Покажи мне, зеркало… (СИ) - Нури Ирада - Страница 11

— Невежда. Я пожалуюсь отцу, и он тебя самого выпорет на конюшне, как шелудивого пса.

Я много еще чего могла ему наговорить, но послышались голоса и из-за деревьев показались встревоженные криками евнухи. Зажав ладошкой пылающее ухо, я поспешила ретироваться с места происшествия, столкнувшись в дверях с выходящим Джабиром.

— Фарах, что с тобой? — удивленный моим видом спросил он.

— Не твое дело, — огрызнулась я в ответ, не сбавляя скорости несясь в свою комнату. — Отправляйтесь в ад, а меня оставьте в покое.

Только оказавшись внутри спасительных стен, я позволила себя расслабиться и от унижения зареветь в голос.

Зря я сбежала. Нужно было дождаться помощи и выяснить имя дерзкого наглеца… нет, надо было пожаловаться Джабиру, уж он-то точно не стал бы с ним церемониться и наказал бы за оскорбление сестры. А вообще, еще не поздно, и можно пожаловаться сразу отцу… Вот только приведу себя в порядок и непременно обо всем ему расскажу…

Ничего не понимающий Джабир с трудом подавив желание последовать за сестрой чтобы выяснить причину такого ее поведения мотнул головой, приводя сбившиеся мысли в порядок и вышел во двор, где рядом с ошеломленно стоящим сыном османского визиря успела собраться целая толпа причитающей прислуги.

— Эрдем бей, — обратился он к высокопоставленному гостю, когда заметил порез на его одежде и выступившую кровь. — Что произошло? Кто это сделал? Я велю казнить негодяя, осмелившегося напасть на вас.

— Простите, господин, — вмешался главный евнух, который тоже был тут, — случилось недоразумение. Это госпожа Фарах случайно ранила Эрдем бея. Прошу вас, простите ее, она еще совсем дитя.

— Кто она? — все еще не придя в себя спросил молодой человек.

— Моя сестра Фарах, младшая дочь Шахбаз-хана.

— Фарах, — словно запоминая едва слышно произнес гость, в то время, как Джабир вскинув голову, удивленно уставился на него, — Фарах…

Любой гарем, не важно, принадлежащий ли великому падишаху или простому купцу — тот же пчелиный улей, где каждый член общины четко выполняет возложенную на него обязанность. Глядя со стороны, можно поразиться тому, как мирно протекает жизнь в обоих из них, где изо дня в день все движется как налаженный механизм в определенном ритме, исключая любые сбои. Однако, стоит только чуть-чуть разворошить улей, изменить ритм жизни, происходящей в нем, как начинается самый настоящий хаос. Исчезает идеальный строй, в нарастающей панике все принимаются носиться из стороны в сторону, сталкиваясь и мешая друг другу. Перелезая через головы остальных, каждый думает лишь о спасении собственной жизни, напрочь позабыв о своих обязанностях перед обществом.

То недоразумение, что произошло сегодня днем, уже к вечеру вылилось в настоящую катастрофу. Слухи о покушении на жизнь сына визиря разнеслись по всему ханству со скоростью ветра. Пропущенная через тысячи ртов и ушей новость обрастала все большими и большими подробностями, согласно которым, юноша лишился обеих ног и нескольких пальцев на руке. Сторонники Османов обвиняли в нападении персов, а персы, в свою очередь, готовы были поклясться, что турки специально покалечили парня, чтобы спровоцировать их на военные действия.

На фоне всего этого безобразия, вмиг облетевшего государство, паника разрасталась и во дворце, только причиной тому была отнюдь не царапина на бедре сына Ибрагима-паши, которая к слову говоря, уже затянулась, а новость о том, что между Шахбаз-ханом и великим визирем состоялся разговор, в ходе которого стало известно, что юноша определился с выбором невесты, имя которой будет объявлено сразу же после вечерней молитвы.

Легко представить, как отреагировали на эту новость обитательницы гарема. Не показывая чувств перед остальными, каждая девица в глубине души надеялась, что речь идет о ней. Эрдем-бей был молод, красив, богат и на хорошем счету у самого султана, что делало его в глазах потенциальных невест просто неотразимым.

