Мара из Троеречья (СИ) - Gradiva Gala - Страница 78

— Это он и есть, — пояснила девица, и Марушка просияла, но тут же скисла от последовавшего вопроса: — заказывать что будешь? Только у нас одни потроха с пшенкой остались, больше ничего. Кисель брусничный еще, но он подкис немножко.

Марушка, как завороженная разглядывавшая ягодки бусин, уткнулась взглядом в пол.

— У меня денег нет, — тихо сказала она.

Девица пожала плечами:

— Тогда уходи. Тут у нас не ночлежка для босоты, — придирчиво осмотрела она порванную и запачканную одежку Марушки. — Только стол занимаешь… Давай-давай, освобождай место для тех, кто заплатить может…

Марушка безропотно поднялась и окинула взглядом помещение напоследок. Удостоверившись, что Лиса нигде нет, зашагала к выходу. Девица провожала ее взглядом, опершись на стол, и не сдерживая широкого зевка.

«Если я не найду Лиса, куда мне идти? — дернулась Марушка, и остановилась у самой двери. — Я и города не знаю, и денег у меня нет, и ни одной знакомой души здесь».

Она развернулась и подошла к девице, удивленно приподнявшей бровь.

— Ты знаешь Лиса? — спросила Марушка, скрестив руки на груди.

— Знаю, — собеседница подбоченилась, и на красных бусинах на ее груди заплясали отблески огоньков. — А тебе-то чего?

— Он мой друг, — Марушка вздернула голову, глядя той прямо в глаза. — Мы должны были встретиться с ним здесь. Я пришла, а Лиса нет.

Девица скривилась и фыркнула:

— Друг, как же… — развернулась она, но Марушка схватилась за рукав ее платья.

— Где он, ты знаешь? — не отступала она.

— Нет, — девица брезгливо стряхнула ее ладонь, — со вчерашней ночи не появлялся. Иди, где-нибудь в другом месте спроси! — отступила она на шаг и, уперев руки в бока, остановилась, нетерпеливо постукивая ногой о прогнившую половицу.

Марушка вихрем пронеслась меж столов и выскочила из питейной. Темнота окружила и давила на глаза: казалось, за каждым поворотом она все гуще и гуще, затягивает, засасывает и если сделать неосторожный шаг, можно запросто в ней раствориться. Марушка заламывала руки, блуждая по закоулкам, пока не вышла высокой городской стене, овитой плющом. Она задрала голову и попятилась:

«Э-нет, такую громадину я не перелезу, — руки все еще саднили, и ныл препротивно сбитый ноготь. — Надо было хоть спросить, где еще Лиса поискать можно…» — огорчилась Марушка, вспоминая недружелюбную девицу из трактира.

Кто-то двигался к дороге из длинного закоулка, шурша мелкими камнями, и она, опасаясь, что прохожими могут оказаться приспешники Радмилы или, что хуже — Роланд, которых девочка теперь боялась гораздо больше, чем бандитов и воров, ринулась в заросли высокой травы у стены.

Колоски и метелки сорняков забивались в нос и щекотали щеки. Марушка едва сдерживалась, чтобы не чихнуть.

— Озверел он, что ли? — вопрошал молодой воин своего товарища. — Сначала Радмила стражу дворцовую гоняет с утра до вечера кругом башни, теперь Роланд добрую часть патрульных в подчинение Тихомиру отдал, а тот муштрует их с утра и до вечера, как щенков неразумных.

— Ага, Волот приходил, ныл, как девка — старик им продыху не дает: семь потов сходит, а Тихомир всё недоволен… — вторил ему напарник. — Еще круг сделаем: если все тихо — спать пойдем. И хоть трава не расти.

Воины прошли у стены, даже не глядя в сторону зарослей, — усталые, молчаливые, еле переставляя ноги, они плелись к воротам.

Марушка подождала, пока стражи отойдут на приличное расстояние и, загребая руками высокие стебли травы, поползла вслед за ними.

У ворот стоял караул. Марушка заметила воинов издалека. Те, хоть и зевали, как патрульные, но вахту сдавать и прикорнуть не спешили. Девочка просидела, таясь в сорняках, недолго, пока в сон не начало клонить ее, а городские ворота всё не открывались для путников и торговцев. Марушка нервничала и поглядывала на лазурное небо. Она была уверена, что сейчас на нее — грязную, босую, в платье с излохмаченным подолом, никто не обратит внимания на выходе. Этих воинов, застывших, словно каменные статуи перед воротами, девочка не узнавала, а потому справедливо решила, что и она им не знакома. Значит, ей позволят выйти, как только распахнутся ворота.

