Идеальность (СИ) - Матюхин Александр - Страница 68

Лера остановилась, не веря глазам. Это была поляна из её снов, из забытого, выпотрошенного прошлого. Разве что никто не поставил в центре фортепьяно, не стояли у деревьев молчаливые зрители, не было ни отца, ни мамы, ни Пашки и никто не шептал в ухо слова колыбельной. Хотя, нет. Колыбельная всплыла, тихие нежные строчки, и с каждым словом, возникающим в голове, воспоминания оживали и обрастали плотью. Как ожившие мертвецы, как монстр Франкенштейна, они рвались наружу и от них уже нельзя было спастись.

А ведь ты всё это время именно спасалась, да?

Она сделала несколько шагов, осматриваясь. Деревья вокруг шумели, шум нарастал и множился. Вспыхнули молнии, бледные отголоски света болезненно лизнули глаза. Лера зацепилась за что-то, опустила голову и увидела рукоять старого ножа, прятавшуюся в траве.

— Это метка, — шепнула Лера самой себе. Она всё вспоминала. — Воткнула его в землю на краю свежей могилы, чтобы не забыть место, чтобы вернуться.

Вот и вернулась, почти через десять лет.

Она больше не чувствовала боли, упала на колени и принялась сначала с остервенением вырывать пучки травы, потом рыть землю руками, как раньше. Загребала, швыряла, рвала податливые влажные корни. Вытащила нож — лезвие густо покрылось ржавчиной — и стала использовать его как лопату. Хрипела, кашляла, шипела. Выгребала грязь и воду, обваливающиеся куски дёрна, снова копала, вгрызалась пальцами в прошлое.

Затем, спустя минут десять или же целую вечность, ткнулась ногтями о что-то твёрдое. Сердце заколотилось с утроенной силой. Дыхание спёрло. Вот сейчас бы свалиться тут замертво, как мечтала. В самый ответственный момент. В сгущающихся сумерках не смогла сразу понять — и вспомнить! — как выглядит детский гробик, но вот уже подцепила один его угол, вытащила, уложила в траву.

Гробик был совсем крохотный и очень лёгкий. Ткань давно рассыпалась в труху, обнажив подгнивающие доски.

Лера не могла оторвать взгляда. Горло набили раскалёнными углями. Заныли пальцы, и она обнаружила, что выдрала с мясом сразу три ногтя. Хлынули слёзы. Лера затряслась в судорогах, подтянула гробик к себе и обняла его, как младенца.

— Прости меня, — зашептала она сквозь частый громкий плач. — Ты должна была быть рядом, просто я не хотела тебя терять, не хотела расставаться. Я думала, что буду приходить сюда, как мы приходили к оврагу, где умер папа. Это должно было стать моим сакральным местом. Выражением моей любви к тебе… Настя, милая, прошу, прости! Я так долго искала тебя. Я не могла вспомнить, не могла найти…

Она обнаружила, что старой Леры больше нет. Тишина в голове. Шум вокруг. Прислушалась к ощущениям и поняла, что старая Лера забрала что-то ещё. Бесконечную тоску по прошлому и самоуничтожающее чувство вины. Не было этого больше, а была грусть и… желание жить?

На краю поляны зашевелились тени, а затем сформировался нечёткий силуэт. Он осторожно двигался к сидящей Лере. Вспышки молний выхватили из сумерек бледное красивое лицо Наты. Она остановилась, не дойдя нескольких шагов.

— Считай, весь лес облазила! — она пыталась перекричать шум дождя и ветра. — Таким, как я, всегда везёт, не удивляйся! Мы должны закончить всё это здесь и сегодня!

Лера не ответила. Осторожно поднялась, всё ещё сжимая гробик, баюкая его, как младенца. Слезы лились из глаз. Она подумала, что с Настей ничего не случилось, что время ничего не сделало с ней, можно открыть крышку и посмотреть.

— Что в руках? — крикнула Ната. — Покажи руки, Лера! Хватит, наигрались!

Молнии снова осветили поляну. Ната увидела гробик в руках Леры и громко, удивлённо охнула.

— Ты нашла её?

Лера сделала несколько шагов, огибая вырытую недавно яму. Её уже залило водой.

Прислонилась щекой к деревянному боку, вдохнула гнилой запах смерти. Строчки колыбельной начали растворяться, словно этот запах нарушил какие-то взаимосвязи в цепочке воспоминаний.

