Полковник Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 18

Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить.

Наверное, единственный человек из всего высшего света, который желал другого была его супруга. Но она Максима любила. Впрочем, даже это не спасало от молчания. Глаза выдавали, что она в курсе сгущающихся туч, но ни слова, ни намека в устной или письменной форме. Видимо боялась, что ее с детьми тоже могут устранить, включись она в игру или проболтайся. Даже наедине. Видимо не доверяла и наиболее доверенной прислуге.

Из действительно серьезных игроков на стороне Меншикова были только Ренненкампф да Эссен и их люди. То есть, командование Северного фронта и Балтийского флота. Что ни разу не смягчало ситуацию. Скорее напротив — близость к самым боеспособным частям Российской Императорской армии и флота ставила вопрос ребром в отношении князя. Эта темная лошадка становилась с каждым днем все более опасной. Особенно на фоне нарастающего кризиса власти.

А он был. Он никуда не делся.

Да, благодаря удачным подсказкам удалось избежать внутреннего политического напряжения и бурных, обостренных настроений, направленных против Императора. Да и наиболее деятельных бунтовщиков из числа членов августейшей фамилии удалось упокоить. Но что это изменило? Меншиков прекрасно понимал, что этими болванчиками управляли и манипулировали, толкая туда, куда было выгодно заказчикам банкета. И если куклы погибли, то Карабасы-Барабасы никуда не делись, продолжив свою партию.

Почему? Так Николай II выводов из происходящего не сделал. Будучи в целом человеком умным и очень прилично образованным, он страдал от одного очень тяжелого недуга. В бытность Лукоморья таковую болезнь именовали Православием головного мозга. В начале же XX века таких названий не знали, то легче от этого не становилось. Дополняло столь безумный диагноз еще и чувство собственной исключительности, основанное на убежденности в божественном предназначении править Россией. В свое время Победоносцев расстарался. Как итог — нормально, адекватно воспринимать реальность Николай II не смог. И вместо того, чтобы начать корректировать очевидно самоубийственный курс стал возносить благодарственные молитвы Всевышнему, посчитав Максима даром небес, спасением добрых, старых порядков, а не шансом все поправить.

Максим подумав о Николае усмехнулся. Горько так. А в голове всплыли слова из одного мюзикла про «Властелина ничего», который только перед трагичным финалом попытался осознать, что нужно что-то поправить и что-то менять:

Еще не поздно настроить скрипку,

Взять верную ноту, исправить ошибку!

Не поздно зажечь солнце, новое небо и новые звезды.

Не поздно! Послушай! Я так не хочу быть один… в пустоте…

Еще не поздно решить проблему, взять мажорный аккорд, красивую тему.

Не поздно жить без фальши, создать новый мир, лучше, чем раньше.

Не поздно! Послушай! Я так не хочу быть один… властелин ничего…

Николай же, пожалуй, даже в доме Ипатьевых, в подвале, смотря в дуло револьверу, и то вряд ли сообразил… И всех, кто стоял за него вынужденно или осознанно, он тянул за собой в могилу.

Конечно, идея революционной ситуации — бред. Просто красивая легенда для оправдания. Все было банально. Весь XIX век Романовы последовательно теряли власть, которая с каждым новым правителем их династии становилась все более формальной. А фоном развивался новый мир, который они игнорировали. И люди, в том числе на самом верху, которые в этом новом мире имели свои интересы… вступающие в противоречие с делами старого мира… старых законов…

России нужно было обновляться. Изменяться. Трансформироваться. Вставать на тот путь, которые по-разному проходили все страны, жаждущие если не мирового господства, то большого и вкусного куска. Где-то монарх не справился и поплатился головой, как, например, во Франции или Англии. Где-то головы лишились те аристократы, что цеплялись слишком сильно за устаревший хлам, как, например, в Японии.

В России можно было обойтись малой кровью. Благо, что большой объем наиболее болезненных преобразований уже прошел. Де факто. Но Николай не был к этому готов. Для него это было слишком. И отдувать за эту твердолобость приходилось окружающим. В частности, Максиму.

