Перевал (СИ) - "Эвенир" - Страница 43

— Это знак рода, тупое ты животное. Но что вы можете знать о роде, ублюдки подзаборных шлюх и караванных стражей?

И конвоиры действительно отвлеклись, да так, что Родрик все-таки потерял сознание. Уже погружаясь в тошнотворную глубину, он услышал, как ввязались в драку его орлы, отважно, напрасно…

Ему было лет десять, а может, и меньше, когда он заблудился на охоте, отстал от взрослых и потерялся в глубоком молчании зимнего леса. Кричать постеснялся, шёл по следам, а потом следы куда-то пропали, но он все равно шёл наугад, и казалось ему, что он помнил дорогу, но все деревья одинаково дремали под снегом, и одинаковые камни вставали из сугробов, и теряли свет низкие небеса, и ложились на застывшую в молчании землю. А когда начался снегопад, он забрался в узкую щель между сугробом и огромным валуном, сжался в один дрожащий комок. Было холодно, так холодно, что болезненная судорога сжимала все тело, но сильнее всего — правую ногу. А когда отступила боль и сладкая истома пришла ей на смену, его внезапно и жестоко выдернули из приятной дрёмы. Первое, что увидел маленький Родрик в день своего второго рождения, была улыбающаяся морда чёрного волкодава с шерстью, замёрзшей в сосульки.

Нет, это было лицо Кейна, едва узнаваемое, с заплывшими глазами и разбитыми губами.

— Холодно, — пожаловался Родрик.

И понял, что голова его лежит на коленях брата, который касается его лица какой-то мокрой тряпкой.

— Лежи спокойно. Надо промыть.

«Ничего уже не надо, — подумал Родрик, снова закрывая глаза. — Поздно уже, мы проиграли».

Потом он заметил туго перевязанную лодыжку и рубаху Кейна, оборванную до пояса. Оглядел тесную камеру, каменные стены, железную решётку, за ней — длинный коридор, тусклый и дымный факел, вставленный в кольцо на стене.

— Почему Доннер? — вдруг спросил Норт, сжавшийся в углу. — Это же я всегда заводила, всегда первый. В первом ряду бился на Сумеречном — и хоть бы что, одна царапина. И сейчас тоже… Доннер идти не хотел, я уговорил. Сказал: «Твои собачки с тоски подохнут в крепости. Так хоть побегают, жопами потрясут». Он и послушался. Почему?

— Норт, — отозвался Кейн, — может, нашему Доннеру ещё повезло. Он быстро умер, не успел ни испугаться, ни помучиться. С нами по-другому может случиться.

— Умеешь ты утешить, Кейн, — заметил Родрик, с трудом поднимаясь на ноги.

Пол предательски качался, но он все же удержался на ногах. Попил из ковша, отлил в бадью в углу. Вернулся к брату, сел рядом, привалившись плечом к плечу. Так и теплее, и спокойнее. Сказал, обращаясь ни к кому:

— Должен же быть в этом месте хоть один здравомыслящий человек? Хоть один, кто ещё не взбесился?

И тотчас же в дальнем конце коридора послышались шаги.

Визит, пожалуй, не был большой неожиданностью. Парр, трезвый и хмурый, опустился на табурет, принесённый одним из стражей, зябко повёл плечами, плотнее закутался в тяжелые складки плаща.

— Что не пируешь, Парр, сын Харолда? — фыркнул Родрик. — Или ты уже ярл, Парр? Власть у вас меняется быстро.

— Да нет, — пожал плечами Парр, — сейчас быть ярлом накладно. Много потом счетов выставят. Сейчас в холле пируют, всё дозволено, весело. Но завтра наступит похмелье.

— Этой ночью жене Брока не позавидуешь, — вдруг произнес из темноты Норт. — А дочке — ещё меньше.

— Вот, — неожиданно согласился ночной гость, — у Брока четверо дочерей, младшей лет шесть-семь. Да ещё трое сыновей. Вот я и говорю: ни к чему сейчас быть в холле. За одну ночь можно так изгадиться, что потом за всю жизнь не очистишься.

— Влезать в долги ни к чему, — осторожно отозвался Родрик.

Помолчали. Холод забирался под кожу, болью отзывался в избитом теле. Парр поёжился, подышал на руки. Проговорил задумчиво:

— За ночь эти камеры промерзают насквозь, на стенах — иней в палец толщиной. Я мог бы приказать принести вам меха и одеяла, поставить жаровню. А взамен мне нужен ответ на один простой вопрос.

— Спрашивай, — позволил Родрик.

— Кто в Равенсрохе получает ваше серебро, лорд?