«Спи, моя радость, усни»

— Это моя дочь! — крикнула Лера, всхлипывая. — Ната, представляешь, я вспомнила! Я откопала! Она здесь! Она всё это время была здесь!

Лера подошла ближе, раскачиваясь от усталости и от внезапного приступа то ли агонии, то ли истерики. Ната сжимала в руке пистолет. Дождь размазал по её лицу тушь. Мокрые волосы прилипли к лбу, лежали на плечах и щеках. Ещё одна вспышка молнии коротким рассветом обнажила растерянность на лице Наты. Такой сцены она точно не ожидала. Никакой идеальности, всё в прошлом.

— Лера, остановись. Стой!

— Я любила её больше всего! Мне очень, очень, очень плохо сейчас. Ты не поймёшь. Ты можешь быть идеальной во всём, Ната, но никогда не поймёшь этих чувств. Мне жаль тебя, сестричка.

Лера сделала два шага в сторону Наты, подхватила лёгкий полусгнивший гробик одной рукой, а второй замахнулась — и воткнула ржавое лезвие старого ножа Нате под ключицу. Лезвие вошло легко до рукоятки. Ната закричала, вскинула руку с пистолетом.

Выстрел не просто оглушил — он с хрустом вырвал барабанные перепонки из ушей. Левый глаз погас, будто его выключили невидимым выключателем. Что-то больно ударило по голове, Лера дёрнулась, теряя равновесие, но не отпустила рукоятки ножа, навалилась на Нату и упала вместе с ней, на неё. Выдернула лезвие и ударила ещё раз, под подбородок. Ната ударила её рукоятью пистолета по челюсти, зубы чиркнули друг о дружку и вроде бы даже сломались.

— Ты вообще любила кого-нибудь? — Лера выплюнула сгусток крови Нате в лицо. — Мне кажется, нет.

Она навалилась всем телом на нож, погружая его всё глубже в тело Наты. Видела огромные Натины глаза, вылезающие из орбит от напряжения. Леру снова ударили, но уже не сильно.

Шум в голове вырвался наружу, и Лера поняла, что кричит.

Она упала лицом в траву, чувствуя, как хриплое и горячее дыхание сестры смешивается с её собственным дыханием.

Гробик лежал рядом, опрокинутый на бок. Крышка его съехала, и Настя, милая, родная Настенька, вывалилась наружу. Только это была уже не она, конечно же не она, ну а как иначе?

Лера собрала остатки сил и закричала. А потом раздался ещё один выстрел.

Она любила читать по утрам сонник. Даже после всего, что произошло. Странные привычки имеют свойство въедаться в подкорку сознания намертво.

Ей всё ещё снилась поляна, но уже без фортепьяно, ножки которого утопали в рыжей траве. Деревья перестали походить на безликие тени зрителей, нетерпеливо ожидающие её выступления. И уж точно никто больше не шептал на ухо судорожные и нервные фразы. Некому было — та самая Лера из прошлого ушла окончательно.

Иногда во сне появлялась Настя, и Лера просыпалась, вздрагивая. Сон быстро рассеивался, приходило настоящее — старая больничная палата на четыре места, круглый телевизор на подоконнике, потрескавшаяся штукатурка, запахи лекарств, варёной курицы, солёных огурцов, фонарный свет сквозь занавески, шум машин, разговоры из коридора и бубнение радио у соседки слева.

Реальность была так хороша, так стабильна, что Лера радовалась каждому короткому пробуждению и не хотела проваливаться обратно в вязкую темноту сна. Он попросила принести ей сонник. Читала, как книгу, по алфавиту, чтобы отвлечься и продержаться как можно дольше. Но сон был сильнее, дрёма накатывала, веки тяжелели, и Лера засыпала, чтобы позже проснуться чуть более здоровой, чем раньше.

У койки то и дело появлялись знакомые и незнакомые лица.

Открыла глаза: пожилой врач много говорил, не ожидая ответов. Что-то про трудное восстановление, сон и операции.

Открыла глаза: двое молодых людей устало задавали вопросы про Нату и Лизу, про умершую дочь, наркотики и таблетки, про рецептуру, место работы, дом Риммы Ивановны Бельгоцкой и про отношения с родным дядей. Лера пыталась ответить, но не могла, сил не хватало. Ей в руку вкладывали карандаш, но она с трудом выводила буквы и за целую вечность написала лишь несколько слов дрожащим почерком.