арпова. — Что-то, вижу, невеселы твои стрельцы. Шапки не заломлены, глаза тусклы, носы сосульками мартовскими повисли.
— По семьям да домам своим московским соскучились. Все спрашивают, когда назад, в Москву, возвращаться…
— А никогда.
— Как так? — вылупил по-рачьи глаза полковник.
Он хоть и предполагал что-то подобное, но еще теплил надежду, что некоторые опальные будут царями прощены и возвращены в столицу. И вот на тебе! Как снег на голову среди лета.
За ним недоуменно, недовольно задвигались, зашушукались все громче и громче стрельцы. Вытянули шеи и сопровождавшие. Лишь архипастырь, как и положено обладателю такого сана, остался невозмутим.
— Да вот так! — строго заметил Шеин, от которого не укрылось недовольство опальных. — От государей указ поступил: всем московским стрельцам оставаться в Курске на остатный срок службы.
— Это как же? А семьи? — раздались выкрики из дальних рядов.
— По этому указу вам предписывается строить избы в Курске, — не стал выискивать крикунов Шеин. — А семьи ваши со всем скарбом уже отправлены из Москвы специальным поездом. Скоро тут будут. — И, обернувшись к сопровождавшему дьяку, приказал: — Зачти указ.
Тот, словно этого и ждал. Быстренько запустил белую холеную ручку к себе в складки черного кафтана и, как ворон из-под крыла, выхватил свернутый в рулон большой лист бумаги с восковой печатью на шнуре. Шустро заработав перстами, развернул — и скороговоркой, скороговоркой, при которой даже слов не понять, одно «бу-бу-бу», зачитал написанное.
Так как ропот среди московских стрельцов не утихал, а, наоборот, нарастал, то Алексей Семенович счел нужным добавить:
— Тех же, кто будет недоволен царским повелением, приказано брать в железа и учинять сыск как ворам и государевым ослушникам. Потому, — усмехнулся язвительно, — если у кого имеется желание попасть в Разрядный да Разбойный приказы, милости прошу.
Желающих быть в железах и попасть под сыск не нашлось.
— Будем считать, что все всё поняли, — с долей высокомерия, выпятив нижнюю губу, заметил воевода. — А потому завтра же подать полковнику Константину Арпову челобитные с просьбой о строительстве изб либо подворий в Стрелецкой слободе.
— А для чего? — задал полковник вопрос, по-видимому, возникший у многих опальных стрельцов.
— Чтобы подьячие сосчитали, кому и сколько какого леса надобно, в какую копеечку это обойдется, чтобы казна могла оплатить, — пояснил нетерпеливо воевода.
В рядах опальных стрельцов вновь произошло оживление. Обсуждали услышанное.
— Только о хоромах не помышляйте, — предостерег на всякий случай Шеин особо рисковых да жадных. — На первое время и обыкновенные избы сгодятся. А там, что Бог даст…
Стрельцы вновь шумнули недовольно.
- Предыдущая
- 24/78
- Следующая