Крутой сюжет 1993, № 1 - Моргунов Владимир - Страница 34

— Конечно.

Наметанным взглядом девушка окинула жилище холостяка. Мебель отличалась надежностью, как и ее хозяин. Над воображаемым камином висел стеллаж с коллекцией оружия — его хобби. Камин всегда вызывал у Корригэна ностальгию, он любил камин, но закон об аренде многоквартирных зданий запрещал его иметь. Портативный телевизор, стереопроигрыватель, коротковолновое радио — все расставлено в настенных нишах, а среди этого — маленький встроенный бар. Кабинет был заставлен сувенирами, напоминающими о корейской войне. Тут же лежал кусочек шрапнели, выбившей ему глаз.

— Мне здесь нравится, — сказала Викки.

— Садись. Что будешь пить?

— Все равно. Но если у тебя есть шотландское виски, налей.

Он вышел в кухню за льдом. Когда вытряхивал кубики из формы, наблюдал за Викки через дверной проем. Она стояла у стереопроигрывателя, просматривая его коллекцию пластинок, в которой было все — от блюзов до Моцарта.

Его интересовало, насколько истинной была ее забота об отце. Викки жила в мире, принадлежавшем Донахью. Корригэн сомневался в ее способности предполагать, что этот мир может быть разрушен.

Он принес в комнату ведерко со льдом, приготовил виски на двоих.

— Ты любишь Моцарта, — сказала Викки. Это звучало почти как упрек.

— Да, он — одна из моих тайных порочных страстей.

— Полицейский, любящий Моцарта! Что за чудеса? — Она подняла бокал: — За самого забавного парня, которого я только знаю.

— За меня?

— За кого же еще? — ответила она. Забавный…

— Забавный, как на последней страничке журнала или как на первой?

— Как на первой, сэр.

Потом она уселась на диван и поджала под себя ноги. Ноги у нее были великолепные.

— Ты уже пронюхал что-нибудь о связи моего папочки с Уолтером Ингрэмом?

— Кто кого допрашивает? — спросил, улыбаясь, Корригэн.

— Ты же не думаешь, в самом деле, что мой отец мог иметь что-то общее с человеком, выпрыгнувшем из окна отеля. Не правда ли?

— Почему?

— Мой отец? — она откинула голову назад и весело рассмеялась. — Он прямо настоящий Уолтер Митти.

— Уолтер Митти, — сухо сказал Корригэн, — страдал манией величия.

— Ну вот, как раз она одна и осталась — мания.

— Твой отец достаточно вынослив, чтобы управлять одним из самых влиятельных издательств в мире.

— Ну вот еще, это происходит само по себе. Почти автоматически, — она взмахнула бокалом, будто отгоняя от себя эти мысли, — мой папочка был отлит в форму своего отца, моего деда, а дед, в свою очередь, в форму моего прадеда в те золотые времена.

— А как насчет твоего брата Джейсона?

— А что?

— Ему как будто удалось избежать этой формы?

Она покрутила бокал, прислушиваясь к мелодии льда, бьющегося об стекло.

— Может быть, форма уже стерлась. А может, отец не хочет втягивать Джейсона в это дело. В любом случае, какое это имеет значение? И Джейсону, и мне не стоит беспокоиться. «События в мире» — это огромный, жирный, самовоспроизводящийся гигант.

— К которому липнут все пиявки, — заметил Корригэн.

Она нахмурилась.

— Ты намекаешь на брата и меня?

— Я говорю о работающих пиявках, — сказал Корригэн.

— Спасибо тебе, капитан.

— Конечно, нашествие работающих пиявок не обязательно должно стать губительным. Их всегда можно отодрать и раздавить. Если сделать это вовремя.

— Я не понимаю, о ком ты говоришь?

— Не понимаешь?

— Ты же не имеешь в виду Кермита Шальдера?

— Ты слишком проницательна, — сказал Корригэн. — Что заставляет тебя думать, что я имел в виду именно Шальдера?

— Мы, женщины, обладаем особым чутьем, дорогой Ватсон.

Но Корригэн был настроен серьезно.

— Пресса — не мое призвание, мисс Донахью. — Но меня, как и остальные 60 миллионов обычных людей, «События в мире» сопровождали всю жизнь. Каюсь перед вашими людьми из отдела распространения, я не читаю каждый выпуск, но и то, что мне удается просмотреть, меня просто удивляет. Нет уже и в помине той остроты, которая когда-то отличала это издание от всех остальных. Мне кажется, издание стало каким-то мягкотелым. Или лучше сказать — сентиментальным. Раньше — пять-десять лет назад — журнал жег каленым железом… — Он пожал плечами, — ради тебя я бы хотел ошибаться.