В отличие от той же Англии с ее балами дебютанток, о которых так часто рассказывала мне матушка, на Востоке не принято было, чтобы мужчины и женщины собирались вместе. Рождение детей, свадьбы, похороны — все отмечалось по отдельности. Ни один посторонний мужчина не смел видеть лица женщины, поэтому перед выходом из дома, нам надлежало покрываться с головы до ног специальным покрывалом-чадрой.

Жених получал возможность увидеть невесту только после свадьбы. Для этого, он отправлял в дом избранницы своих родственниц, которые вернувшись могли приблизительно рассказать о ее достоинствах и недостатках.

В гареме, все было еще строже, ведь речь шла не о каких-нибудь простолюдинках, а о родственницах правителя. Само слово "Гарем" — произошло от арабского слова "Харам", что означало запретное, табу. Мужчина, осмелившийся увидеть непокрытую дочь, жену или сестру хана, мог запросто лишиться головы. И, неизвестно еще чем могло закончиться сегодняшнее происшествие, если бы сын визиря увидел не меня, не созревшего ребенка, которому еще не предписывалось ношение покрывала, а, скажем, мою старшую сестру Гюльназ, которой в прошлом месяце исполнилось шестнадцать.

Не сомневаясь в том, что отец предложит высокопоставленному гостю именно ее, она заранее послала слугу к главному повару с наказом приготовить вдоволь угощений и сладостей по случаю ее помолвки.

Не жалея ни презрения, ни насмешек, она ясно давала всем понять, что никто из сестер ей не ровня. Завидев меня, пол дня скрывающуюся в своих комнатах в надежде избежать нагоняя и только сейчас рискнувшую появиться в общем зале, она ехидно заметила:

— О Аллах. Какое же это счастье выйти замуж за такого мужчину как Эрдем-бей и уехать вместе с ним в другое государство. У меня будет свой собственный дворец, огромный штат прислуги и ни одной надоедливой младшей сестры.

— Воистину, — отозвалась я, придвигая к себе большое блюдо со сладкой пахлавой, от одного вида которой рот наполнялся слюной. Запихнув в рот большущий кусок, я ничуть не смущаясь продолжила, — Фефи фефе нафа, фо…

— Что?

— Не болтай с набитым ртом, Фарах, это неприлично, — проходя мимо нас произнесла мама. Стараясь не обращать внимания на злобные взгляды Зейнаб ханым, она присела на мягкие подушки и поднесла стакан с шербетом к губам.

Проводив маму взглядом, я старательно прожевала кусок, и прежде чем отправить следом за ним в рот еще один, повторила:

— Говорю, что ради такой вкусной пахлавы, готова самолично выдавать тебя замуж по сто раз на дню.

— Сплюнь, дура, — прошипела сестра. Обычно миловидное личико исказила злобная гримаса, превратившая ее в настоящую ведьму, — не дай Аллах, накаркаешь беду.

— Тьфу-тьфу, — я сплюнула и на всякий случай постучала по дереву, — Гюльназ, ты не переживай, я не глазливая. Поверь, никто больше нас с сестрами не желает, чтобы ты поскорее вышла замуж и навсегда исчезла из нашей жизни. Вкусная пахлава. Нужно сказать повару, чтобы в день твоего отъезда приготовил гору сладостей, такое событие нужно отмечать с размахом.

* * * * *

— Вели дочери придержать язык, Бановша, — Зейнаб ханым со стуком опустила стакан на серебряный столик едва не опрокинув его, — иначе мне придется самолично преподать ей уроки вежливости.

Бану опустила голову, в душе понимая, что женщина права. Не чаявший души в дочери хан чересчур разбаловал ее, прощая шалости, которые ни за чтобы не сошли с рук другим детям. Подогреваемая ложным чувством вседозволенности девочка, порой была просто невыносима, дерзя тем, от кого в будущем могла зависеть ее жизнь. Десятилетнему ребенку невозможно было втолковать, что как бы им этого не хотелось, но защитник — отец не всегда будет рядом. Однажды, — Бану внутренне содрогнулась при этой мысли, — хана не станет, и трон займет сын Зейнаб, Джабир. Можно не сомневаться, что полетят головы тех, кто смел выказывать им свое непочтение. И Фарах, если она к тому времени не выйдет замуж, окажется в смертельной опасности. Зейнаб ни за что не простит девчонке ее неповиновения.