Сизая цекропия (СИ) - Соколова Вика - Страница 2

Помню, как Джейн уже лезла на столешницу и случайно зацепила перечницу, которая покатилась по столу и точно бы разбилась о пол, если бы ее ловко не поймал Николас. Чтобы не рисковать, дети предварительно убрали все, что могло им помешать. Это помогло. По крайней мере, на кухне они не издали ни единого лишнего звука.

Она выбралась на задний двор первая, проверяя прочность и устойчивость ящика. Без проблем вылез и Эрик. Джейн, несмотря на страх и сомнения, тоже справилась. Да и у Николаса все складно получалось, но неожиданный громкий выстрел заставил его вздрогнуть и, отпустив руки, рухнуть на ящик. Те секунды, которые показались вечностью, они стояли как вкопанные, прислушиваясь к каждому звуку и ожидая, что сейчас их вот-вот схватят. Грохот в доме, звук бьющегося стекла и плач детей заставили их тут же ринуться с места и бежать. Бежать в лес. Прорываться сквозь заросли кустарника, раздирающего острыми ветками их нежную кожу, спотыкаться, падать, снова вставать, бежать, сдерживая плач и крики, так жаждущие вырваться из груди.

В панике они слегка разделились, но боковым зрением девочка видела их, уставших, испуганных, и все же продолжавших двигаться вперед. Но появилось что-то новое. Ощущение опасности за спиной. Она видела, как нечто темное, расплывчатое появляется из ниоткуда, хватает сопротивляющихся, кричащих, ревущих детей и быстро растворяется, словно туман. Это странное и пугающее «нечто» привлекло все ее внимание, заставив позабыть о рыхлой мягкой земле у реки. Сделав неосторожный шаг, она поскользнулась и тут же оказалась под властью течения. Ее инстинктивное стремление выбраться оказалось недостаточным: течение было слишком сильным, а попытки ухватиться за что-нибудь не увенчались успехом. Маленькие ручки отчаянно пытались справиться с бурной рекой, но хаос стихии полностью поглотил ее. Последнее, что она запомнила, как что-то сильно сдавило внутренности, из-за чего тело оцепенело. А после ее окутала плотная, густая тьма. Она думала, что это конец… Но, как оказалось, это стало началом моего перерождения.

***

Девочка очнулась в Рудневской больнице. Почти сразу после пробуждения, придя в чувство, она начала цепляться за халаты медсестер и со слезами на глазах вопить: «На Прометьево напали! Помогите!» Но они лишь непонимающе смотрели на рыдающего ребенка, пытались успокоить и больше совершенно ничего не предпринимали. Из-за их равнодушия у нее началась паника. Она вырвалась из больничной палаты и силилась найти хоть кого-то, кто поможет. Но санитары быстро схватили ее и, игнорируя ярые попытки вырваться из их цепких лап, ввели успокоительное, быстро погрузившее в «пустой» сон.

Совершенно потеряв счет времени, девочка не различала ни дня, ни ночи, будто находилась в состоянии транса. Даже после визита следователей особо ничего не поменялось. Они только расспрашивали о произошедшем в Прометьево, но на ее вопросы не отвечали. Хотя их молчание и стало ответом. Однако все подробности она узнала из газеты, которую читала женщина больному старику в соседней палате. Вскоре громкий заголовок — «Выживший житель сожженного города», — распространился по всей больнице, где почти на каждом шагу обсуждали совершенное зверство. Ходили слухи о каком-то культе или вызове Сатаны, но ее тогда это мало интересовало. Ведь люди уже мертвы, так нужно ли искать причину? Так ли это важно? Ей-то что теперь делать? Куда идти? Место, которое было ее домом, которое, она полагала, им и останется, теперь уничтожено, стерто, удалено с карты, будто и не существовало его вовсе. Но ведь было, она помнит! Совсем недавно у нее была самая лучшая семья в мире, самый лучший дом, а теперь единственное, что осталось, — горстка воспоминаний, которые до конца жизни будут отдавать горьким, пепельным привкусом.

Через месяц из больницы девочку направили в детский дом, но и там она долго не задержалась. Вскоре ее приняли к себе Стейневы. Эта семья пользовалась большим уважением в Рудневе. Ее новый отец Джонатан был прокурором, мать Катрин — председателем Совета школы, захватившая всю власть над другими женщинами (следовательно, имела влияние и на их мужей), а также ее сестра-ровесница Роза, сильно избалованная своими родителями. Точнее, избалованная их деньгами, ведь присутствовали они в ее жизни так же часто, как пустыня превращалась в цветущую саванну.