Он не видел смысла в этом рейде. Но оставаться в России было слишком опасно. Убили бы. Нашли бы способ. Так как видели в нем опору власти Николай 2. В нем видели личного цепного пса Императора. И стремились от него избавиться, чтобы уже нормально взяться за монарха. Поэтому-то Меншиков и сбежал в рейд. Более того, Максим был на сто процентов уверен, что вся информация о рейде уже находится в Генеральном штабе Германии. И тот готовился его отражать. А значит, что? Правильно. Меншиков не собирался действовать сообразно поданного наверх плану…

— Максим Иванович, — козырнул, подошедший быстрым шагом командир штурмовиков. — Ребята готовы. Схему штурма я в целом закончил. Можно начинать.

— Отставить. Не нужно начинать.

— Есть отставить. Что-то случилось?

— Вот карта, — протянул Меншиков командиру штурмовиков планшетку. — Что ты видишь?

— Уточните вопрос.

— Допустим, что противнику известен наш план. Что ты видишь на этой карте?

— Ловушку. — После минутного размышления, произнес штурмовик, напряженно играя желваками и очень пристально смотря на своего командира.

— Именно.

— Вы уверенны, что противник знает о наших планах?

— Мне достоверно известно, что немцам было сообщено о готовящемся наступлении на нашем участке. Но без подробностей. Здесь же, в Берлине, по имеющимся у меня сведениям, построена запасная ловушка. На всякий случай. Так как в поданном мною плане операции был указан именно решительный захват Берлина с целью парализации управления Германской Империи и ускоренного принуждения ее к миру. Сепаратному.

— Может быть разведка ошиблась?

— Увы. По данным разведки Северного фронта немцы перед Штормградом соорудили самые серьезные полевые укрепления. Больше нигде такого концентрация артиллерии и войск не было. Они ведь истощены войной. На смежных участках все сильно жиже. Кроме того, ты не обратил внимание на наш рывок от Штормграда до Берлина? Тебя не смутило, что мы не встречали никаких заслонов? По сути нас встретили только авианалеты. Но они были больше похожи на игру в поддавки. Проверка на вшивость и прекрасная возможность увлечься, почувствовать собственную безнаказанность. Вряд ли Генеральный штаб не учел опыт прошлого года. Получается, что нас попытались остановить после линии фронта только тут. Хотя вот тут и тут должны были стоять германские пехотные батальоны, — показал Меншиков на планшете. — Они бы нас не остановили, но потрепали бы и позволили выиграть время для укрепления подступов к Берлину. Часов пять-шесть они вполне могли выиграть, если не больше. Почему их не выдвинули?

— Чтобы мы как можно скорее достигли цели?

— Может и так. Но мне кажется, что их просто приберегли, чтобы не ослаблять войска, выделенные для блокирования нас в ловушке. Чтобы нам было сложнее прорваться обратно, к линии фронта, пожелай мы это сделать. Что показала разведка? Перед нами ведь серьезных сил нет. Так ведь? Во всяком случае, наблюдаемых.

— Так точно. Незначительный контингент. Мы их легко перебьем. — Сказал командир штурмовиков и замолчал с мрачным выражением на лице.

— Втянемся в город. Лишим себя маневра. И окажемся запертыми в западне. Очень удобно, не так ли?

— И сами отдадим им себя в их руки, — скривился командир штурмовиков. — Тихо. Спокойно. Без неожиданностей.

— Не без неожиданностей, — криво и очень многозначительно улыбнулся Максим. — Распорядись выставить передовые посты. Размести своих на отдых. И возвращайся. А я пока соберу остальных командиров полка. Судя по всему, у нас будет веселая ночка…

— Веселая? — Несколько удивился штурмовик. Парень хоть и сметливый, но простой.

— Тебе понравиться, — улыбнулся Меншиков какой-то безумной улыбкой Джокера, настолько многообещающей, что у его собеседника аж мурашки по коже спине побежали. — Им всем понравиться…