— О, не переживай за меня, — сказала Викки. — Я не пропаду в этом мире. Мой дед позаботился об этом. Он любил щекотать мой животик и приговаривал при этом: «Ты — моя любимая внучка».

— Еще бы, — усмехнулся Корригэн. — Между прочим, откуда взялся сам Кермит Шальдер?

— О, боже, я не знаю. Из какого-то колледжа, что ли. Потерял работу преподавателя. Зачем мне говорить о нем?

— Я не знаю, — сознался он. — Я еще ничего не знаю. Но Шальдер, возможно, коммунист. Если это так, он опасен. Он занимает могущественное, стратегической важности, редакторское кресло.

— Коммунист? В «Событиях в мире»? — она снова засмеялась. Но видя, что Корригэн не поддерживает ее, перестала смеяться и бросила на него серьезный взгляд:

— Что натолкнуло тебя на эту мысль, Тим? Ты не против, если я буду звать тебя Тим?

— Нет.

— А ты зови меня Викки. И ответь на мой вопрос.

Его так и подмывало сказать: «Уолтер Ингрэм в действительности был красным по имени Генрих Фляйшель, он изменил партии, и ему не повезло. Не повезло после того, как Шальдер ответил на звонок из отеля „Америкэн-националь“…»

Но вместо этого он сказал:

— Я прочел кое-что из его работ.

— А, это. Ну да, он, конечно, ультралиберал. Папа частенько вызывает его на ковер по поводу некоторых статей. Ну и что? Подойди ко мне, Тим.

Он подошел к дивану и сел рядом с ней, там, где она пошлепала ручкой.

— Он может принести очень много вреда, Викки. А может, уже и принес. Я не отношусь к тем, кто ратует за горячую войну с коммунизмом — с водородными бомбами на вооружении, — но и не советую закрывать на это глаза. Красная пропаганда уже распространилась и на науку. Если мы ослабим бдительность, они смогут промывать нам мозги, как только захотят. Именно русские изобрели и опробовали на себе теорию условного рефлекса. А еще есть такие, как Мао, с его идеей современной партизанской войны — то, с чем мы до сих пор не научились справляться… Мао, которого ваш редактор Кермит Шальдер так хорошо понимает…

— Тим, — прошептала она.

Пустой бокал выскользнул из рук Викки и покатился по полу. Она забрала бокал у Корригэна и поставила его на столик для коктейля. Потом откинулась назад и обвила своими руками его шею.

— Я пришла сюда не за тем, чтобы прослушать лекцию на политическую тему. — Ее стройное тело вплотную прижалось к нему. Кончиками пальцев Викки взъерошила волосы у него на затылке.

— Давай займемся любовью.

— Зачем? У тебя раньше никогда не было мужчины с одним глазом? — спросил Корригэн.

Она уставилась на него. Корригэн взял со стола бокал с остатками виски и осушил его.

— Кроме всего прочего, я еще и на работе… — Он подошел к бару, снова наполнил бокалы и протянул ей.

— Слушай, Викки, — он поставил свой бокал и, пронзая ее сверху вниз своим карим глазом, заговорил: — Я расследую дело об убийстве. Я не люблю, когда убивают, я родился с неприятием жестокости. Уолтер Ингрэм погиб, и я хочу узнать, кто его вытолкнул из окна. Насколько я знаю, этим человеком может быть один из Донахью. Ты — тоже Донахью. Когда все это закончится и окажется, что никто из вашей семьи не причастен к делу, и если у меня будет настроение, я буду рад показать тебе, на что способен одноглазый мужчина в постели. Другими словами, я принимаю вызов.

— Ах ты, ублюдок! Ты никогда больше меня не получишь!

— По крайней мере, — философски заметил Корригэн, — обоюдной будет хотя бы эта потеря.

Это замечание изменило ситуацию. Викки захихикала, Корригэн рассмеялся. Она спрыгнула с дивана и обняв руками за шею, поцеловала.

— До этого момента я всего лишь хотела тебя, — сказала Викки, — а теперь ты мне нравишься. Мне обычно не нравятся мужчины, с которыми я это делаю. О, звонок!