Первый месяц жизни в новой семье был… нормальным. А вот душевное состояние девочки — нет. Она стала забитой, замкнутой, бесхарактерной куклой, которую куда позовешь, туда и пойдет, которой скажешь сесть, она послушно сядет, вот только говорить не просите — батарейки сели. Хотя такой образ жизни растения ей не особо-то и претил, просто все оказалось гораздо сложнее.

Очередной ниспосланный в ее жизнь кошмар начался с разбитой тарелки. Утренний воздух внезапно разорвал резкий звук — дикий рев мотоцикла, — сильно испугавший чуткую девочку. Лязг бьющегося фарфора каким-то образом услышала и Роза, в это время устроившая мини-дискотеку у себя наверху. Сестра спустилась гораздо быстрее, чем она успела собрать все битые кусочки. Конечно же, девочка попыталась извиниться за свою неуклюжесть, но та в ответ лишь демонстративно наступила ногой ей на руку, в которой еще оставались осколки. Острая, нестерпимо жуткая боль тут же опалила кожу, вырвав истошный крик из груди. За доли секунды из ладони начала сочиться кровь, медленно растекаясь по кафельной плитке. Насладившись забавным зрелищем, Роза мило улыбнулась: «Извинение принято». Но уходить девчушка даже не собиралась. Она села за стол, начала поглощать сладости из хрустальной конфетницы и, выбрасывая противно шуршащие фантики на пол, стала пристально наблюдать за реакцией нового «предмета» в доме.

— Эй, лже-сестра, — начала она, дожевывая очередную конфету. — Говорят, твоя семья покончила с собой. Что так? Не было сил тебя терпеть?

«Просто убирай осколки, просто уби… Ай! Опять порезалась. Нужно взять веник», — девочка продолжила заниматься своим делом, стараясь абстрагироваться.

— Ты оглохла?! — Роза начала злиться. — Или не хочешь со мной разговаривать?

— Их убили, — сухо ответила она.

— А? Хотя какая разница? — безразлично отмахнулась та. — Теперь ты живешь в моем доме, поэтому должна слушаться, ведь твое содержание обходится нам недешево. — Роза вытерла перепачканные в шоколаде руки о скатерть, громко отодвинула стул, заставляя ножки скрипеть о кафель, и направилась к выходу. — Так что будь благодарна, — ехидно бросила она напоследок.

Скорее, ее тон, а не слова, заставили девочку чувствовать себя еще более жалкой и никчемной. Она держалась до последнего, пока не хлопнула дверь комнаты на втором этаже, а после ее «прорвало». Слезы ручьем полились из глаз, образовавшийся в горле ком мешал тихо плакать, ей то и дело приходилось втягивать в себя больше воздуха, но вместе с этим из нее вырывались хрип и жалобный скулеж. Упершись в шкафчик стола, она сползла на пол, обхватила колени руками и очень-очень сильно прижалась к ним, пытаясь тем самым заглушить свои стоны. Голова мучительно пульсировала, сердце ломилось сквозь ребра, порезы болезненно кровоточили, а внутри все сжалось так, словно нанесли серию ударов «под дых».

— Мам-ма. Мамочка! — хрипло выла она. — Мама!..

Горло резало, в глазах темнело, сильная сдавливающая боль в груди мешала дышать, а из-за слез, попавших в раны, они начали еще больше ныть, колоть и жечь.

— Хватит. Хва-а-атит, — скулила она на полу, купаясь в собственных мучениях. — Больно. Мамочка. Мне больно!

— Что ты делаешь? — На кухню вошла Катрин, держа наполненные бумажные пакеты в обеих руках. — Что ты натворила?! — воскликнула она, осматривая беспорядок в совсем недавно вычищенной до блеска кухне.

Затем девочка получила еще и от Катрин. Правда, кажется, она жалела об этом, ибо в дальнейшем именно Катрин пыталась разговорить, повеселить и хоть как-то приободрить девочку. Хоть все ее попытки выходили неловкими, а иногда даже и неуместными, но все равно это было искреннее желание и реальная трата драгоценного времени. Что очень не нравилось ее родной дочери. И девочка в итоге оказалась словно между двух огней. И у каждого из них была своя правда.