«Пойду на поле, к богине, — размышляла Марушка, выдирая колючки репейника, запутавшиеся в волосах. — Спрошу у нее, чего не так со мной… или почему меня не оставят в покое? Хотя нет, в покое меня уже оставили — без воды и еды, хватит».

Марушка тихо растирала озябшие плечи, покрывшиеся гусиной кожей, и пыталась собирать росу с трав в ладонь. «Скажу, что я сиротка, — скрипела она зубами, — братца своего иду в Бережань искать… Только б они ничего не спрашивали…» Почесывая то колени, то плечи — неподалеку росла крапива, в которую девочка влезла ненароком, она ненадолго проваливалась в марево сна, но вскоре выныривала обратно — в предрассветную сырость. На город спустился туман, и холод покалывал кожу сотнями мелких иголочек.

Наконец, заскрипела дверь, и Марушка крадучись пошла к воротам, надеясь, если получится, проскользнуть мимо охраны. В густом молочном тумане утонули и скрылись из виду и стражи, и ворота, только темные башни виднелись, как через мутное слюдяное окно. Так и хотелось плюнуть на заношенную ткань рукава, да протереть все вокруг как следует, только бы распогодилось. «Хотя, — успела подумать Марушка, перед тем, как загрохотали тяжелые цепи и опускаться ворота, — так даже сподручнее бежать».

В город медленно въехала груженая телега, скрипя расхлябанной осью колеса. На всю улицу тут же разлился запах свежих булок. Марушка сглотнула, и метнулась к воротам. Стражи, увлеченные досмотром телеги да ленивыми препирательствами с возницей, и ухом не повели, когда мелькнула у стены девичья тень.

Марушка бежала, не разбирая пути — благо, разбирать казалось особенно и нечего: тракт не змеился, а тянулся на многие версты прямо. На перепутье трех дорог Марушка остановилась: в горле пересохло, а вместо дыхания из груди вырывались протяжные хрипы. Она застыла, оглядываясь по сторонам, ступала на каждое ответвление тракта не по одному разу, но возвращалась обратно, закусывая до боли губу.

Бережанские поля растянулись на север по течению реки. А как по темени искать реку, если не слышно ни шума набегающих на берег волн, ни бурлящего течения, несущего за собой пену и водоросли, только скрип сверчков, усилившийся за стенами города во сто крат да уханье совы? Марушка зажмурилась: «Если я пойму, где поднимается солнце, то найду, куда мне идти. Но если Радмила с Роландом прознают, что я сбежала, если за мной погоня, то останавливаться никак нельзя».

Она дернулась, осмотрелась по сторонам, вздохнула и ступила на дорогу, которая вела прямо.

* * *

Роланд сгребал в котомку всё, что пригодится в путешествии. Ткань трещала под напором груды важных вещей, сваленных впопыхах как-попало, только выглядывала и укоризненным взглядом буровила воина провалом глаза высохшая рыбина. Роланд крепко зашнуровал котомку и, погасив лучину, вышел из комнаты.

Пока он планировал побег, совершенно забыл о том, что девчонка уже несколько дней не ела. В кухне очаг не горел, а из снеди на столе сиротливо лежала оставленная кухарем черствая корка хлеба. Стараясь не грохотать крышками сундуков, Роланд обыскал все, но ни крупы, ни овощи варить времени не было, а всю готовую еду еще с вечера снесли в погреба. Хлебная корка, истекающая соком груша, потемневшая и треснутая на боку — ужин, который ему удалось собрать для Марушки.

Связка ключей, подброшенная перед самой дверью белой башни, на мгновение утонула в тумане и, звякнув, опустилась на ладонь. Роланд заметил с удивлением, что мраморные ступени оказались мокрыми и скользкими, будто клубившийся в саду туман проскользнул сквозь замочную щелку и растекся по лестнице.

Придерживаясь рукой за стену и неспешно поднимаясь, он размышлял, как объяснит девчонке произошедшее, согласится ли она пойти за ним и не ждет ли его за дверью высохший труп. И если первые два вопроса вызывали легкую тревогу, то третий неожиданно успокаивал, и Роланд решил — это совершенно не потому, что он желал узнице плохого, но смерть от голода только подтвердила бы, что Марь человек, а не сотканная из чар оболочка для плененной Федорой стихии.