Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ) - Южная Влада - Страница 32

Он вспомнил первую женщину, которую убил, не совладав со своим зверем, она была похожа на Эльзу. Тогда он думал, что уже достаточно владеет собой, чтобы не сидеть на цепи в полнолуние. Они познакомились накануне, и она пошла с ним добровольно, не думая о плохом. В ней он искал эту нежность, этот запах, это острое удовольствие от проникновения в тело. Искал и не находил. А потом у него стали лопаться жилы и выгнулся хребет. Она в ужасе закричала. Оказалось, он не может выносить, когда под ним кричит от страха женщина. Дальнейшее походило на кошмарный сон. Когда он очнулся, в ней остались три цвета: черный, белый и красный. Черные волосы тонули в красном озере и по белой коже разливались красные реки.

Это воспоминание давило на него наряду с некоторыми другими. С тех пор он избегал женщин, которые хотели бы заняться с ним сексом ради отношений, и предпочитал за них платить. А нынешней ночью, похоже, зверю пришла пора вернуться в свои цепи.

Это приспособление делали для Алекса на заказ: прочные железные звенья, длинные острые зубы по внутренней стороне тяжелых кандалов. С наступлением темноты он отправился в подвал, чтобы достать его. Эльза потрусила следом и обиженно заскулила, когда перед ее носом захлопнулась дверь.

— Тебе лучше не видеть этого, — сказал Алекс, оставшийся по ту сторону. — Будь умницей, Эль, держись сегодня от меня подальше.

Но она осталась и скребла лапами деревянный пол у порога.

"Упрямица", — подумал он с неожиданно нахлынувшим теплом. Они оба всегда были упрямцами — и она, и он, — и притягивали друг друга со страшной силой. И со страшной силой друг от друга оттолкнулись.

Цепь переливчато зазвенела, когда Алекс взял ее в руки. Привычная тусклая гладкость железа холодила ему ладонь. Он поискал взглядом крюк в потолке, вбитый в одном из углов помещения, укрепил на нем серединное звено. Часовой механизм выглядел смазанным и готовым к работе. Алекс неторопливо разделся донага, сложил одежду подальше. До утра она не понадобится его зверю, а человек в нем скоро исчезнет. Он облизнул губы, встал под потолочным крюком, подергал свисающие вниз цепи, проверяя их на прочность. Затем решительно продел руки в ободы кандалов, не обращая внимания на то, что острые внутренние зубья расцарапали кожу.

Разведя руки в стороны, Алекс набрал полную грудь воздуха и резко дернул ими вниз. И рухнул на колени, когда механизм сработал, и грубые железные браслеты защелкнулись на его запястьях, а их зубы глубоко вонзились в его кости. К этой боли он не мог привыкнуть, сколько ни старался, научился только не орать в голос. Виски защекотали капельки пота, над головой послышалось негромкое стрекотание: цепи натягивались, разводя и поднимая руки Алекса вверх. Теперь он не мог дотянуться одной ладонью до другой и расцепить кандалы, даже если бы пожелал. Шестеренки в механизме зажужжали, начиная отсчет времени. Через двенадцать часов браслеты расстегнутся сами собой, и Алекс будет свободен. Наступит утро.

Он присел на пятки в своей неудобной позе и опустил голову на грудь, чтобы подремать немного, пока есть возможность. Волчица шумно вздыхала под дверью, но Алекс старался не думать о ней. Когда он думал, то тут же испытывал непреодолимое желание разнести в клочья свои оковы и броситься к ней. И любить. И раскрашивать свою любовь уже знакомой палитрой: черный, белый и красный.

Время шло, где-то высоко над крышей дома восходила луна, а запертый в подвале зверь начинал сходить с ума. Он тяжело дышал, его грудь и спина блестели от пота, мышцы на руках и ногах превратились в тугие узлы. Голова запрокинулась назад, и крик, хриплый, низкий, мужской, рвался из его пересохшего горла. Член удлинился, пульсируя от прихлынувшей крови, и семя в нем кипело, готовое само пролиться во время оборота. Его накопилось слишком много внутри: зверь давно не знал самки, он страдал, судорожно дергал бедрами и скрипел зубами.