— Никто, к сожалению, — усмехнулся Родрик. — Если бы был у меня в крепости шпион, разве бы я вот так попался? Да я бы шагу из Гнезда не сделал.

— Как бы не так, лорд, — вздохнул Парр. — Я, конечно, могу поверить в ваш опыт и особенный военный дар, но то, что вы сделали на Сумеречном, это уму непостижимо. Вы все знали заранее. Я спрошу снова: от кого? Кто вам сказал?

— Никто. Я догадался сам. Не таким уж хитрым был ваш план. Кому придёт в голову повести армию через Вуаль? Ясно, что это отвлекающий манёвр. Я послал дозоры на все дороги от Равенсроха до Гнезда и через декаду знал о ваших планах все. Только однажды вы застали меня врасплох, когда заняли Змеиный. Но тут уж Кейн не растерялся, отступил к Бесовой Полке. Остальное ты знаешь.

— Лорд Родрик, — тяжело вздохнул Парр, — назавтра новый ярл проснётся больным и злым. Его замучает похмелье и страх. Он отыграется на вас. Что вы станете делать, когда вашего брата растянут на дыбе и начнут с него кожу снимать, по живому?

— Орать стану. Навру целую историю. Припомню своего прошлого шпиона, оружейника Совра, утонувшего в прошлом году.

— Наши палачи умеют получать правду.

— Нет, Парр. Палачи получают ответы на вопросы. А вот правда это или нет, одним Зимним Пределам известно. И у меня тоже есть палачи. От них есть своя польза. Но и преувеличивать её нельзя.

— Ладно, тогда по-другому. За ужином вы, лорд Родрик, намеренно или случайно просчитались. У нас ведь было пятеро пленников, не четверо.

Вот оно, слово сказано. Родрик и сам старался даже не думать об Але. Сделать вид, что его нет, забыть о нем, ведь тогда, воля Света, и другие забудут…

— Парр, скажу тебе сразу. Мой компаньон вне обсуждений. Если что-то случится с ним, мы никогда и ни о чем не сможем договориться. Ты, верно, знаешь, в зимней дороге есть такой предел, заступив за который, ты уже не можешь вернуться назад. Так вот, Альхантар — этот предел, Парр.

— Не волнуйтесь за своего компаньона, лорд. Вейер отчего-то решил, что сможет его выгодно продать. За его вес золотом, не меньше.

Родрик заставил себя усмехнуться.

— Он отощал у вас, но фунтов сто все же весит, не меньше. У самого царя Логосса столько не наберется. К тому же он — свободный эал. Как можно продать в рабство свободного?

— У нас достаточно лишних ошейников, — проронил Парр. Родрик вспомнил иссечённую спину Тайенара. А ведь он был рабом Парра, если верить покойному Броку.

— Эальские маги настраивают ошейники на определённого раба. Если надеть его на другого, он сойдёт с ума. За безумного раба не дадут и его веса в лошадином навозе, не то что в серебре.

Что-то странное мелькнуло во взгляде Парра, какое-то узнавание. Но через мгновение он овладел собой, с тяжким вздохом поднялся с табурета, завернулся в плащ.

— Холодно тут у вас. Пойду к себе, выпью вина, велю грелку положить в постель. Поговорим завтра, лорд.

Не так пошёл разговор, неправильно. А ведь Парр, рассудительный, осторожный, был, пожалуй, их единственной надеждой на спасение. Единственным, кто мог бы ещё подумать, что выгоднее иметь в противниках хорошо знакомого Родрика, который воевать хоть и умеет, но ленится, который никому и ничего уже не должен доказывать. И вправду достаточно боев выиграно, достаточно золота и серебра добыто. А вдруг ему на смену появится прыткий столичный герой, жаждущий славы или богатства или, не приведи Свет, воодушевленный какой-нибудь высокой идеей…

— С Равенсрохом придётся что-то решать, — проронил Родрик. — Так этого оставлять нельзя.

— И что? — отозвался Кейн. — Воевать станешь?

— Сам не смогу. Они правы, людей у нас недостаточно. Может быть, весной поеду снова к королю, постараюсь склонить его к правильной мысли. Перевал оставлю закрытым, пусть купцы товар везут по морю, а значит, и продают втридорога…

Снова зазвучали по коридору шаги. Невидимый стражник окликнул кого-то, получил ответ. Коротко ахнул Кейн. Родрик поднял глаза и окаменел. Впереди с факелом в руке шёл стражник. За ним два рослых воина-эала вели пленника. Разум отказывался принять увиденное, выхватывая из темноты отдельные черты, острые, будто осколки стекла: узкие ступни босых ног, низко опущенная голова, длинные светлые пряди, закрывающие лицо, сжатые в кулаки руки, судорожно прижимающие к груди разорванную,