Ее он почуял даже раньше, чем увидел. Сразу загорелись глаза, на загривке вздыбилась шерсть, голова повернулась в сторону лестницы, и ноздри затрепетали. Там, в нескольких метрах от него, открылась дверь, впуская в затхлый воздух подвала прохладу и свежесть осенней ночи, и на верхней ступеньке показалась женская ножка. Она была голой, и гладкой, и бледной, и косточка на щиколотке выступала, так и побуждая его горячий шершавый язык облизать ее. Зверь откинул голову и завыл, и в этом победном вопле слышались лишь слабые отголоски человеческого крика: "Нет, Эль. Не надо"

Девушка осторожно спускалась вниз, запах самки дразнил возбужденного зверя, его голодная слюна текла из углов рта и капала на пол, когда он привстал на коленях, почти не замечая резкой боли в пронзенных оковами руках. Ножка тронула босыми пальцами следующую ступень, показались изящные колени, потом округлые бедра, впалый живот и соблазнительная налившаяся грудь. Она была обнажена, как и зверь, и подобно ему, лишь условно носила человеческий облик. Он звал ее через стены и двери, своими стонами, рычанием и хриплыми криками, страданием и болью, и она пришла, чтобы дать ему утешение. Его вторая половинка, его избранная, его единственная. Его любовь.

Пригнув голову, зверь исподлобья наблюдал, как девушка приближается к нему. Ее серебристые глаза мерцали, хоть двигалась она неуверенно, будто не до конца овладев ходьбой на двух ногах. Голос тоже звучал робко:

— А… ле… кс?

— Уходи, Эль. Ты сама не понимаешь, что творишь, — зарычал человек, боровшийся со зверем. Рычание вышло пугающим и утробным.

Девушка остановилась совсем рядом, с сочувствием в глазах разглядывая распятого на цепях зверя, стоявшего на коленях и запрокинувшего к ней голову. Ее лицо оставалось спокойным и прекрасным — таким, каким он его помнил и видел во снах. Она протянула руку и коснулась его щеки, покрытой бурой колючей шерстью.

— Алекс.

— Нет, — он стонал, и вылизывал ее руку, и целовал ладонь, обезумев от этой ласки. — Пожалуйста, Эльза, ты же явно не помнишь меня. Ты не знаешь, на что я способен. Я снова обижу тебя, я обязательно это сделаю, я же монстр… уходи… уходи…

Он был прав: она его не узнавала. Точнее, ее человеческий разум еще не до конца очнулся от пелены, но животная привязка толкала девушку к зверю и лишала ее страха. Из-за нее Эльза не замечала, как он изменился, как стал уродлив и опасен, и смотрела волчьими глазами не на его облик, а в самую душу. А там, внутри, она давно его знала.

— Уходи, — повторила она и дернула одну из цепей в попытке освободить его.

Алекс застонал: железные зубья ворочались в его запястьях, грызли кости, причиняя невыносимую боль. Из-под оков по его рукам до самых плеч текли длинные извилистые струйки крови, Эльза чуяла их, ее ноздри тоже дрожали. Она заплакала, сообразив, что лишь усугубила его положение. Он понимал ее: во взаимно привязанной паре боль одного стократно делится на двоих, и удовольствие — тоже.

— Нет, любовь моя, нет, — помотал головой Алекс, — ты не виновата, не плачь. Поднимайся наверх. Уходи быстрее. Сейчас ты не отвечаешь за себя. Не хочу, чтобы потом ты ненавидела меня еще и за это.

Она стояла слишком близко, он снова потерял контроль, вопреки своим же просьбам сам рванулся вперед, звеня цепями, прижался щекой к ее животу, нагнул голову, зарываясь губами в мягкий шелк ее волосков, глубоко втянул в себя желанный запах, вылизывая ее внизу по-животному страстно. Эльза задрожала, цепляясь за его затылок. Зверь стонал в голос, проводя языком по влажным складкам, источающим мускусную смазку. Его член, тяжелый и прямой, беспомощно висел в воздухе, дергаясь от болезненных спазмов.

Зверь прикусывал и целовал нежную плоть своей самки, мечтая стиснуть ее бедра руками, ворваться в нее, глубже, сильнее, расплескивая себя в ее горячее нутро. Она снова прошептала его имя, инстинктивно подаваясь к нему, и он захлебнулся в собственных мыслях, схватился за цепи, приподнял бедра, жестко двигая ими ей навстречу. Головка его плоти была такой раскаленной, что воздух вокруг буквально плавился. Зверь зарычал, пронзаемый токами желания, едва ли не рвущий жилы на плечах от напряженного ритма тела, по его спине прокатилась судорога, член дернулся еще раз, и жемчужно-белая влага выстрелила из него.